Согласно Плутарху, Цезарь страстно жаждал всё большей славы, словно он истощил все прежние запасы и теперь начинал своего рода конкуренцию с самим собой. К тому времени ему уже было 56 лет. Гитлер был почти его ровесником, когда решил, что мировую войну больше нельзя откладывать. Паскаль отмечал, что стремление Александра к завоеванию мира можно ещё списать на избыток юных сил, но что Цезарю следовало бы быть мудрее. Однако имелись и веские психологические причины для ухода из Рима. Походная жизнь оказывала на Цезаря укрепляющее воздействие. В лагере Цезарь мог упрочить свою власть и свой дух, в отличие от Рима, которым он наслаждался в молодости и где теперь, облечённый властью, он задыхался. Кроме того, следовало снова использовать легионеров — самую мощную и совершенную военную машину тех древних времён, прежде чем они, так же как и сам Цезарь, станут слишком стары для войны. Для Цезаря отклик легионеров на его приказы являлся наиболее сильным стимулятором, который возбуждал и удовлетворял его сильнее, нежели что-либо ещё.

К тому же, если бы понадобился более убедительный предлог, то на сцену следовало бы выпустить публицистов. Очевидно, что диктатор Рима был обязан отомстить за оскорбительное поражение и смерть Красса в Парфянском царстве девятью годами ранее. Было готово и объяснение тому, почему карательное выступление против иностранного противника было отложено: шла гражданская война.

Кроме того, в Парфии произошли события, которые провоцировали военные действия со стороны Рима. После битвы при Фарсале один римский всадник и авантюрист, утверждая, возможно безосновательно, что он был назначен Метеллом Сципионом, изгнал из Сирии родственника и представителя Цезаря, а новый правитель, направленный диктатором, не мог подавить мятеж из-за набегов парфян на провинцию.

Итак, Цезарь теперь располагал 16 легионами и 10 тысячами конницы и пехоты, чтобы организовать новое мощное вторжение в Парфянское царство. Война должна была начаться с севера, по руслу Верхнего Евфрата. И никто не мог предвидеть итоги военных действий, особенно если вспомнить, как расширялись галльские кампании Цезаря и как далеко он уходил от своих первоначальных намерений.

Тем временем ближе к дому Ватиний, успешно действовавший в Иллирии четырьмя годами ранее, вёл жёсткую борьбу за полное покорение приграничных земель; он жаловался Цицерону, что Цезарь ожидает от него невозможного. Миссия Ватиния была особенно важна, потому что именно на его фланге возникло мощное варварское государство, во главе которого стоял Буребистас, а фактически правил его советник, знакомый со всеми тайными пружинами власти в стране. Центром царства Буребистаса была Дакия (Трансильвания), но он покорил также племена в западных районах, граничащих с римской провинцией. Его власть распространялась и в другом направлении, вплоть до самого Чёрного моря, и, хотя он пропускал на свои территории купцов из империи, его власть над греческими прибрежными городами можно было интерпретировать как вторжение в сферу влияния Рима. Хуже всего было то, что ещё до Фарсала Буребистас начал переговоры с Помпеем. Именно этим и объяснялась значимость поставленной перед Ватинием задачи. Ходили настойчивые слухи, что, одержав победу в Парфии, Цезарь ударит на север, через Кавказ, а затем повернёт на запад, по пути разгромив Буребистаса, и, следуя вдоль Дуная, вернётся обратно в Галлию. Без сомнения, даже Цезарь ещё не знал, будут ли столь масштабными эти походы, так явно конкурирующие с походами Александра. Но какие-то попытки осуществить хотя бы часть этого захватывающего плана могли быть предприняты.

