— Будьте спокойны, товарищ комиссар, — сказал тонким голосом фуражир Пейпа. — Все будет в порядке.

Федин доверительно взял Осташова под руку и отвел его в сторону.

— Я хочу сказать тебе несколько слов, — заговорил комиссар, внимательно глядя в лицо Осташова своими светлыми глазами. — Короче говоря, ответь мне на вопрос: почему ты постоянно кричишь? Разве ты не умеешь спокойно говорить?

— Так, товарищ комиссар, вторую ночь не сплю. Ну, погорячился немного.

— Это не оправдание, — сказал Федин, нахмурившись. — Так вот запомни, — продолжал он, машинально застегивая пуговицу на воротнике Осташова. — Крик в отношениях с подчиненными — это прежде всего невыдержанность. Да. А командир не может быть невыдержанным, Кричит тот, кто не уверен в себе. Ясно?

— Ясно, товарищ комиссар.

— А на переутомление сваливать не надо. Возьми в пример нашего командира бригады. Он работает гораздо больше тебя, а ты слышал, чтобы он хоть раз на кого-нибудь крикнул?.. Нет? Ну смотри, брат. В общем, возьми себя в руки. Иначе поссоримся. Вот.

Федин достал портсигар.

— Закуривай, — предложил он Осташову.

Квартирмейстер взял папиросу.

Федин тоже закурил, кивнул Осташову и пошел к костру, возле которого сидели бойцы.

Лихарев, склонившись над развернутой картой, промерял спичкой дальнейший маршрут, До Юрчей и Регара, где должны были расположиться полки, оставалось около двухсот верст, но по трудности пути, как думал Лихарев, они стоили всех пятисот. На этом переходе бригаде предстоял крутой спуск в глубокую котловину. Но наиболее тяжелым участком дороги была Долина Смерти. Там предстояло пройти за один переход в сильную жару почти шестьдесят верст без воды.

«Так вот как мы поступим, — решил Лихарев. — Сделаем дневку в Байсуне и со свежими силами проскочим долину», — Он бросил спичку и, услышав шаги, поднял голову.

— Товарищ комбриг, чай будете пить? — спросил Алеша.

Он нагнулся и поставил жестяной чайничек около бурки.

— Да. Только сначала приведи лошадь, что ночью взяли. Хочу посмотреть.

— Ты что? — спросил проснувшийся Бочкарев. Он приподнялся на локте и, вынув платок, вытер мокрое от пота лицо. — Смотри, как припекает, — проговорил он, убирая платок. — Ну, это еще пустяки. А вот спустимся с гор, так совсем жарко будет.

— Гляди, ведет, — показал Бочкарев. — Эх, ну и красавец конь!

Алеша подводил крупного золотистого жеребца, крепко держа его под уздцы. Рядом с ним шел Мухтар.

Жеребец высоко нес голову, гордо ступая тонкими упругими ногами. На его широкой груди катались клубки крепких мускулов.

Алеша подвел его и сильной рукой разом поставил перед Лихаревым. Жеребец с храпом раздувал розовые ноздри, косился на незнакомых людей, принюхивался и тревожно перебирал ногами.

— Еще не привык. Дух от нас другой, — заметил Алеша. — Ну и варнак! Уже один недоуздок порвал. Чисто беда!

— А ну, попробуй его рысью, — сказал Лихарев.

Алеша освободил повод, но жеребец с силой рванулся, взвился на дыбы и, хищно оскалив зубы и распушив хвост, заходил на задних ногах.

— Буцефал! — с восторгом сказал Бочкарев.

— Хорош, хорош, — приговаривал Лихарев. — Обрати внимание, какие копыта.

— А ноги? А щея?

— Зверь, а не конь, — подтвердил Лихарев. — Бойцы обычно зовут таких змеем. Посмотри, какая могучая грудь… Видимо, на нем ездил какой-нибудь курбаши… Ишь, что разделывает!

— Хорошая лошадь, — сказал Мухтар.

Лихарев обошел вокруг жеребца, который, высоко вскидывая переднюю ногу, рыл землю копытом.

— Попробуем определить его породу, — сказал Лихарев, — Это не карабаир, не иомуд и не ахалтекинец… По-моему, это чистокровный персидский аргамак. И по формам и по масти подходит. Да, несомненно, это персидская лошадь, — повторил Лихарев с твердой уверенностью. — Древние историки и поэты писали о ней так: «Быстрая, как олень, смелая и сильная, как лев, пылкая и выносливая лошадь солнечно-золотистой масти или цвета утренней зари…» Положим, я читал» в каком-то романе о вороных аргамаках, — заметил Лихарев, усмехнувшись, — ну ладно, пусть сие лежит на совести автора. Аргамаки бывают только золотистые… — Лихарев приблизился к жеребцу, нагнулся, поднял его переднюю ногу и осмотрел ковку.

