Затем корабли еще раз меняют курс и поворачивают на юг. Они открывают несколько, как им кажется, островов. Позднее выяснится, что остров, названный ими островом Луи-Филиппа, это северная оконечность нынешней Земли Грейама. Другой остров, Жуанвилль, отделен от Земли Грейама узким проливом.
Проверить, существует ли связь между Землей Грейама и Берегом Александра, Дюмон-Дюрвилю не удается. У него на борту шестьдесят человек, больных цингой. В плохом состоянии остальные: устали безмерно. Надо возвращаться в более теплые широты.
Медленно движутся на север, в теплые широты, французские корабли. Французским морякам так и не удалось обнаружить свободный проход, о котором говорил Уэдделл.
В гавани Талькауано, в Чили, а затем в Вальпараисо корабли ремонтируются, а экипажи, хотя, конечно, им и хватает работы, все же немного отдыхают от тяжелого похода.
Из Чили «Астролябия» и «Зеле» выходят на просторы Тихого океана. Они посещают Соломоновы острова, острова Вити и в конце 1838 года бросают якорь на Таити. Потом они продолжают океанографические исследования возле берегов Новых Гебридов и архипелага Бенкса, о котором, как скажет Дюмон-Дюрвиль, было известно лишь то, что он существует. Они исследуют береговую линию Новой Гвинеи, плавают в море Банда. Оттуда Дюмон-Дюрвиль отправляется к берегам все еще плохо изученной, во многом загадочной Новой Голландии.
И вот наконец Хобарт-Таун. 1839 год близится к концу.
После почти двухгодичного плавания корабли нуждаются в ремонте. Устали и моряки. К тому же несколько человек серьезно больны. И нужно пополнить припасы. Дел много. И наверное, мало кто мог себе представить, разве что Дюмон-Дюрвиль и его ближайшие помощники, развившие бурную деятельность, что по прошествии каких-нибудь двадцати дней корабли вновь выйдут в море. И вновь отправятся к берегам Антарктиды.
Один из соратников Дюмон-Дюрвиля, объясняя спешку, откровенно заметит: «Дело в том, что ристалище было уже в самом разгаре». Американская экспедиция Уилкса, английская во главе с Джеймсом Россом были нешуточными соперниками. Дюмон-Дюрвиль скажет еще прямее: «Не могли же мы сидеть и ждать, пока нас обгонят. Речь шла о научных открытиях, о научных исследованиях, о расширении географических знаний, и это, естественно, составляло главную цель экспедиции. Но и о престиже, о чести флага тоже».
В ночь на тридцать первое декабря 1839 года были закончены все приготовления. Конечно, ремонт кораблей был проведен не самым лучшим образом, не хватало и матросов. Но настроение было хорошее, боевое.
В 4 часа утра первого января 1840 года был поднят флаг к отплытию. Корабли снялись с якоря, но тремя часами позднее вынуждены были вернуться назад: сильный встречный ветер не давал им выйти из бухты.
Второго января ветер переменился. Море было спокойное, дул мягкий попутный бриз.
В своей книге «Путешествие к Южному полюсу» Дюмон-Дюрвиль впоследствии писал: «Между 120 и 160 градусами восточной долготы находились обширные, никем еще не исследованные пространства. Именно в этот район я и намеревался направить свои фрегаты. Я не знал еще в ту нору, что за год до этого английский торговый корабль уже побывал в этих краях, и я понятия не имел ни об островах Баллени, ни о Земле Сабрина, которые были открыты за год до нашего появления в здешних местах».
Беря под свою личную ответственность эту новую попытку проникнуть в глубь Антарктики, Дюмон-Дюрвиль па сей раз не собирался продвигаться вдоль ледяного барьера. «Я хотел, — засвидетельствует он, — просто совершить вылазку и выяснить, где, на какой параллели начинаются настоящие льды. Потом я собирался направиться к Оклендским островам или в один из портов Новой Зеландии».
Не загадывая, какими окажутся конечные результаты этой новой попытки, Дюмон-Дюрвиль был полон решимости сделать все, что в его силах, дабы она стала успешной для наук о Земле. Напомним: одна из задач экспедиции, как подчеркивалось в полученной Дюмон-Дюрвилем инструкции, заключалась в том, чтобы отыскать магнитный полюс.
