— А я думал, вы семейный, — взглянув искоса на бодро семенившего Вечкина, сказал Седов.
Подрядчик грустно вздохнул.
— Был, — подтвердил он, — и жена-красавица. Только не пришлось с ней пожить.
— Умерла?
— Нет. Украли.
— Кого? Жену? — Седов усмехнулся. — Не может быть!
— Не верите? Ей-богу, правда. Я ведь московский житель. Там у меня ее и украли. И, главное, знаю, кто украл. Из ваших, военный.
— Что же вы не отобрали?
— Попробуй возьми! Она ж по доброй воле ушла… Конечно, во всем я сам виноват. Мало учил ее. Она ведь совсем еще девчонка была. Семнадцать лет. Сирота… — Вечкин помолчал. — Вы помните, Петр Дмитрич, какой в девятнадцатом году голод был?
— Как не помнить?
— Ну вот. Я ее на улице подобрал. Без сознания была. Принес домой, выходил. Потом предложил ей пожениться. Сначала — никак. Старый, говорит. Ну посудите сами, какой я старик? Мне еще и шестидесяти нет… Я ее уговаривал, учил. Но, видно, мало. Может, в этом и была моя ошибка? Кто его знает. А тут аккурат тот молоденький подвернулся. Никак не пойму, когда они сговориться успели? Я одну старую бабу приставил за ней тайно следить. Не уследила, чертова ведьма! Не понимаю, почему она к нему убежала? Все-таки человек я порядочный и при деньгах…
Они вошли в комнату Седова.
— Хорошо у вас, Петр Дмитрич, — сказал Вечкин, подсев к столу и оглядывая стены. — Чистота и порядок. Вот что значит настоящий хозяин. Вы давно по торговой части работаете?
Седов ничего не ответил, достал из шкафчика чернила и поставил их на стол.
— Давайте составим счет, — предложил он, присаживаясь и надевая очки.
Вечкин с удивлением взглянул на него.
— Ну? Так сразу — и счет? Нет, уважаемый, между торговыми людьми так не принято, — сказал он, отрицательно покачав головой. — Непорядок. Надо выпить сначала.
— Я вам плохой компаньон, — заметил Седов. — И вина у меня нет. Не держу. — Он заглянул в шкафчик и поставил на стол тарелку с халвой. — Вот, если угодно. Угощайтесь.
— Вина, говорите, нет? — Вечкин подмигнул Седову, достал из кармана бутылку и, каким-то особенным, присущим ему мягким движением поведя рукой, устойчиво поставил бутылку рядом с тарелкой.
— Рекомендую. Кишмишовая водочка. Лучшее средство от малярии. Постоянно употребляю и потому не болею.
Седов поднялся со стула.
— Куда вы, Петр Дмитрич? — встревожился Вечкин.
— Минуточку. Найду, чем открыть.
— Зачем? Мы и так обойдемся.
Вечкин взял бутылку и, осторожно придерживая ее девой рукой, ловко хлопнул ладонью в дно.
— Вот и готово! Пожалуйте стаканчики.
Они выпили и закусили халвой.
Вечкин поморщился.
— Закусочка-то не тово. Эх, капустки бы!.. Ну, как вам нравится наш городок, Петр Дмитрич? — прерывая наступившее молчание, спросил он.
— Да как вам сказать! Город как город — много таких.
— Э, нет, Петр Дмитрич! Ошибаетесь. Городок наш исторический. Сам Александр Македонский его основал. Тут бой был. Потом большой курган насыпали. Поэтому и называется Каттакурган… А часть его войска здесь осталась. Слышали, есть такой кишлак, Араб-ханэ называется? Самые арабы живут, нечистые духи… Чего ж вы не пьете?
— Спасибо. Не хочу, — отказался Седов. — Давайте займемся делами.
— Сейчас, Петр Дмитрич. Уж больно вы хороший человек. Хочется с вами поговорить по душе, — сказал Вечкин с блуждающей самодовольной улыбкой, наливая себе полный стакан и одним духом выпивая его. — Так вот, значит, самые арабы живут, — повторил он.
— Любопытно. А я и не знал…
— А мало ли чего мы не знаем, Петр Дмитрич, — подливая в стакан, покровительственным тоном сказал Вечкин. — Вот, скажем, знаем ли мы, как наша жизнь дальше повернется? Не знаем. А хотелось бы знать, когда все это кончится.
Седов, насторожившись, взглянул на него.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он пытливо.
Вечкин не ответил, отломил кусок халвы и, пережевывая, посмотрел на Седова маленькими зелеными глазками.
