Нет, не следует развивать грамотность, коли с ней вместо христианства приходит богомерзкое магометанство. Про это отец Борис Кусякин давно хотел статью написать, но боялся, как бы не попасть в ниспровергатели. Церковь этого не любит.
Завтрак, видимо, откладывался. У подножия холма стали резать барана. Значило это, что будут гости. Миссионер должен радоваться новым встречам, правда, при большом стечении народа беседы получались не столь складными, а иногда и вовсе прерывались. Степняки заявляли о своем нежелании слушать слова о вере православной, объясняли это страхом перед своим богом, а чаще, ничего не объясняя, вдруг начинали притворно шуметь и ссориться друг с другом.
Нет, у Кенжебая скандала не будет. Отец Борис не мог согласиться с мнением, будто крестить инородцев надо с разбором и менее всего набирать новопросвещенных христиан из тех, кто околачивается возле русских городов и поселков, а также из тех, кто судился за воровство, разбой и мошенничество. Говорят, что призывать к вере надо не загнанных нуждою, полуголодных работников, потерявших способность к восприятию новых плодотворных идей, а крепких хозяев, которые пользуются среди общества почетом и уважением. Господи, какую путаницу устроили! Ведь и Христос-спаситель не из богатых начинал паству собирать. Пусть голытьба, воришки мелкие, пусть из корысти. Лишь бы вступил под сень православной церкви, а там обратается, ибо неисповедимы пути господни…
Завтракать все не звали. Отец Борис смотрел на ребятишек, бегающих на козьем выгоне. Все они отсюда на одно лицо. Но священник почему-то вспомнил того, круглоголового и быстроглазого, который взял у него конфеты для младшего брата. Истинно христианский поступок! И вспомнилось сразу, как зовут симпатичного мальчугана, — Амангельды. Миссионер записал это имя, пометил, что Амангельды любит сладости и заботится о младшем брате.
Он закрыл тетрадь и увидел, что к юрте подъезжают два всадника на хороших конях. Слава богу, наконец-то позовут есть.
Каллыбаго Бектасову было чуть меньше сорока, он был коренаст, коротконог, смотрел без улыбки и держался уверенно. Вместе с ним приехал Иса Минжанов, известный своей молчаливостью. Яйцеголовый как-то сразу притих. После обычных приветствий и вопросов о здоровье, о родственниках, о хозяйстве Калдыбай обратился к отцу Борису:
— О вас знает теперь вся степь. Мне в самых дальних аулах рассказывали про молодого русского муллу, который верхом разъезжает по нашим землям и угощает детей сладостями. Значит, это вы?
— Значит, это я, — усмехнулся отец Борис.
— Зачем вы это делаете?
— Что именно?
— Зачем вы ездите по степи?
— Вы знаете, уважаемый, что я священник-миссионер. Я несу людям свет истинной веры, свет правды и вечное спасение.
В это время Калдыбаю подали кумыс. Он пил, не отрываясь, и поверх большой чаши нагло разглядывал попа. Допил кумыс, расправил усы и опять спросил:
— Разве людям нужна чужая вера, чужая правда, отличная от правды их отцов, и разве может найти спасение тот, кто изменит своему народу?
— В мире есть всего одна правда — для всех людей и всех народов, — ответил отец Борис, радуясь тому, что сумел подавить в себе вспышку негодования. — Спасение одно, путь к нему един. Таков мой долг смиренного христианина и пастыря.
Калдыбай понял, что миссионер слегка струсил. Только этого он и хотел. Вражда с Кенжебаем и соперничество за власть в волости зашли далеко, и чтобы привлечь на свою сторону русских, надо показать себя сильным и дерзким. Недавно Калдыбай послал своих джигитов отбить скот у соседей по южным пастбищам. Кенжебай, который и сам никогда не гнушался воровством и разбоем, конечно, знает об этом и, конечно, донес русским, но когда дело дойдет до официального расследования, сам будет выгораживать врага и соседа. Тут никому никуда не деться: круговая порука в таких делах выше корысти.
Отец Борис сразу невзлюбил Калдыбая Бектасова, вот уж настырный магометанин, все черты в нем наружу.
— Насчет бога все понятно, — сказал Бектасов. — Насчет веры тоже ясно. Однако я так и не понял, зачем же вы даете детям сладости? Чтобы подсластить вашу правду?
