«Цветет миндаль на перекрестке…» Цветет миндаль на перекрестке, мерцает дымка над горой, бегут серебряные блестки по глади моря голубой. Щебечут птицы вдохновенней, вечнозеленый ярче лист. Блажен, кто в этот день весенний воскликнет искренно: «Я чист!» 24 марта 1918 «О ночь, я твой! Все злое позабыто…» О ночь, я твой! Все злое позабыто, и жизнь ясна, и непонятна смерть. Отражена в душе моей раскрытой блистательная твердь… И мнится мне, что по небу ночному плыву я вдаль на призрачном челне, и нет конца сиянью голубому; я — в нем, оно — во мне. Плыву, плыву. Проходят звезды мимо; к одной, к другой причаливает челн и вновь летит под шум неуловимый алмазно-чистых волн. Я твой, о ночь! В душе — твое сиянье; все грешное осталось на земле, и ангелов я чувствую дыханье на поднятом челе! 18 апреля 1918 «Ты войдешь и молча сядешь…» Ты войдешь и молча сядешь близ меня, в вечерний час, и рассеянно пригладишь на груди атлас. Тихо книгу я закрою, тихо подниму глаза, пронесется надо мною прежняя гроза. Ты устало усмехнешься, я коснусь твоей руки, побледнеешь, отвернешься, полная тоски. «Жизнь моя, — скажу я властно, — не сердись — ты не права!» Но пойму я, что напрасны старые слова. Ты ногтем забарабанишь: поздно, поздно уж теперь! Оглядишься, быстро встанешь… Скрипнет, стукнет дверь… Отодвину занавески, головой прижмусь к стеклу: ты мелькнешь в закатном блеске и уйдешь во мглу. 23 мая 1918 «Вот дачный сад, где счастливы мы были…» Вот дачный сад, где счастливы мы были: стеклянный шар, жасмин и частокол. Как некогда, каймою рдяной пыли верхи берез день тающий обвел. Все тот же вьется мотылек капустный (он опоздал — беспечный — на ночлег). Сегодня мне как будто и не грустно, что кануло все прежнее навек. Уж светляки зеленые лампадки зажгли в траве, и нежно — как тогда — мне шлет привет свой девственный и сладкий алмаз вечерний — первая звезда. 24 мая 1918 Береза в Воронцовском парке
Среди цветущих, огненных дерев грустит береза на лугу, как дева пленная в блистательном кругу иноплеменных дев. И только я дружу с березкой одинокой, тоскую с ней весеннею порой: она мне кажется сестрой возлюбленной далекой. 17 апреля 1918 Два дерева… одно — развесистый орешник — листвой изнеженной, как шелком, шелестит, роскошным сумраком любви и лени льстит… Остановись под ним, себялюбивый грешник! Ляг, позови подруг, беспечных, как и ты. Не слушай совести, не прекословь мгновенью, пей темное вино, пой песни упоенью — да будут в лад шуметь широкие листы. Но если, путник, ты — душою чист и светел и если долго ты дорогою крутой неутомимо шел и на пути не встретил ни друга верного, ни радости простой, тогда не позабудь: есть дерево другое. Близ дерева греха березу ты найдешь… На озаренный дождь наряд ее похож, ее жемчужный ствол — что облачко прямое. Садись в тень жидкую, но продолжай в мечтах свой путь, и шепотом невинным и тревожным расскажет каждый лист о милом невозможном, о дальней родине, о ветре, о лесах… 2 июля 1918 Все реже, реже влажный звон; кой-где светлеет небосклон; отходят тучи грозовые, жемчужным краем бороздя просветы пышно-голубые, и падают лучи косые сквозь золотую сеть дождя. 4 июля 1918 Олеиз «Как пахнет липой и сиренью…» Как пахнет липой и сиренью, как золотеет серп луны! Неторопливо, тень за тенью, подходят сумерки весны. Я возвращаюсь, молодею, мне прошлого не превозмочь! Вплывает в узкую аллею незабываемая ночь. И в полутьме — то завлекая, то отступая, веешь вновь ты — призрак северного мая, ты — отроческая любовь! И памятному сновиденью я предаюсь средь тишины… Как пахнет липой и сиренью, как золотеет серп луны! 27 декабря 1918 |