Цезарь решил оставить Рим не позже 18 марта, чтобы позволить себе необычную роскошь — начать военную кампанию во время удобного весеннего сезона. Последние фрагменты республиканской конституции были сведены на нет тем упорством, с которым он назначал всех должностных лиц как дома, так и за границей на два года вперёд. Марк Эмилий Лепид должен был стать его заместителем, а затем править Ближней Испанией и Южной Галлией; Марк Антоний и Публий Корнелий Долабелла были предназначены в Македонию и Сирию. За время пребывания Цезаря в Испании в предыдущем году обычный механизм управления Римским государством был изменён, были созданы должности восьми новых префектов города, в распоряжении которых находились вооружённые когорты. Такие меры, явно свидетельствовавшие об отсутствии диктатора, были достаточно обременительны даже в течение краткой испанской кампании, а во время предстоящего длительного отсутствия их воздействие на римлян несомненно оказалось бы гораздо более раздражающим. Истинными правителями Рима в то время предстояло стать Бальбу, с его обширными римскими парками и садами удовольствий в Тускулуме, и финансисту Оппию. Эти люди не были даже сенаторами, и всё же любому сенатору пришлось бы стоять в очереди в их приёмных.

Диктатор с пожизненными полномочиями внушал ужас. Странно, что Цезарь, при всей глубине понимания ситуации, не смог осознать, что пожизненное диктаторское правление, которое усугублялось отсутствием диктатора в столице и управлением на расстоянии, могло переполнить чашу терпения. А поскольку возможность такого правления становилась всё более реальной, был составлен заговор. Покушения на жизнь Цезаря были и прежде. Например, как-то на него напал раб, подосланный неизвестными лицами, возможно, были и другие подобные случаи. Требоний, покинувший Цезаря в Испании, намекнул Антонию, что замена правителя может стать необходимой. Антоний не откликнулся на этот намёк, но и не сообщил о нём. Главным инициатором заговора стал Гай Кассий Лонгин, который перешёл на сторону Цезаря после Фарсала. Ещё в январе 45 года до н. э. он мог сказать Цицерону, что предпочтёт старого и снисходительного диктатора молодому и жестокому Гнею Помпею. Но после того как Кассий был избран претором в 44 году, Цезарь не назначил его на высшую должность, а затем не дал никакого важного поста в армии, когда планировалась экспедиция в Парфию, хотя Кассий был отличным солдатом, прекрасно знал страну, где предстояло воевать, и врага, поскольку сражался вместе с Крассом при Каррах (тогда он вышел сухим из воды, правда, при сомнительных обстоятельствах). Лонгин обладал сильным характером, и проявления беспрецедентного деспотизма, который теперь принимал столь явную форму, были невыносимы для этого гордого человека. В начале года он в числе небольшой группы сенаторов воздержался от приветствия в честь диктатора. Лонгин присоединился к Антонию во время его тщательно планировавшегося выступления во время Луперкалий, когда Цезарь отказался от царской диадемы, хотя, в отличие от Антония, вовсе не собирался помогать Цезарю, а надеялся на то, что диктатор потеряет уважение народа Рима.

Жена Кассия Лонгина Юния Терция была дочерью Сервилии и сестрой Марка Юния Брута, который также перешёл в лагерь Цезаря после Фарсала, присоединившись к Кассию в Анатолии. Это, без сомнения, понравилось Сервилии, ради которой диктатор оказывал особое покровительство Бруту, назначив его правителем Цизальпинской Галлии. Без сомнения, она была ещё больше удовлетворена, когда Брут в ответ на это заявил, что Цезарь стал теперь фактически республиканцем. Но ситуация с Брутом была достаточно сложной, поскольку он, как выяснилось, был привязан не столько к Цезарю, сколько к памяти его дяди, Катона. Он был среди соратников Катона на Кипре, где жестоко преследовал своих кипрских должников, а вскоре после смерти Катона женился на его дочери Порции. Кроме того, Брут написал посмертный панегирик в его честь. Бальб утверждал, что хотя он был гораздо менее выразительным, чем написанный Цицероном, но зато в нём в полной мере чувствовалась искренность.