— Вы из каких будете, Петр Дмитрич? — спросил он, прищурившись.
— Я? Рабочий. Народный учитель, — ответил Седов.
— Так… Значит, жили неплохо.
— Да как вам сказать? Ничего…
Вечкин прыснул со смеху. Седов с удивлением взглянул на него и тут только заметил, что верхняя губа Вечкина коротка и из-под нее виднеются кривые, как расшатанный частокол, длинные желтые зубы.
— Жили! — захохотал Вечкин. — А теперь — как это? Существуете?.. Эх, Петр Дмитрич, милая вы душа, я же вас вот как понимаю. Вы же свой, торговый человек, — с пьяной откровенностью заговорил он. — А как вы думаете, кто я такой есть? — Он поднял указательный палец и, словно кому-то грозя, продолжал: — Да я в Москве собственное дело имел! Хозяином был!.. Вы Москву знаете?.. Ну вот. Может, помните у Никитских ворот большой магазин «Василий Семенович Вечкин»? Эх, Петр Дмитрич! — Он долил стакан и выпил. — Так вот я и говорю, какая у меня жизнь была: чего пожелаешь! Со всеми знаменитыми купцами знакомство имел. Сам Прасолов со мной за ручку здоровался. А бывало, сибирские купцы приедут, так я для них первый человек. Без меня ни шагу. А почему? Да потому, что я всю Москву насчет женского звания вот как знал! Все лучшие такие девицы были у меня на учете…
Седов нетерпеливо покашлял. «Экая мерзость!»— подумал он, помрачнев.
— Сейчас, сейчас, Петр Дмитрич, дайте докончить, — попросил Вечкин. — Да, сибирские купцы. А кто такой сибирский купец, понимать надо. Он едет в Москву, две тысячи в бумажник кладет да еще на всякий случай сто тысяч за пазуху!.. Так вот мы, значит, компанией на лихачах по Москве… А порядок был такой. Как купцы приедут, так первое дело к Мартьянычу завтракать. Это на Красной площади, в Теплых рядах, ресторан внизу был, — пояснил Вечкин. — Ну, там бутылочку на двоих, пару яичек, чайку, чтоб с утра быть трезвым. Да. Потом на биржу. Там до трех часов дня… Хорошо-с. Ну, а дальше, независимо от результатов, на Театральную площадь к Тестову обедать. Вот где кормили! Блины на горячих сковородках подавали. А закуска! — Вечкин схватился за голову. — Все охотнорядские купцы посылали Тестову самое лучшее. От Тестова ехали к «Яру» на Петербургское шоссе. Туда обязательно с девицами. Это уж по моей части, хе-хе… я обеспечивал, да. У «Яра» самое веселье. Цыганский хор… Кончаю, кончаю, Петр Дмитрич, — быстро проговорил он, заметив, что Седов нахмурился и задвигался на стуле. — Ну так вот, — продолжал он. — В «Яре» гуляли всю ночь, а под утро ехали в «Мавританию» отрезвляться. Там, хочешь не хочешь, опять же блины и всякие прохладительные напитки. Из «Мавритании» домой — передохнуть, освежиться, ванну принять, и снова к Мартьянычу. Такая карусель продолжалась несколько дней, а уж потом занимались делами… Ну, а по части разных там художеств, так это больше в «Праге»— на Арбате ресторан. — Вечкин усмехнулся. — Вот, помню случай. Аккурат двенадцатого января, в Татьянин день. Пристал к нашей компании один присяжный поверенный. Так он напился и морского царя представлял. Нагишом в аквариум к рыбам залез. Что смеху было! Ну, конечно, протокол. Но денежки все покрывали. Сунешь приставу четвертной — и вся штука. Да, жили люди. Если кто чего пожелает, так за деньгами не постоит. А в отношении девиц со мной советовались потому, что я всю Москву вот как знал.
— Довольно! Пакость какая! Противно слушать! — резко сказал Седов, двинув стулом. — Пишите счет. Мне нужно на станцию.
— Хорошо, хорошо, уважаемый, — суетливо заговорил Вечкин. — Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Чего ж тут такого? — Он торопливо вынул бумажник и достал из него чистые бланки счетов. — Так на сколько будем писать, Петр Дмитрич? — спросил он, прищурившись.
— Как на сколько? Разве вы позабыли? — Седов удивленно взглянул на него сквозь очки. — Мы же договорились; на тысячу двести рублей.
— Ну да… Конечно. Правильно говорите, — сказал Вечкин, не глядя на него. — Только, видите ли, Петр Дмитрич, я хотел вам один вопросик задать. — Он заискивающе посмотрел на Седова.
