Что стало с повозкой? И что стало с лошадью? И с домом? И с полем? И с этим лесом Лузи, к которому, казалось, были так привязаны все дети? «Продали», — скупо (но сурово) сказал отец.

Я не могла поверить, что Маргерит, самая бескорыстная из женщин, злопамятно отвергла деда за то, что тот неумело хозяйничал или дурно распорядился своим небольшим состоянием. Она исповедовала крайнее презрение к такого рода вещам, никогда не завидовала чужому богатству и не испытывала даже потребности в самом элементарном комфорте.

Не без колебаний я отказалась от попыток что-либо понять. Может, и лучше было не знать тайны Маргерит. Бросил ли ее непостоянный супруг? Это великое и заурядное унижение так не вязалось с ее образом, что мне совершенно не удавалось представить себе эту победительную женщину покинутой женой.

Разгадка пришла, когда я меньше всего ее ожидала.

На нашей чрезвычайной семейной ассамблее в день похорон Шарлотты я встретила, очень этому обрадовавшись, свою кузину Клер, которую видела в последний раз, когда та была еще почти ребенком. Я предложила ей пообедать вместе. Она рассказала мне свою жизнь, отдельные эпизоды которой доходили до меня в весьма разукрашенном семейными слухами виде; не сомневаюсь, что и она тоже получала кое-какие сведения обо мне, преображенные фантазией промежуточных звеньев. Обе мы были растроганы встречей — далеко разведенные жизнью, но испившие из одного источника, вскормленные одними и теми же преданьями, знавшие назубок одни и те же давние истории. Фантомы улицы Франклина реяли вокруг нас.

Уж не знает ли она случайно чего-нибудь о нашем деде, исчезнувшем так рано? Против всех ожиданий Клер расхохоталась. Да, у нее был ключ к загадке, которого я так жадно доискивалась. Она сейчас мне все расскажет, не заставит себя долго просить.

Муж Маргерит и вправду не составил себе состояния; более того, он быстро пустил по ветру полученное им скромное наследство. Но все дело было в страстном увлечении. Страстном увлечении скрипкой. Франк и Жан унаследовали дар от отца. Этот последний, пренебрегая своими обязанностями землевладельца, день-деньской играл на скрипке, играл с утра до вечера. Разорясь дотла, он стал зарабатывать на хлеб этой игрой, переходя из деревни в деревню, отбивая такт ногой по дощатому полу сельских танцулек. Муж Маргерит был деревенским скрипачом.

Могла ли я ждать подобного открытия? Оно тотчас погрузило меня в мир грез. Протестантская жесткость учительницы, вероятно, еще более ужесточалась желанием противоборствовать ради себя и ради детей фантазиям бродячего музыканта. Какую же суровость, какой аскетизм выдвинула она в противовес благодушному веселью непрерывных празднеств! Маргерит, вероятно, ненавидела эти мирские забавы, неистово презирала эти крестьянские увеселения. И как же она, очевидно, была влюблена в своего деревенского музыканта! Стерпела ли бы она иначе подобный образ жизни, противный ее убеждениям и ее вкусам?.. Мне казалось, я поняла наконец, почему она жестоко воевала с любовью — ведь любовь так исподтишка и так беспощадно распорядилась ее собственной судьбой. Она наверняка не прощала себе, что не смогла, как ни старалась, одолеть пылкой привязанности к своему дражайшему музыканту и хотела защитить дочерей от их собственной слабости, убить в них с детства несносную женскую чувствительность, разнеживающие мечты о счастье и любви, которых сама не сумела избежать.

Я воображала также, что явное предпочтение, отдаваемое ею Франку, старшему из сыновей, было признанием в неизменной затаенной нежности к его отцу, на которого он, как говорят, был очень похож.

Я узнала, что Маргерит всячески пыталась заставить скрипача бросить смычок и вернуться к плугу. Тщетно. Ее воля разбивалась о непоколебимое упрямство. Непрерывными сценами, скандалами, драмами она побудила его только оставить семью. Он ушел, держа в руке свой футляр со скрипкой. Какова была его дальнейшая судьба? Но тут сведенья Клер обрывались.

