Рабы при пагодах жили особняком. На них лежала печать проклятия. И никто, даже сам король, не в силах был изменить их судьбу, дать другую работу. Они не могли откупиться. Никто не мог вернуть даже их детей и внуков в общество остальных людей, потому что они стали принадлежностью пагод и были осуждены жить, как прокаженные, лишь в обществе себе подобных. Если бы кто-то осмелился вступить в брак с таким отверженным, то его детей ожидала бы та же участь. Бытовало даже специальное слово «сапок» — раб, сын раба.

Столь суровое осуждение этих людей удивительно: буддизму чуждо понятие каст. Вероятно, здесь сказалось учение о карме, о перерождениях, когда судьба человека в текущей жизни зависит от его кармы — баланса добрых и злых поступков в прошлой жизни.

Если кто-нибудь родился королем, богатым человеком, значит, он заслужил такую судьбу благочестивыми поступками в прежней жизни. Если же родился нищим или рабом при пагоде — никто в том не виноват. Пеняй на себя. Значит, заслужил такую участь неблаговидными делами в прежнем земном бытии. Надо сказать, что в Бирме никогда не было классического рабства, как, скажем, в Древнем Риме. Рабами, а точнее, зависимыми — «чван» — становились несостоятельные должники или военнопленные. «Чван» были двух категорий: те, кто находились в услужении у частных лиц, и те, кто принадлежали храмам, — пагодные рабы.

Все рабы имели надежду на выкуп, кроме пагодных.

Полагают, что пагодные «чван» появились в XI веке, при царе Анируде. У них был даже свой король, которому разрешалось носить драгоценности, расшитую золотом обувь и иметь золотистый зонтик. Но все эти королевские атрибуты не прибавляли ему уважения в глазах общества. Люди относились с презрением к избранному из рабов.

История Бирмы знает случай, когда пагодный раб был действительно настоящих королевских кровей. Это был царь монского государства Татхоун, покоренного бирманским королем Анирудой. Звали его Мануга. Царь был захвачен в плен вместе со всем своим двором и препровожден в Паган.

Поначалу ему оказывались почести, с ним обращались как с важной персоной. Но затем Анируда, опасаясь, что Мануга попытается вернуть себе утраченный престол, решил «обезвредить» его.

Хроники повествуют об этом так: «Однажды в присутствии всех придворных король приказал накормить Манугу с блюда, предназначенного для пагоды. Мануга подчинился, и сразу потускнел ореол славы над его головой».

По существовавшим законам человек, отведавший «храмовую» еду, пожизненно становился рабом при пагоде.

— Во времена расцвета Пагана, — объясняли мне в Институте буддизма, — короли и вельможи отдавали своих ближних в рабство при пагодах. Их окропляли святой водой, чтобы «спасти от греха». А иногда и сами высокопоставленные особы становились рабами.

— Почему? — недоумевала я. — Разве не лучше построить пагоду, быть счастливым и уважаемым человеком?

— Легко даровать имущество или деньги. — Мой собеседник снисходительно улыбнулся. — Но очень трудно отказаться от мирской жизни, расстаться с привычками. Стать рабом при пагоде было наиболее трудновыполнимым и потому наиболее благородным обетом.

Рабам разрешалось на время уйти из пагоды. Но этим правом они практически не пользовались, потому что каждый встречный, завидев их издали, спешил свернуть с дороги. Только в своей среде они чувствовали себя равными.

А ведь когда-то, уверяет легенда, еще при жизни Будды, король отрядил в один из монастырей нескольких верующих, обязав их делать всю хозяйственную работу, чтобы монахи могли посвятить себя исключительно размышлениям. И эта работа считалась не хуже других, напротив, выполнявшие ее освобождались от налогов.

Но прошло время, и в пагоды для черных работ стали «ссылать» в чем-то провинившихся людей. Возник своеобразный тип рабства — средство отмщения врагам. Имена рабов высекались на камнях и навеки хранились при храмах.

