Главное различие между словоупотреблением Пушкина и Вяземского состоит в том, что поэтическое слово Пушкина приближено к предмету, а поэтическое слово Вяземского удалено от него. Вяземский, как будто стыдясь называть вещи своими именами, прибегает к помощи метафор, устойчивых поэтических символов и выражений. Ему кажется, что сам по себе тот или иной предмет недостаточно поэтичен, что само в себе слово не содержит поэтичности и, следовательно, ее надо в него привнести, надо, например, так описать коня, чтобы он выглядел и поэтичным, и красивым. Стилистика, которую Пушкин назвал «роскошным слогом», оставалась характерной чертой поэзии Вяземского.
Пушкин писал о «роскошном слоге» Вяземского уже тогда, когда был поклонником «нагой простоты», заключавшей в себе и красоту, и поэтичность, и благородство. Пушкинское слово, приближенное к предмету, открывало поэзию в самой действительности, извлекало лирическое, прекрасное из самой обыденной жизни. Вот почему Пушкин не страшится «называть вещи своими именами». Но тем самым он и преображает их: обычные слова становятся поэтичными. Называя предмет, Пушкин как бы «промывает» его, как промывают золотоносную породу, чтобы добыть чистое золото. Поэт, освобождая слово от посторонних наслоений, возвращает ему блеск красоты и благородное величие поэзии.
В отличие от Вяземского, лицейский и послелицейский товарищ Пушкина поэт А.А. Дельвиг облек свой романтизм в классицистические жанры. Он стилизовал античные, древнегреческие и древнеримские стихотворные размеры и воссоздавал в своей лирике условный мир древности, где царствуют гармония и красота. Для своих античных зарисовок Дельвиг избрал жанр идиллий.
Действие идиллий Дельвига развертывается обычно под сенью деревьев, в прохладной тишине, у сверкающего источника. Поэт придает картинам природы яркие краски, пластичность и живописность форм. Состояние природы всегда умиротворенное, и это подчеркивает гармонию вне и внутри человека.
Герои идиллий Дельвига – цельные существа, никогда не изменяющие своим чувствам. В одном из лучших стихотворений поэта – «Идиллии» («Некогда Титир и Зоя под тенью двух юных платанов…») – восхищенно рассказывается о прекрасной любви юноши и девушки, сохраненной ими навеки. В наивной и чистой пластической зарисовке поэт сумел передать благородство и возвышенность нежного и глубокого чувства. И природа, и боги сочувствуют влюбленным, оберегая и после их смерти неугасимое пламя любви. Герои Дельвига не рассуждают о своем чувстве – они отдаются его власти, и это приносит им радость.
В другой идиллии – «Друзья» – весь народ, от мала до велика, живет в согласии. Ничто не нарушает его безмятежного покоя. После трудового дня, когда «вечер осенний сходил на Аркадию», «вокруг двух старцев, друзей знаменитых» – Палемона и Дамета – собрался народ, чтобы еще раз полюбоваться их искусством определять вкус вин и насладиться зрелищем верной дружбы. Привязанность друзей родилась в труде. Отношения любви и дружбы выступают в поэзии Дельвига мерилом ценности человека и всего общества. Не богатство, не знатность, не связи определяют достоинство человека, а простые личные чувства, их цельность и чистота.
Читая идиллии Дельвига, можно подумать, что он явился запоздалым классицистом в романтическое время: темы, стиль, жанры, размеры – все это взято у классицистов. И все-таки причислять к ним Дельвига было бы неверно. Дельвиг – романтик, который тоскует по утраченной античности, по условному миру классической стройности и гармонии. Он разочарован в современном ему обществе, где нет ни настоящей дружбы, ни подлинной любви, где человек чувствует разлад и с людьми, и с самим собой. За гармоничным, прекрасным и цельным миром античности, о которой сожалеет Дельвиг, стоит лишенный цельности человек и поэт. Он озабочен разобщенностью, разорванностью, разрозненностью людей, страшится будущего и романтически переживает все это в своей поэзии. Дельвиг внес в антологический жанр идиллии несвойственное ему содержание – скорбь о конце «золотого века». Подтекст его восхитительных идиллий, наивных и трогательных в своей жизнерадостности, коренится в чувстве тоски по утраченной гармонии между людьми и между человеком и природой. В мире под покровом гармонии таится хаос, и потому прекрасное – хрупко и ненадежно. Но потому и особенно дорого. Так в идиллию проникают элегические мотивы и настроения. Ее содержание становится драматичным и печальным.
