В маленькой жутковатой комнате не было никого, кроме Викена и Корнелиуса. Остальной экипаж станции механически занимался своими повседневными делами, чтобы убить время, пока не станет известно, что произошло. За закрытыми дверями три биотехника, выполнявших также роль медперсонала, боролись с ангелом смерти за бесчувственный обрубок, бывший когда-то Эдвардом Энглси.

— Девять кораблей благополучно сели, — сказал Викен мрачно. — Два самца и семь самок. Достаточно, чтобы основать колонию.

— С генетической точки зрения неплохо бы иметь побольше, — отозвался Корнелиус. Он говорил приглушенным голосом, хотя весь был переполнен радостью. Во всей этой истории было что-то внушавшее благоговение.

— Я по-прежнему ничего не понимаю, — сказал Викен.

— О!.. Теперь вес ясно. Я должен был догадаться раньше. Все факты были налицо, просто мы не сумели сделать из них простые, очевидные выводы. Прежде всего надо было перестать носиться с этой мыслью о чудовище, пожирающем людей.

— Да… — голос Викена был похож на скрип. — А роль чудовища сыграли мы сами, не правда ли? И вот Эд умирает…

Корнелиус глубоко затянулся сигарой, пытаясь обрести внутреннюю устойчивость. Его голос был намеренно бесстрастным.

— Подумайте. Проанализируйте факты. Кем был Джо? Существом с мозгом, подобным человеческому, но без собственного разума. Этакая tabula rasa — девственно чистая страница, — на которой пси-луч Энглси мог писать, что хотел. Мы пришли к совершенно правильному заключению, — правда, с большим опозданием, — что, когда на этой странице будет записано достаточно много, возникнет личность. Весь вопрос — чья? Вполне понятный человеческий страх перед неизвестным внушил нам мысль, что в таком чуждом теле может возникнуть только личность чудовища, а не человека. Поэтому мы и решили, что она неизбежно должна оказаться враждебной Энглси, должна подавлять его…

Дверь открылась. Оба ученых вскочили, вопросительно глядя на хирурга. Тот только покачал головой.

— Все без толку. Типичный травматический шок, очень глубокий. Скоро все кончится. Если бы у нас было получше оборудование, тогда, может быть…

— Нет, — сказал Корнелиус. — Нельзя спасти человека, который сам решил умереть.

— Тут вы правы. — Доктор снял маску. — Дайте мне кто-нибудь сигарету.

Когда он брал сигарету у Викена, его руки слегка дрожали.

— Но разве Энглси мог что-то решать? — задохнулся физик. — Он лежит без сознания с тех пор, как Ян вытащил его из этой… этой штуки.

— Это было решено куда раньше, — сказал Корнелиус. — Фактически эта развалина на операционном столе уже лишена разума Я знаю, я сам был при этом.

Воспоминания были страшным мучением для Корнелиуса. Он чувствовал, что ему придется пройти курс внушения, чтобы освободиться от этих мыслей.

Доктор глубоко затянулся, подержал дым в легких и с силой выдохнул.

— По-моему, теперь всему проекту конец, — сказал он. — Нам в жизни не заманить сюда другого пси-оператора.

— Уж это точно, — с горечью сказал Викен. — Я сам разобью эту дьявольскую машину.

— Постойте! — вскрикнул Корнелиус. Как же вы не поймете? Это никакой не конец. Это начало!

— Я лучше пойду, — сказал врач. Он затушил сигарету и скрылся за дверью операционной, беззвучно закрывшейся за ним. На Корнелиуса и Викена пахнуло дыханием смерти.

— Что вы имеете в виду? — холодно спросил Викен, как бы воздвигая этим вопросом незримый барьер между собой и Корнелиусом.

— Неужели вам не ясно? — почти закричал псионик. — Ведь Джо перенял у Энглси все — мысли, память, привычки, страхи, интересы. Конечно, чужое тело и иная обстановка вызывают некоторые изменения, но не большие, чем могли бы произойти с человеком и на Земле. Если бы вы, скажем, избавились от изнурительной болезни, разве бы это не придало вам больше решительности, может быть, даже грубости? В этом не было бы ничего ненормального, так же как в том, что человеку хочется быть здоровым, ведь так? Понимаете меня?