— Ты себе его возьмешь? — спросил Бочкарев.

— Нет. Я своего рыжего ни на кого не променяю. У меня есть предложение.

— Ну?

— Давай отдадим его самому старому в бригаде буденовцу. Кто у нас самый старый по службе?

Бочкарев, поморщив лоб, прикинул что-то в уме.

— Самый старый? — повторил он, — У нас есть ветеран, служивший еще в партизанском отряде Буденного.

— Кто?

— Командир второго эскадрона 61-го полка товарищ Ладыгин, Иван Ильич, — сказал Бочкарев.

— Вот и великолепно, — подхватил Лихарев. — У Ладыгина, кстати, английская лошадь, на которой ездить здесь все равно не придется.

Лихарев позвал адъютанта и приказал ему вызвать Ладыгина. Тем временем вокруг жеребца собралась пестрая группа джигитов. Обступив его, они щупали ноги, трогали спину, обнимали, приплясывали перед ним и, размахивая руками, шумно переговаривались, обсуждая достоинства лошади. Один из джигитов, совсем еще молодой и показавшийся Лихареву знакомым, бесцеремонно полез в рот жеребцу посмотреть его зубы.

— Ну как? Хороша лошадь? — спросил по-узбекски Лихарев молодого джигита.

— Оченн карош, — ответил джигит.

Лихарев с любопытством посмотрел на него.

— Откуда ты знаешь русский язык? — спросил он с удивлением.

— Так это же Парда, — пояснил Бочкарев. — Он второй год в полку.

— Парда? — Лихарев внимательно посмотрел на молодого локайца, стараясь запомнить его. — А-а, так вот он какой! Молодец! Слышал о вашем геройстве.

Подошедший Ладыгин отчетливо доложил о прибытии.

— Так вот, Иван Ильич, — обратился к нему Лихарев. — Комиссар бригады и я решили сделать вам подарок, как отличному командиру. Примите от нас эту лошадь, — он показал на волновавшегося жеребца, которого крепко держал Алеша.

— Товарищ комбриг! Мне?! — спросил Ладыгин, не веря своим ушам и краснея. Еще подходя, он опытным глазом знатока определил и оценил достоинства лошади. — Да нет, товарищ комбриг… Такой конь!.. Да нет, что вы! Вы себе его возьмите…

— Вопрос решен, товарищ Ладыгин, — твердо сказал Лихарев. — Алеша, передай лошадь командиру зскадрона.

— Ну спасибо.!. Ну прямо даже не знаю, как вас благодарить. Такого коня! — говорил Иван Ильич, принимая поводья. Лицо его выражало неудержимую радость, от волнения он даже чуть пошатнулся, крепко взяв жеребца под уздцы.

— Рекомендую назвать его Тур-Айгыром, — сказал Лихарев.

— Тур-Айгыром? А что это значит, товарищ комбриг? — поинтересовался Ладыгин.

— Был такой жеребец. Он славился выносливостью, быстротой хода, а главное — преданностью хозяину.

— А ведь и верно — ласковый, — заметил Алеша.

Иван Ильич, не зная, что и ответить, повел жеребца в эскадрон.

Лихарев и Бочкарев проводили долгим взглядом Ладыгина и, улыбаясь, посмотрели один на другого.

— Смотри, Кто идет, — сказал Бочкарев.

Неслышно ступая Худыми босыми ногами, к ним подходил высокий старик. Его почти нагая, словно высушенная солнцем фигура, прикрытая накинутой на голое тело овчиной, ветхая чалма и длинный, выше головы, загнутый посох в руке были так колоритны, что казалось, он только что сошел с пожелтевших страниц старинной книги.

Рядом с ним спокойно шла белая овчарка с обрубленным хвостом и ушами.

— А я знаю его, — сказал Лихарев. — Это местный пастух. В прошлом году он провел мой полк по таким местам, где, кроме него, не ступала нога человека.

Старик не спеша подошел, величавым движением провел по начинавшей желтеть бороде и молча, с достоинством поклонился, приложив руку к груди.

Лихарев сказал пастуху что-то. Лицо старика оживилось. Строгими глазами он пристально посмотрел в лицо Лихареву, несколько раз подряд кивнул головой и, придерживая посох обеими руками, медленно опустился на корточки.