Суд представлял собой гигантскую планету, воплощающую закон, в окружении спутников — многочисленных строений на Ченсери-лейн.
Первый суд был учрежден в Вестминстер-холле еще в тринадцатом столетии, и именно там проходило судилище, на котором предстал мученик Томас Мор; под его сводами вводили в должность протектора Кромвеля, и тут же звучал приговор Гаю Фоксу и графу Эссексу. Здесь же проходили торжественные церемонии похорон королей и знати, прежде чем они находили вечный покой в стенах аббатства. С тех пор Вестминстер-холл обветшал и не мог вмещать в себя разросшиеся судебные учреждения, так что Королевский суд в нынешнем виде брал свое начало с викторианских времен.
Томас Баннистер и Брендон О'Коннор, уже облаченные в мантии и парики, пересекли Стрэнд, миновав кучку собравшихся журналистов, вошли в зал суда и направились в совещательную комнату, расположенную напротив зала VII, где их уже ждали Джейкоб Александер, мистер Джосефсон и Шейла Лем.
Почти в то же время сэр Роберт Хайсмит и его помощник Честер Дикс в котелках, полосатых костюмах, с зонтиками под мышкой и красно-синими сумками, в которых были их судейские облачения, направились в помещение для переодевания.
Сэр Адам Кельно прибыл со своей женой, и Терренс Кемпбелл вылетел им навстречу. В руке он держал телеграмму от их сына.
— Вот Кэди и Шоукросс, — пронеслось среди журналистов.
— Мистер Кэди, не могли бы вы сказать несколько слов...
— Простите, ребята. У нас есть строгие указания. Без комментариев.
— Кто эта девушка?
— Похоже, что дочка Кэди.
Незамеченными проскользнули Саманта и Реджи Брук.
Зеваки, судебные репортеры, знакомые и их приятели толпились и гудели у входа в зал заседаний— подходил назначенный час.
С задней стороны двери залов заседаний выходили в длинный коридор с мраморным полом, по другую сторону которого располагались кабинеты судей. Надев парик, судья Гилрой поправил воротничок на своей пурпурной мантии. Гилрой давно уже привык, входя в зал заседаний, придавать своему хищному ястребиному лицу бесстрастное и несколько утомленное выражение, хотя ему очень нравилась роль, которую приходилось играть. Многие судьи и барристеры были членами «Гаррик-клуба», где они могли обсуждать с людьми театра те роли, которые им приходилось исполнять в зале суда, воспринимая его как своеобразную сцену. Особенно справедливо это было по отношению к специалистам по делам о клевете, многие из которых были незаурядными актерами.
Проходя сквозь высокие двойные двери, посетители неторопливо заполняли зал суда. Прямо перед возвышением Королевской скамьи тянулись ряды деревянных столов и стульев для адвокатов, их помощников, для прессы, присяжных и зрителей. Стены были украшены тяжелыми дубовыми панелями, увенчанными рядом высоких окон, выходящих на балконы. На каменном потолке были видны следы копоти, оставленные в свое время свечами в канделябрах, а ровная линия деревянных панелей тут и там прерывалась то витыми железными решетками, то книжными полками, то старинными часами.
Кэди и Шоукросс заняли свои места сразу же за спиной Брендона О'Коннора. Дэвид подтолкнул Эйба и движением головы указал ему на Анджелу Кельно и симпатичного молодого человека, Терренса Кемпбелла, сидящего рядом с ней.
Эйб улыбнулся Саманте и Ванессе, которые разместились за ними вместе с Лоррейн Шоукросс, Джоффри, Пэм и Сесилом Доддами. Затем он перевел взгляд в сторону Адама Кельно, с невозмутимым видом сидящего рядом со столом своего адвоката. Эйба, который проинтервьюировал тысячи людей, не могло обмануть напускное спокойствие, с которым Адам оглядывался в поисках жены и сына.
Внезапно Кельна и Кэди с разных сторон зала встретились глазами. Первый обмен взглядами был полон враждебности, которая уступила место приглядыванию и изучению соперника. Эйба продолжали обуревать гнев и ярость, а на лице Кельно появилось удивленное выражение, словно говорившее: «Что мы здесь делаем?»