Ветры, помешавшие вовремя выйти из Хобарта, доставили немало хлопот и в последующие дни. На море не прекращалось волнение, волны высотой в четыре — шесть и больше метров шли сплошной чередой. Беспрерывная бортовая качка не только мешала ходу, но и утомляла людей. Число больных увеличивается с каждым днем. Это не цинга, говорит врач, это просто общая слабость, организм плохо адаптируется к здешним суровым условиям.
Условия действительно суровые. Становится все холоднее, обледеневают паруса, обледеневает палуба. На пятидесятом градусе сопровождавшие корабли альбатросы словно по команде делают прощальный разворот. Исчезает и стадо китов, резвившихся неподалеку от кораблей.
Шестнадцатого января появляются первые айсберги. Может быть, где-то неподалеку земля?
Но где она, эта земля? Восемнадцатого января корабли достигли 64-го градуса. А море в общем по-прежнему чистое, и лишь кое-где видно несколько плывущих ледяных гор.
Низко нависло серое сумрачное небо, идет небольшой снег. Три часа дня. Лейтенант Жервез велит одному из матросов позвать капитана Дюмулена: кажется, впереди берег. Тот поднимается на капитанский мостик «Астролябии», внимательно всматривается вдаль. «Ошибка, — говорит он. — Это просто туча».
Все то же восемнадцатое января 1840 года. Десять часов пятьдесят минут вечера. На борту — все в ожидании. Солнце пробилось сквозь тучи, и в дрожащем мареве вдалеке, у горизонта, видна какая-то серая полоса. Берег? Припай?
Ночью корабли продолжают движение. Но под утро начинается штиль. Ход не более узла. Появляются льдины, а потом множество айсбергов. Едва ли не ощупью ведут свои корабли капитаны, постоянно лавируя в узких проходах, и кажется, нет и не будет конца пути в этом лабиринте ледяных гор.
Впереди, прямо по борту, видна какая-то полоса. Земля? Лед?
Поначалу моряки никак не могут разобраться, что же, собственно, они открыли. На тысячу — тысячу двести метров возвышается сплошная стена высоко над морем. С кораблей спускают шлюпки. Они аккуратно проходят между небольшими льдами и, к несомненному удовольствию наблюдающих за их приближением пингвинов, держат путь к берегу. Матросы карабкаются по склону. Под ударами кирок во все стороны разлетаются осколки льда.
Но здесь все-таки был не только лед. Это становится ясным, когда кирка одного из матросов неожиданно высекает огонь. Да, вот она, скала. На ней и льда-то почти нет. С трудом отбивают матросы от нее несколько небольших кусочков: не так-то просто иметь дело с гранитом. Они поднимаются повыше и видят несколько обломков скал. Вот это уже получше, можно собрать коллекцию.
Взвивается трехцветное французское знамя. По кругу идет запасливо прихваченная бутылка бордо.
В полдесятого вечера двадцать первого января 1840 года офицеры и матросы салютуют новооткрытой земле. Около одиннадцати шлюпки возвращаются к кораблям.
Дюмон-Дюрвиль стоит на полуюте. Солнце уже село, но открытый им берег антарктической суши светлеет на фоне темного неба, словно старое серебро.
В честь своей жены он назовет эту землю Землей Адели.
Ночь коротка, и корабли не успевают далеко отойти от новооткрытой земли, как впередсмотрящий докладывает: «Путь впереди перекрыт льдинами». Погода все еще была хорошая, ясная, и ничто, казалось, не предвещало резких перемен. Но по мере приближения кораблей к ледяному барьеру погода начинает портиться, да и сам барьер значительно основательней, чем предполагали моряки.
За ветрами следует снег. Видимость ухудшается. «Пусть «Зеле» несколько отойдет назад, — командует Дюмон-Дюрвиль. — Передайте распоряжение не мешкая». «Зеле» не откликается. За завесой снега ее и не видно. Может быть, ее вообще отнесло в сторону?
Проходит еще час. Не видно ни неба, ни земли, ни моря. Неистовый ветер охапками швыряет снежные заряды па палубу «Астролябии», волны обрушиваются на судно. На носу сплошной лед. Вдобавок, что-то странное происходит с компасом. Мы явно находились недалеко от магнитного поля, заметит впоследствии Дюмон-Дюрвиль. И добавит: «Этот злосчастный день был самым трудным из всех тех, что мы провели в полярных краях».