Я, однако, догадываюсь, какие доводы пускала в ход учительница: прискорбный пример, подаваемый детям, отрицательное влияние подобного поведения мужа на ее собственную карьеру; возможно, он считал, что оказывает ей услугу своим уходом. И, хорошо зная Маргерит, я задаю себе вопрос, не разрывалось ли ее сердце от ревности, когда она представляла себе деревенских красоток, плясавших под мужнину скрипку?

Клер насмешливо глядела на меня, забавляясь эффектом своего рассказа. «Тебе не кажется, — сказала она мне с улыбкой, — что скрипач сыграл известную роль и в наших с тобой похождениях?»

Она ответила на мои мысли. Мне как раз приходило на ум, что в каждом из детей Маргерит были заложены — поделенные в разных пропорциях и смешанные с другими наследственными чертами — две противоборствующие тенденции, ощущаемые мною в себе самой: любовь к порядку, бескомпромиссным образцом которого являлась учительница, и неодолимое стремление к свободной импровизации, представленное скрипачом. Я обнаружила, что вплоть до этого дня мне, неведомо для меня, очень не хватало деда-скрипача — ибо по сю пору я перечитываю Лафонтена глазами Маргерит и, безусловно, именно благодаря ей некоторые мои суждения лишены необходимой гибкости. Но далеко не всегда мною властвует рассудок — и я знаю бесшабашную скрипку, чьи бредовые фантазии заводят меня подчас туда, куда я отнюдь не намеревалась зайти.

Учительница и скрипач, оба они присутствуют, оба живут в рассеянном по свету потомстве, не прерывая ни своей безмолвной войны, ни своей супружеской связи.

17

Была когда-то в далеком индийском городе Пондишери молодая девушка, столь же пригожая, сколь разумная. Она мирно жила со своими сестрами у престарелых родителей.

Рассказывают, что на закате своих дней въехал в этот город некий усталый путешественник. Он носил офицерский мундир, хотя никогда не воевал. Это был человек великой мудрости и великой доброты. Он долго скитался по белу свету, и не было в мире невзгод, которых он не изведал, обычаев, с которыми был незнаком. Но где бы ни пролегал его путь, он повсюду трудился, стараясь облегчить страдания своих братьев.

Это путешествие было для него последним, ибо он принял уже решение отправиться доживать остаток дней в родном краю, увы, в одиночестве, так как его супруги уже не было в живых.

Провиденье привело его в дом, где жила молодая девушка. Он был очарован ее скромностью даже больше, чем сияющим личиком. Без долгих разговоров он женился на ней и вместе с нею сел на большой корабль, доставивший их во Францию.

На границе Турени и Пуату он устроил свою очень юную жену в очень старом доме.

Из-за смуглой кожи, иссиня-черных волос и сари, которые она любила носить, окрестные крестьяне прозвали хозяйку этого дома Индийской Красавицей — то же имя носит расположенная по соседству деревушка.

У Эмиля и его новой супруги не было детей, но они живут в мире и счастье.

Послесловие

К художественной прозе Жозана Дюранто обратилась уже в зрелом возрасте, когда позади был и богатый жизненный опыт, и знание наук о человеке, и раздумья о нравственном и эстетическом воспитании, о сложностях общежития, столкновениях характеров и убеждений.

Она родилась в 1923 году в Париже. Юность ее прошла в Лионе, где она получила литературное и философское образование. Там, в Лионе, застала молодую девушку война и оккупация. Она, как и ее отец, принимала активное участие в Сопротивлении. После Освобождения Франции Жозана Дюранто вернулась в Париж, увлеклась театром, училась у знаменитого французского режиссера Шарля Дюллена и с 1945 по 1949 год играла на сцене, как в столице, так и в провинции, в частности, на сцене Западного драматического центра, продолжая одновременно занятия философией, эстетикой, этнологией. В эти годы ее заинтересовали возможности театрального искусства в области воспитания, формирования личности. Используя и свой сценический опыт, и уроки Шарля Дюллена, и систему Станиславского, она разрабатывает методику приобщения к театру детей и подростков, применяя ее на практике в ряде лицеев, а затем и в Сорбонне, со студентами-психологами и социологами. Над теми же проблемами работает она в Национальном центре научных исследований.