— Да вроде на нашей батарее дураков-то и нет, — вставил слово Осип.

— А возьму я с собой Москаленко.

— А ты раньше-то с машинами дело имел? — вдруг прищурился на него Ахлупин.

Шульга замялся.

— А при чем тут «раньше»? Ну, пока еще не приходилось.

— Как же ты берешься? — удивился прапорщик.

— Выучусь, ваше благородие! Вот из пушек вражеские корабли топить тоже еще не приходилось, а как появятся — так и потоплю!

— Ладно, — улыбнулся прапорщик. — Ступай. Чтобы сегодня же все закончить. Да будьте внимательны: машина ведь — не напороть бы чего.

— Никак нет, ваше благородие, не сомневайтесь. — И попросил: — Дозвольте только улов распределить, ребяткам рыбку свою отдам.

Он стал заглядывать в коробки мальчишек, подкладывая в них рыбу. По просьбе Щеголева несколько штук он положил в коробочку Петюшки.

В обеденный перерыв появился командир Второй батареи прапорщик Артамонов. Он давно не был у Щеголева и теперь рассматривал все с особенным любопытством.

— И как это у вас все так хорошо получается, — говорил он, когда Щеголев показал ему ученье. — Недаром в штабе ваша батарея на таком хорошем счету. Не откажите, поделитесь секретом, почему так.

— Извольте, с превеликим удовольствием, — любезно ответил Щеголев, приглашая гостя присесть возле пушки. — Секрет, полагаю, в том, что в жизни своей неукоснительно следую заветам, полученным мною от одного человека, коего я умнейшим среди многих почитаю...

— Кто же этот человек? — не удержался Артамонов. — Где он проживает?

— Зовут его Константин Дмитриевич Ушинский. Он закончил Московский университет по юриспруденции, несколько лет служил педагогом в Ярославле, а где нынче — не знаю. Слыхал, будто бы в Питере, но за достоверность не ручаюсь. Встречался я с господином Ушинским неоднократно, а познакомился с ним на одной лекции профессора Грановского.

— Известный прогрессист? — спросил Артамонов.

— Он самый. Так вот однажды он пригласил меня к себе. А он, надобно вам сказать, жил весьма небогато, даже скорее бедно. Очень трудно ему приходилось. Страдал он за идею в самом полном смысле этого слова... А со мной как-то сдружился и поделился своими мыслями.

Прапорщик вынул из кармана старенькую записную книжку, отыскал в ней нужное место и прочел:

«Правила, коими пользоваться в жизни надлежит.

1. Быть решительным, последовательным и прямым в словах и поступках;

2. Серьезно обдумывать все свои действия;

3. Не проводить время бессознательно;

4. Делать все по заранее обдуманному плану, а не то, что случайно подвернется под руку».

— Да-а-а, — вздохнул Артамонов, когда Щеголев кончил чтение, — по таким правилам жить — от начальства неприятностей не оберешься. Неудивительно, что вашему Ушинскому в жизни так тяжело приходится. Быть прямым в словах! Попробуйте быть у нас прямым в словах — прямую дорожку в места не весьма близкие наладят!.. А знакомец ваш действительно человек незаурядный. Разрешите и мне переписать правила эти.

Двадцать седьмого марта Щеголев проснулся как-то внезапно. Было еще совсем рано. Его что-то разбудило, но что — понять не мог. Недоумевая, прапорщик посидел несколько мгновений на постели и уже собрался снова лечь, как вдруг дом вздрогнул от глухого далекого удара.

Бу-ум! — донесся раскат. И в ответ ему отозвались стекла — дзинь!..

Не помня себя, опрокинув ночной столик, Щеголев кинулся одеваться. Одевая на ходу шинель, он выбежал на улицу и помчался к морю.

Когда Щеголев, запыхавшись, прибежал на батарею, там уже все было в боевом порядке. Строго глядя из-под косматых бровей, Осип докладывал:

— Вот, значится, тому с полчасика показался из тумана корабль паровой. Без флага... Стал подходить к Третьей, а она возьми и пужанн его из пушек двумя выстрелами, видать, холостыми.

Пароход поднял английский флаг и остановился. В трубу удалось прочесть название «Фуриус» — «Ужасный». Из газет было известно, что это корабль, имеющий машину в пятьсот лошадиных сил. На его палубе стояло восемнадцать бомбических орудий калибра 68 и 96 фунтов.