— Я люблю детей, я очень люблю детей! — с вызовом сказал отец Борис — Дети раньше взрослых познают истину и раньше взрослых придут к справедливости, их сердцам ближе божьи заповеди. Я люблю деток и потому даю им сладости. Только из любви, а не из корысти.
Калдыбай засмеялся, поглядывая на Кенжебая и своего молчаливого спутника:
— Рад бы и дальше слушать ваши сказки, но мы из другого аула, мы любим свои рассказы.
Он встал, за ним поднялся Иса Минжанов.
— Русскую веру принимают плохие киргизы, кто бога не боится и себя прокормить не может, — сказал Иса, и отец Борис понял, почему он так молчалив: Иса картавил и шепелявил одновременно. Впрочем, и среди шепелявых болтуны встречаются часто, и не все картавые стесняются своей картавости.
Отец Борис понимал, что последнее слово в разговоре с гостями из другого аула должно остаться за ним.
— Бай Калдыбай, — сказал миссионер, — десять заповедей у господа нашего, запомните хотя бы одну, самую последнюю, десятую: «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его». Вы поняли меня?
Остановленный у выхода Калдыбай весело глянул на миссионера.
— Что тут сложного! Это всякий понимает. Только я ни у кого ничего не отнимаю и не прошу. Мне все само идет, потому что я счастливый. Кенжебай подтвердит это. До свиданья!
— До свиданья! — Иса пошел за Калдыбаем, и скоро они уже взбирались на соседний пологий холм, коренастые, с широкими спинами.
— Очень плохой человек Калдыбай Бектасов, — сказал Кенжебай. — Он хвастун и грабитель. Он отнял жену у бедного Бейшары, отнял вместе с ее приданым и обманул с выплатой отступного. Поверьте, такому человеку нельзя давать власть.
— Власть земная мало тревожит меня, — слукавил миссионер. — Жаль только простых степняков, когда такие бессовестные люди правят ими. Все, однако, во власти божией.
Больше на эту тему отец Борис говорить не хотел, но решение его было твердым: он должен воспрепятствовать несправедливости, не дать Бектасову стать волостным. Уступить здесь — значит унизить православие перед магометанством.
Первую беседу о пользе крещения отец Борис проводил с этими же мыслями и был в ударе. В юрте Кенжебая собралось с десяток взрослых и столько же детей. Мальчики Амангельды и Абдулла слушали внимательно, а девочка, сидевшая у самой двери, все время хихикала. Отец Борис хотел выгнать ее, чтобы не мешала остальным, но не стоило нарушать плавного течения собственной речи.
— Итак, друзья мои, я рассказал вам о том, как снизошло на землю слово божие, кто такой Христос и чего он хотел. Теперь же слушайте меня с особым вниманием: я расскажу, какое благо бывает человеку, принявшему истинную веру и окрестившемуся…
Кенжебай вдруг начал натужно кашлять, девочка у двери засмеялась, отец Борис многозначительно замолчал.
— Как тебя зовут, девочка? — спросил он. — Почему ты громко смеешься, мешаешь нам?
— Зулиха, — шепотом ответила девочка. — Меня зовут Зулиха.
— Если ты будешь плохо вести себя, Зулиха, я попрошу тебя уйти из юрты, — сказал миссионер. Из мальчиков надо искать новообращенных; надо трудиться, не жалея сил. От девчонок толку не бывает, не зря их с детства замуж выдают.
— Итак, друзья мои, вы знаете, когда человек моется в бане, тело его очищается: точно так же и душа человека, принявшего святое крещение. Убеляется душа и очищается.
Амангельды с жадностью ловил каждое слово русского проповедника; ему нравилось, как тот говорил. Странно звучали знакомые слова в устах этого человека, странен был его вид: длинные рыжие волосы до плеч, веснушчатое курносое лицо, синие, как небо, глаза. Амангельды любил слушать сказки, истории, рассказы о набегах, о страшных снах. И теперь ему было интересно. Мать предупредила, чтобы он не верил русскому, когда тот будет хвалить свою веру. Амангельды и не верил, а просто слушал — интересно. Зря только этот рыжий русский так зло смотрел на Зулиху. Разве можно? Она ведь еще маленькая. Пусть смеется, если хочет. Девчонкам надо прощать. У них и потом мало будет радости, а Зулиха ему нравилась. Родители очень ее баловали, одевали во все новое, камзольчик на ней был из яркого голубого бархата с золотым шитьем, монисты у нее были звонкие.