Викен сел. Некоторое время он молчал. Потом страшно медленно, неуверенно он спросил:

— Вы имеете в виду, что Джо — это Эд?

— Или Эд — Джо. Как вам больше нравится. Сам себя он теперь зовет Джо. Для него это имя что-то вроде символа свободы, обновления, но остается он самим собой. Что вообще есть “я”, если не непрерывность существования? Он сам этого не понимал до конца. Он знал только — и я должен был ему поверить, — что на Юпитере он силен и счастлив. Ведь что вызывало возмущения в этих К-трубках? Простой истерический симптом! Энглси не боялся оставаться на Юпитере — он боялся возвращаться оттуда!

Вот я подслушал его мысли, — взволнованно продолжал Корнелиус. — К этому моменту все его существо было сосредоточено на Джо, на здоровом юпитерианском теле, а не на больном обрубке человека на Ю-5. Это определило иную систему импульсов — не настолько чуждую, чтобы они не проходили через фильтры, но достаточно своеобразную, чтобы тут же обнаружить вмешательство. Потому он сразу и заметил мое присутствие. И тут ему открылась истина, так же как и мне… Знаете, что я почувствовал в тот последний момент, когда Джо вышвыривал меня из своего сознания? Нет, не ярость, она уже прошла. Он был груб, но его переполняло только одно чувство — радость. Я ведь знал, какой сильной личностью был Энглси! Как же я мог подумать, что мозг ребенка-переростка вроде Джо может пересилить его? А врачи-то! Стараются спасти безжизненный придаток, отброшенный за ненадобностью!

Корнелиус замолчал. Его горло совсем охрипло от этой тирады. Он прошелся по комнате, наполняя рот дымом, но не затягиваясь. Прошло несколько минут, и Викен задумчиво спросил:

— Ну хорошо. Вам лучше знать — как вы сказали, вы сами там были. Но что делать дальше? Как нам связаться с Эдом? Захочет ли он вступить с нами в контакт?

— Конечно, — сказал Корнелиус. — Не забывайте, что он остался самим собой. Теперь, когда на него не давит увечье, он должен стать более общительным. Подождите, вот пройдет новизна встречи с новыми друзьями, и ему обязательно захочется поговорить с кем-нибудь, как с равным.

— Ну, а кто же будет управлять новыми “Ю-сфинксами”? — спросил Викен с сарказмом. — Например, я вполне счастлив в этом своем теле из мяса и костей. Так что спасибо!

— А разве Энглси был единственным безнадежным калекой на Земле? — спокойно спросил Корнелиус.

Викен разинул рот.

— К тому же найдется немало и стариков… — продолжал псионик задумчиво, словно рассуждая сам с собой. — В один прекрасный день, мой друг, мы оба почувствуем, что наши годы подходят к концу. А ведь так много еще захочется увидеть… И тогда — кто знает? — может быть, и мы с вами захотим прожить еще одну жизнь в юпитерианском теле — трудную, бурную, полную страстей жизнь… Конечно, она окажется опасной, неспокойной, суровой. Но зато это будет жизнь, какой ни один человек не жил, может быть, со времен Елизаветы Первой. Нет, новых юпитерианцев найти будет совсем нетрудно!

Он повернулся к доктору, снова появившемуся на пороге операционной.

— Ну? — выдавил из себя Викен.

Врач подошел к ним и устало опустился в кресло.

— Конечно, — сказал он.

Все смущенно молчали.

— Странно, — снова заговорил доктор. Он рассеянно хлопал себя по карманам в поисках сигареты, которой у него не было. Викен протянул ему пачку. — Очень странно, — продолжал врач задумчиво. — Я не раз, сталкивался с подобными случаями. Когда люди просто не хотели больше жить… Но я никогда не видел, чтобы такой человек умирал с улыбкой. До самого конца — с улыбкой.

Взрыв огромным консервным ножом вспорол корпус ракеты. Людей выбросило в космос, подобно дюжине трепещущих серебристых рыб. Их разметало в черном океане, а корабль, распавшись на миллион осколков, полетел дальше, словно рой метеоров в поисках затерянного Солнца.