«Танец драконов», с его самым большим первым тиражом, представлен относительно скромно: двадцать четыре подписанных экземпляра за $49–$150 (в среднем $82) и четыре неподписанных за $31–$40 (в среднем $35). Я думал, их будет больше. Рекомендую проверить букинистические магазины, но помните, что вы ищете первое издание. Хотя оно вышло тиражом несколько сотен тысяч экземпляров, многие оказались на руках у обычных читателей, которых не волнует разница между первым изданием и каким-либо другим. Это хорошая новость для целеустремленного (и удачливого) коллекционера.

Электронные издания всех книг цикла не оказали влияния на рынок коллекционеров. Конечно, рано или поздно он достигнет насыщения и цены стабилизируются, но не думаю, что это произойдет в ближайшем будущем.

Возможно, стоит приобрести пока еще доступные неподписанные экземпляры первого издания «Танца с драконами» и надеяться, что в ближайшее время Джордж заглянет в ваши края.

Что сложнее всего при написании книги? Хороший вопрос – я часто слышу его от молодых авторов, – однако ответ следует весьма неожиданный. Начало бывает трудным, а концовка порой представляет для автора настоящие мучения, как это продемонстрировало нам затянувшееся ожидание «Танца с драконами», но самое сложное начинается, когда книга уже закончена и продана. Тут-то вам и предстоит провести дотошную и бесстрашную моральную инвентаризацию и попытаться получить отзывы. Заручиться положительной оценкой вашей работы другими авторами – пожалуй, почти то же самое, что пригласить на свидание знаменитость, по которой вы сходите с ума. (Я обычно встаю на колени и умоляю.)

Когда мне понадобились отзывы на роман для подростков с элементами фэнтези, проданный мной в 2010 году, больше всего мне хотелось вымолить отзыв у Джорджа Р. Р. Мартина. Читая о влиянии ролевых игр на американскую культуру, я наткнулся на его сборник «Ретроспектива: том II». Если вы уже сердитесь на затянувшееся ожидание «Ветров зимы», вам будет интересно прочесть про творческие авантюры Мартина в Лос-Анджелесе, изложенные с цинизмом Тириона Ланнистера. Из «Ретроспективы I» я узнал, что в 1983 году Мартин так увлекся играми «Зов Ктулху» и «Супермир», что на целый год вообще перестал писать и едва не разорился. Как он сам объясняет в предисловии к «Диким картам», появившимся в результате его одержимости: «[Моя жена] Пэррис часто стояла у двери моего кабинета, надеясь услышать, как я щелкаю по клавиатуре, и содрогаясь от зловещего стука кубика».

Я впервые прочел о писателе, попавшем в зависимость от фэнтезийных игр, а не, скажем, наркотиков или алкоголя. Поскольку я сам лишь недавно оправился от десятилетнего пристрастия к игре «Магия: встреча», то увидел в Мартине родственную душу, человека, который поймет меня – и прочтет мою книгу. Издатель одобрил мой крестовый поход за отзывами, потому что Мартин – феноменально успешный писатель, и, согласно данным «Ю-эс-эй тудэй», на данный момент продано более 8,5 миллиона экземпляров книг из цикла «Песнь льда и огня». Более того, эти продажи подкреплены удивительным достижением для автора, погрязшего в ролевых играх и фантастике: он получил признание у критиков! В 2005 году «Тайм мэгезин» дала Мартину безапеляционную оценку: «американский Толкин».

Однако с каких пор подобные слова стали похвалой? Толкин так давно является частью нашей культуры, что мы легко забываем, что поначалу «Властелина колец» считали эскапистским и, хуже того, инородным произведением. Представление о суровости критиков можно получить из превосходного критического обзора фэнтези, написанного Майклом Сэйлером и опубликованного «Оксфорд юниверсити пресс» в 2012 году. Он называется «Как будто: современное увлечение и литературная предыстория виртуальной реальности». «Некоторые люди – по-видимому, особенно граждане Британии – всю жизнь обожают ребяческую ерунду», – объявил Эдмунд Уилсон в 1956 году. «Очевидно, эти взрослые дети лакомятся не ученым соусом, а скрывающейся под ним уютной наивной сказочкой», – ворчала «Лайф».

Сей аргумент – постулирующий, что фэнтези незамысловато, стереотипно и предназначено для детей – держал его в жанровом гетто с девятнадцатого века, когда оно возникло как современная литературная форма. Хотя на протяжении многих лет оно постепенно просачивалось в академические круги, а Мартин ускорил его приятие серьезными изданиями, такими как «Нью-Йорк таймс бук ревью», многие критики по-прежнему считают фэнтези литературной халтурой, созданной на потребу широкому потребителю – недоумкам вроде меня, Мартина и, чего уж там, вас, читатель. История фэнтези, от появления до широкой популярности и запоздалого академического одобрения – через критические дебри – является частью непрерывного интеллектуального конфликта столь же беспощадного, как Война девятигрошовых королей, а именно жанровых войн, в которых лишь сейчас наметилось некоторое ослабление напряженности.

«Жанр» – в первую очередь рыночный термин. Его предназначение – помочь книготорговцам рассортировать продукцию, а потому он приобрел смысл лишь тогда, когда книга стала товаром массового производства в Англии в середине XIX века, где снижение затрат на печать привело к издательскому буму ярко иллюстрированных «дешевых ужасов». Эти серийные издания, позиционировавшиеся как литература для низшего и среднего классов, заставили критиков провести первый рубеж в жанровой войне: между «литературной» и «популярной» беллетристикой.

Ученым мужам было очевидно, что труд, например Джорджа У. М. Рейнолдса (который никогда не использует слово «лицо» там, где подойдет «морда», и предпочтет слово «извергнутый» слову «сказанный»), не является литературой. Нет, это явно что-то другое, а назвать его «дерьмом» было бы невежливо. Проблема заключалась в том, что людям это нравилось: согласно «Викторианской сети», за десять лет тираж «Загадок Лондона» Рейнолдса и их продолжения, «Загадок лондонского двора», перевалил за миллион, то есть даже сейчас эти книги стали бы бестселлерами. «Популярная» беллетристика выглядела надежным способом получения дохода.

Однако даже будучи отделенной от литературы, популярная беллетристика представлялась угрозой. Генри Джеймс предостерегал против нее в эссе «Искусство беллетристики» (1884), откровенно нацеленном на Роберта Льюиса Стивенсона, который только что написал всеми любимую приключенческую историю «Остров сокровищ». По мнению Джеймса, «романист пишет, основываясь на “всем опыте”, для того, чтобы представить “саму жизнь во всей ее сложности”», – говорит Кен Гелдер в своем исследовании «Популярная беллетристика: логика и практики литературного поля». Напротив, «“Остров сокровищ” […] всего лишь вымысел».

Стивенсон ответил собственным эссе, «говоря в точности о достоинствах, присущих “приключенческим романам”, столь нелюбимым Генри Джеймсом: сюжете или “истории”, а также “опасности”, “страсти” и “интриге”». За этими строками скрывается проблема, по сей день препятствующая фэнтези: «опасность» и «интрига» – это одно, и в «Песни льда и огня» их хватает с избытком, однако книготорговцы часто относят к «фэнтези» книги, главный герой которых – крестьянский мальчик, не подозревающий, что он принц, или крестьянский мальчик, которому приходится столкнуться с испытаниями, связанными с землей, водой, огнем и воздухом. Устойчивость клише в фэнтези позволяет критикам, подобно Джеймсу, продолжать считать его детскими сказками, в то время как Стивенсон и его современники предпочитали думать о себе как о первопроходцах воображения.