В идиллии «Конец золотого века» городской юноша Мелетий полюбил прекрасную пастушку Амариллу, но не сдержал клятв верности. И тогда всю страну постигло несчастье. Трагедия коснулась не только Амариллы, которая потеряла разум, а затем утонула, – померкла красота Аркадии, потому что разрушилась гармония между человеком и природой. И виноват в этом человек, в сознание которого вошли корысть и эгоизм. Идиллического мира нет теперь в Аркадии. Он исчез. Больше того: он исчез повсюду.
Вторжение в идиллию романтического сознания и углубление его означало гибель идиллии как жанра, поскольку утратилось содержательное ядро – гармонические отношения людей между собой и с внешним миром.
Пушкин соглашался с Дельвигом: прекрасное и гармоничное подвержены гибели и смерти, они преходящи и бренны, но чувства, вызванные ими, вечны, нетленны. Это дает человеку силу пережить любую утрату. Кроме того, жизнь не стоит на месте. В ходе исторического движения прекрасное и гармоничное возвращаются, – пусть в ином виде, в ином облике. Трагические моменты столь же временны, как и прекрасные. Печаль и уныние не всевластны. Они тоже гости на этой земле.
В такой же степени, как и в идиллиях, Дельвиг явился романтиком и в своих народных песнях. В духе романтизма он обращался к народным истокам и проявлял интерес к древней национальной культуре. Песни Дельвига наполнены тихими жалобами на жизнь, которая делает человека одиноким и отнимает у него законное право на счастье. Песни запечатлели мир страданий простых русских людей в печальных и заунывных мелодиях («Ах ты, ночь ли. Ноченька…», «Голова ль моя, головушка…», «Скучно, девушки, весною жить одной…», «Пела, пела пташечка…», «Соловей мой, соловей…», «Как за реченькой слободушка стоит…», «И я выйду на крылечко…», «Я вечор в саду, младешенька, гуляла…», «Не осенний частый дождичек…»).
Содержание лирических песен Дельвига всегда грустно: не сложилась судьба девицы, тоскующей о суженом, нет свободы у молодца, любовь никогда не приводит к счастью, но приносит лишь неизбывное горе. Русский человек в песнях Дельвига жалуется на судьбу даже в том случае, когда нет конкретной причины. Грусть и печаль как бы разлиты в воздухе, и потому их вдыхаешь и никогда не избежишь, как никогда не избавишься от одиночества.
Совсем иной по содержанию и по тону была поэзия Н.М. Языкова. Пафос лирики Языкова, ее эмоционально-смысловое наполнение, – пафос романтической свободы личности – личности, которая верила в достижение свободы, а потому радостно и даже порой бездумно, всем существом принимала жизнь. Языков радовался жизни, ее кипению, ее безграничным и многообразным проявлениям. И такое отношение к жизни зависело не от его политических или философских взглядов – оно было безоглядным. Поэт не анализировал, не пытался понять и выразить в стихах причины своего жизнелюбивого миросозерцания. В его лирике заговорила природа человека как свободного и суверенного существа. И это чувство свободы касалось в первую очередь его, Языкова, личности и ближайшего к нему окружения – родных, друзей, женщин. И хотя в стихотворениях Языкова нет-нет да и появятся ноты печали и сомнений, они все-таки единичны. Они огорчают, но не пугают, не обессиливают и легко преодолеваются.
Приподнятое настроение, жизнелюбие, восторженное состояние души выразилось в поэтической речи Языкова торжественно и вместе с тем естественно. Это происходит потому, что восторг вызывают у Языкова любые предметы – «высокие» и «низкие» с точки зрения классицизма. Поэтический восторг Языкова «заземлен», лишен величавости, одического «парения» и выступает естественным чувством свободной личности. Отсюда понятно, что центральные жанры языковской лирики – гимн и дифирамб. При этом любой жанр – песня и элегия, романс и послание – могут стать у Языкова гимном и дифирамбом, потому что в них преобладает состояние восторга. Таким путем Языков достигает свободы от «правил» классицизма. Всем этим поэт обязан эпохе романтизма.