Большинство несчастных безропотно несли свой крест. Но были и такие, которые бунтовали, соскабливали свои имена с камней и бежали. Но далеко уйти им не удавалось. Беглецов ловили и вновь возвращали к ненавистной работе.

А находили их, как ни странно, все в той же пагоде, откуда они бежали.

Существовало поверье, что, если пагодный раб за неделю не съест хотя бы кусочка от «храмовой» еды, он заболеет проказой и силы оставят его. Вот почему беглецы тайком возвращались, чтобы отведать заветной пищи. Монахи это отлично знали. Тут-то и ловили провинившихся. А как их узнавали? Очень просто. Никто, кроме раба, не осмелился бы вкусить еды из пагоды.

Рабы при пагодах постепенно исчезали. Лишь в Нагане они продолжали существовать до тех пор, пока правительство Не Вина в шестидесятых годах не предписало им оставить пагоды и вернуться к мирской жизни. Власти гарантировали им жилье и работу.

Однажды ранним утром меня разбудил шум в саду. Зафырчало оранжевое трехколесное такси, залаяла собака. В такси сел старый господин, вслед за ним поставили корзины с провизией, и экипаж укатил. Не успела я позавтракать, как на пороге появилась Ли Ли.

— Как поживаете? Давно вас не видно… Но с первого взгляда было ясно, что пришла она не затем, чтобы задать вежливый вопрос. И тут же выяснилось.

— Знаете, папа уехал к Тьяктхийоу. Он уже был там. Давно, еще с родителями. А теперь решил съездить самостоятельно. Из Рангуна туда отправилась целая группа.

— Да? Наверное, он с удовольствием поехал туда? — деликатно поинтересовалась я, не имея ни малейшего представления, о чем идет речь.

Через три дня Ли Ли пришла опять.

— Вчера папочка вернулся. Приходите, я вам кое-что покажу.

К реликвиям семьи, которые я уже изучила, — свадебным фотографиям, дипломам об окончании колледжа — прибавилась еще одна — фотография старого господина, стоявшего у пагоды на скале, над крутым обрывом.

— Это в память о поездке папочки к Тьяктхийоу. Необычное место расположения пагоды заинтересовало меня.

После я узнала, что маленькая Тьяктхийоу в горах, над пропастью, или, как ее еще называют, «Пагода старого отшельника», является для бирманцев своеобразной Меккой. Ее надо посетить каждому хотя бы раз в жизни. Это принесет удачу паломнику. А попросту говоря, он обязан это сделать.

Путь к пагоде нелегок. Дорога вьется по краю обрыва, и подъем занимает не один час. К тому же в этом районе небезопасно: не исключены вылазки мятежников.

От горы скалу отделяет глубокая расселина. Где она кончается, толком никто не знает. На самом краю скалы лежит гранитная глыба, напоминающая своей формой огромный шар. Кажется, достаточно сильного порыва ветра — и она скатится в пропасть. На самом верху этого «качающегося камня» и стоит пагода. Легенда рассказывает о ее происхождении так.

Когда-то в этих местах обитали карены. Как известно, каждая пагода имеет свой праздник. У Тьяктхийоу он приходился на весну. В это время в окрестностях пагоды становилось особенно оживленно. Люди приходили издалека поклониться ей. Они мешали местным жителям, вытаптывали их поля.

Долго терпели карены, потом пришли к выводу: «Пока стоит пагода, покоя не будет». И решили они свалить пагоду вниз вместе со скалой. Но в то время, когда они привязывали к скале веревки, раздался громовой голос: «Остановитесь!» Веревки соскользнули со скалы вниз. Пагода осталась на месте, а несчастные люди упали в пропасть и превратились в обезьян. И по сей день множество обезьян обитает в этих местах. А еще, уверяет легенда, на горе живут могущественные духи-наты, которых не следует сердить. Если кто-то усомнится в их существовании, они возмутятся и отомстят без промедления. Неожиданно может подняться буря, и вихрь будет свирепствовать до тех пор, пока дерзкий неверующий не покается и не попросит у них прощения. Только тогда духи успокоятся. Иногда с таким неверующим Фомой может приключиться обморок или приступ тошноты.