Их внимание было отвлечено появлением коллегии присяжных. Восемь мужчин, четыре женщины. Совершенно обыкновенные, ничем не отличающиеся от других, люди. Типичные англичане, которых, особенно женщин, легко можно было встретить на любой улице.
Представители сторон в последний раз обменялись торопливым шепотком, сменившимся шорохом перелистываемых бумаг.
— Внимание!
Все встали, когда его честь, судья Энтони Гилрой, появился из двери, расположенной за Королевской скамьей. Состав суда склонил перед ним головы, когда он усаживался в глубокое кожаное кресло с высокой спинкой.
Поднявшись, сэр Роберт Хайсмит непринужденно обратился к судье с предположением, что процесс, вероятно, будет длинным.
Встал и Томас Баннистер. Среднего роста, типичный англичанин с виду, он излучал силу и уверенность. Его спокойный голос казался даже несколько монотонным, когда, начиная речь, он искал соответствующий ритм. Он согласился с предположением, что процесс может иметь длительный характер.
Гилрой повернулся в сторону присяжных и в своем напутствии посоветовал им отнестись к доказательствам с предельным вниманием. Его выслушали в молчании.
— Я должен задать вам вопрос, — продолжил он, — потерял ли кто-нибудь из вас родственников в концентрационном лагере?
Тут же поднялись Баннистер и О'Коннор. Баннистер, повернувшись, бросил из-за плеча взгляд на своего помощника.
— Если ваша честь предполагает поставить такое условие перед членами коллегии присяжных, тогда и мы должны выдвинуть соответствующее условие — не испытывает ли кто-либо особых симпатий к врачам, лицам, имеющим рыцарский титул, бывшим польским националистам... и провести поименный опрос.
— Я исходил из самых благих намерений, — ответил судья. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из присяжных, потерявший родственника в концлагере, испытывал страдания из-за необходимости участия в этом процессе.
— В таком случае у меня нет возражений против данного условия.
Вопрос остался без ответа со стороны самих присяжных, и они были приведены к присяге.
На стене слева от сэра Роберта Хайсмита громко тикали старинные часы, висящие в проеме между книжными полками; сэр Роберт разложил на столе свои бумаги и записи и откинулся на спинку стула, упершись руками в бедра. Несколько длинных минут он изучал сидящих перед ним членов коллегии. В английском суде барристер вынужден стоять за перилами, ограждающими его рабочее место, что лишает его возможности воздействовать на аудиторию, прохаживаясь перед ней и жестикулируя. Не имея права разгуливать по залу суда, он должен мгновенно соображать, обращаясь к присяжным и судье, стараясь при помощи красноречия и жестов сразу же доносить до слушателей свои мысли.
— Ваша честь, члены суда присяжных, — поднявшись, начал Хайсмит, — нам предстоит рассмотреть дело о возмещении убытков за клеветническое обвинение. Клевета в английском суде подлежит осуждению. И перед нами стоит необходимость расстаться с уютным Лондоном 1967 года и углубиться во тьму ночных кошмаров нацистского концентрационного лагеря, существовавшего чуть более двадцати лет назад, который представлял собой самое ужасное подобие ада, когда-либо созданного человеком на земле.
Он взял экземпляр книги «Холокауст», с подчеркнутой неторопливостью открыл ее на 167 странице и помедлил, внимательно вглядываясь по отдельности в каждого члена коллегии присяжных, в мужчин и женщин. Затем он зачитал текст, подчеркнуто выделяя каждое слово:
— «Из всех концентрационных лагерей самой мрачной славой пользовалась Ядвига. Именно там эсэсовский врач полковник Адольф Восс основал исследовательский центр с целью разработки методики массовой стерилизации, когда людей использовали как подопытных морских свинок; здесь же полковник СС доктор Отто Фленсберг и его ассистенты ставили ужасающие эксперименты на людях. В небезызвестном пятом бараке проводились хирургические операции, и на счету доктора Кельно не менее пятнадцати тысяч таких операций, которые он делал без наркоза». Леди и джентльмены, члены суда, разрешите мне повторить эту фразу: «...не менее пятнадцати тысяч таких операций, которые он делал без наркоза».
