Склонясь над чашею прозрачной — над чашей озера жемчужной, три кипариса чудно-мрачно шумят в лазури ночи южной. Как будто черные монахи, вокруг сияющей святыни, в смятенье вещем, в смутном страхе, поют молитвы по-латыни. 22 марта 1919 «Еще безмолвствую и крепну я в тиши…» Еще безмолвствую и крепну я в тиши. Созданий будущих заоблачные грани еще скрываются во мгле моей души, как выси горные в предутреннем тумане. Приветствую тебя, мой неизбежный день. Все шире, шире даль, светлей, разнообразней, и на звенящую на первую ступень всхожу, исполненный блаженства и боязни. 23 марта 1919 Крым Всплывает берег на заре, летает ветер благовонный. Как бы стоит корабль наш сонный в огромном, круглом янтаре. Кругами влагу бороздя, плеснется стая рыб дремотно, и этот трепет мимолетный, как рябь от легкого дождя. Стамбул из сумрака встает: два резко-черных минарета на смуглом золоте рассвета, над озаренным шелком вод. 6 апреля 1919 Золотой Рог «По саду бродишь и думаешь ты…» По саду бродишь и думаешь ты. Тень пролилась на большие цветы. Звонкою ночью у ветра спроси: так же ль березы шумят на Руси? Страстно спроси у хрустальной луны: так же ль на родине реки ясны? Ветер ответит, ответят лучи… Все ты узнаешь, но только смолчи. 27 апреля 1919 Фалер «Что нужно сердцу моему…» Что нужно сердцу моему, чтоб быть счастливым? Так немного… Люблю зверей, деревья, Бога, и в полдень луч, и в полночь тьму. И на краю небытия скажу: где были огорченья? Я пел, а если плакал я — так лишь слезами восхищенья… 5 марта 1919 Колоколов напев узорный, волненье мартовского дня, в спирту зеленом чертик черный, и пестрота, и толкотня, и ветер с влажными устами, и почек вербных жемчуга, и облака над куполами, как лучезарные снега, и красная звезда на палке, и писк бумажных языков, и гул, и лужи, как фиалки, в просветах острых меж лотков, и шепот дерзких дуновений: лети, признаний не таи! О юность, полная видений! О песни первые мои! 26 июня 1919 Париж Пахнуло с восходом огромной луны сладчайшею свежестью в плечи весны. Колеблясь, колдуя в лазури ночной, прозрачное чудо висит над рекой. Все тихо и хрупко. Лишь дышит камыш; над влагой мелькает летучая мышь. Волшебно-возможного полночь полна. Река предо мною зеркально-черна. Гляжу я — и тина горит серебром, и капают звезды в тумане сыром. Гляжу — и, сияя в извилистой мгле, русалка плывет на сосновом стволе. Ладони простерла и ловит луну: качнется, качнется и канет ко дну. Я вздрогнул, я крикнул: взгляни, подплыви! Вздохнули, как струны, речные струи. Остался лишь тонкий сверкающий круг, да в воздухе тает таинственный звук… 13 июля 1919 «Разбились облака. Алмазы дождевые…» Разбились облака. Алмазы дождевые, сверкая, капают то тише, то быстрей с благоухающих, взволнованных ветвей. Так Богу на ладонь дни катятся людские, так — отрывается дыханьем бытия и звучно падает в пределы неземные песнь каждая моя… 23 августа 1919 «Мне так просто и радостно снилось…» Мне так просто и радостно снилось: ты стояла одна на крыльце и рукой от зари заслонилась, а заря у тебя на лице. Упадали легко и росисто луч на платье и тень на порог, а в саду каждый листик лучистый улыбался, как маленький бог. Ты глядела, мое сновиденье, в глубину голубую аллей, и сквозное листвы отраженье трепетало на шее твоей. Я не знаю, что все это значит, почему я проснулся в слезах… Кто-то в сердце смеется и плачет, и стоишь ты на солнце в дверях. 13 августа 1919 В той чаще, где тысяча ягод краснели, как точки огня, мы двое играли; он на год, лишь на год был старше меня. Игру нам виденья внушали из пестрых, воинственных книг, и сказочно сосны шуршали, и мир был душист и велик. Мы выросли… Годы настали борьбы, и позора, и мук. Однажды мне тихо сказали: «Убит он, веселый твой друг…» Хоть проще все было, суровей, играл он все в ту же игру. Мне помнится: каплями крови краснела брусника в бору. |