Через некоторое время Щеголев увидел, как от борта парохода отчалила шлюпка под белым флагом и быстро пошла к берегу.

Ей навстречу вышла наша шлюпка и повела гостью к берегу подальше от батареи.

— Молодцы! — сказал прапорщик. — Правильно делают, что пришельцев близко к батарее не подпускают, — секреты наши берегут.

Время шло, а известий не поступало.

И вдруг на батарее заметили нечто странное: английский пароход постепенно стал заходить в бухту, словно ветерком его заносило, хотя стоял мертвый штиль!

В это время на батарею пришел прапорщик Андрюцкий.

— Оказывается, пароход пожаловал за союзными консулами. Заберет их и уйдет, — сказал он.

— Как же так? — удивился прапорщик. — Ведь консулы еще когда уехали. Теперь они уже должны быть в Австрии. Неужто об их выезде правительствам их неизвестно, что пароход сюда выслали?.. Странно как-то!

— Разведчик! — сквозь зубы процедил Рыбаков. — Глядите, Александр Петрович, — высмотрит он, что нужно, а потом и бомбами угостит!

— Ну нет, — сказал прапорщик. — Целым он от нас не уйдет!

Снова стали глядеть в трубы. Вдруг из-за Карантинного мола вышла английская шлюпка. На этот раз она шла очень медленно, будто сразу на ней разучились грести.

— Глядите на пароход! — закричал вдруг Щеголев.

«Фуриус» внезапно дал ход, но направился не к шлюпке, а в противоположную сторону.

— К нам идет!..

Бум! — донесся издали пушечный выстрел. Бум! Бум!

Стреляла Третья батарея.

— Приготовиться! — подал команду Щеголев.

Бум! — снова донеслось с Третьей.

— Попали!.. — закричали солдаты. — Истинный крест попали!.. В кожух колеса!..

Густо дымя, но не открывая огня, «Фуриус» круто развернулся и направился к своей шлюпке, спокойно колыхавшейся на волнах в полуверсте от парохода.

Подойдя к шлюпке, «Фуриус» быстро поднял ее на палубу, вспенил колесами воду и вскоре исчез за горизонтом.

На батарее ударили отбой. Щеголев немедленно отправился в штаб.

Там уже было много офицеров. Расспрашивали друг друга, но толком никто ничего не знал.

К ним вышел начальник штаба генерал-майор Тетеревников.

— Англичанам, — сказал он, — оказывается, нужно было справиться о консулах! Будто они не знают, что те давно уже выехали. О батареях наших им надобно было узнать, а не о консулах! Воспользовались удобным предлогом для разведки под парламентерским флагом. Узнаю господ англичан!

— Сомнения нет! — говорили офицеры. — Явный разведчик. Теперь нужно ждать появления неприятеля в больших силах.

Город был взбудоражен. Пушечная пальба напомнила всем, что война идет, что союзники могут появиться и здесь.

Встревоженный генерал Сакен собрал военный совет, на котором поделился своими планами. В городе было только 3200 гранат для пушек, 1500 бомб для мортир и 1000 зарядов картечи.

— Помня о ничтожных наших запасах, — говорил генерал, — надлежит соблюдать величайшую экономию в расходовании оных! Стрелять нужно без поспешности и прицельно. — Сакен строго посмотрел на артиллерийских офицеров. Щеголеву показалось, что больше всего командующий смотрел именно на него!

— Наши войска, — продолжал генерал, — состоят из шестнадцати батальонов пехоты, — шесть тысяч штыков, восемнадцати эскадронов кавалерии — три тысячи сабель, семидесяти шести пушек и легких единорогов полевой артиллерии...

«Это уже какая-то сила», — подумал Щеголев, вспоминая первое совещание у генерала Федорова.

— Возможно прибытие еще нескольких батальонов пехоты, — сказал генерал после паузы. — Что касается артиллерии, то государь приказал этим вопросом его больше не тревожить, поскольку на австрийской границе создалось напряженное положение...

Капитан Лоринг — командир «Фуриуса» — был в прекрасном настроении. Обстоятельства складывались как нельзя лучше. Сидя в своей роскошно убранной каюте, он писал, неистово скрипя пером, и, поминутно закидывая голову, громко смеялся.