Горя нетерпением поскорее увидеть нашего добровольного узника и тревожась за него (последние известия были не слишком оптимистичными, он, по-видимому, сильно ослаб), мы быстро преодолеваем одну лестницу за другой. "Кошачий лаз", этот вертикальный десятиметровый проход между двумя скалистыми трещинами, через который мы два месяца назад с таким трудом протащили великое множество мешков с тонной снаряжения, необходимого для устройства подземного лагеря, кажется нам сегодня легко преодолимым, а спуск по первому тридцатиметровому вертикальному колодцу — детской игрой.

Через полчаса мы приблизились к последнему большому колодцу. Переводим дыхание и, волнуясь, зовем хором: "Мишель!" Ответ приходит быстро, но едва слышен: звук его голоса приглушен, невнятен.

Абель Кошон и два других товарища первыми достигают края главного сорокаметрового колодца. Через эту щель в скале они замечают слабый свет фонаря, прикрепленного к каске Сифра, который вышел на морену встречать нас. Именно здесь, двумя месяцами ранее, сорокаметровая лестница была вытянута наверх, чтобы Сифр в минуту депрессии не смог подняться в одиночку, без страхующей группы.

Мишель Сифр снова кричит, что с нетерпением ждет нас. Закрепив лестницу по всем правилам, Мишо спускается первым. Сифр уже подошел к лестнице, и мы слышим, как он взволнованно восклицает:

— Это ты, Марк? Моя взяла! Я победил. Но это было ужасно. Не раз рисковал жизнью!

Как только Марк шагнул с последней ступеньки, друзья бросились в объятия друг друга и крепко обнялись, и с верхнего края колодца мы могли наблюдать, как два огонька их налобных фонарей надолго слились в один, прежде чем исчезнуть за скалой, откуда их голоса доносились все слабее и слабее.

Затем спустились Абель Кошон, Какова, Лафлёр и Жерар Каппа.

Когда несколькими минутами позже появляюсь я, Сифр, чрезвычайно возбужденный, уже потащил моих товарищей к леднику и, жестикулируя, стал показывать им следы недавних обвалов. На нем красный пуховый комбинезон. Он не брился два месяца и, по правде говоря, выглядит ужасно. Без фонаря (он снял каску), с портативным магнитофоном в руке он карабкается со скалы на скалу, словно помнит наизусть, за что ухватиться, и показывает там и сям мелкие подробности, которые мы, несмотря на фонари, с трудом различаем. Потом ведет нас к своей палатке.

Слабо освещенная изнутри, она неясно вырисовывается, как призрачное видение, в глубине пещеры. Там нам открывается с трудом поддающееся описанию зрелище: повсюду валяются вскрытые консервные банки (причем часто опорожненные лишь наполовину), многие килограммы раздавленных, покрытых плесенью помидоров, картофеля. На камнях — банки с вареньем, початые мешочки с рисом, изюмом, спагетти, а также пустые, порванные. На льду беспорядочно разбросаны резервуары от карбида вперемешку с баллонами бутана, канистрами бензина, а рядом — две кипы книг, попорченных сыростью. Все пространство вокруг палатки, несколько квадратных метров, усеяно всевозможными отбросами. Внутри палатки — еще больший, неописуемый беспорядок: везде — кипы книг, банки с консервами, большей частью вскрытые, пластинки, пуловеры… Складной стол не виден из-под груды бумаги, картонных тарелок, электрических батареек. Походная койка завалена яркими спальными мешками. Повсюду разноцветные консервные банки всевозможных размеров… Словом, в палатке царит такой хаос, что мы все не можем войти внутрь и, хотя окоченели от холода, вынуждены топтаться снаружи.

К счастью, Сифр замечает, что на радостях забыл предложить нам приготовленную бутылку коньяка. Распиваем ее и немного согреваемся.

Как нельзя более бодрый, Сифр знакомит нас с его последними открытиями — вертикальным и горизонтальным ходом в самом леднике. Свет наших фонарей отражается на кристаллах льда — незабываемое зрелище! Но время дорого, и нужно действовать быстро, если мы хотим сохранить хотя бы часть снаряжения. Одна группа принимается за упаковку всего, что мы поднимем наверх: измерительных приборов, пластмассовых бидонов с образцами льда для анализа, рукописей, магнитофона, проигрывателя, двух или трех телефонных аппаратов. И начинается долгий и утомительный подъем снаряжения: каждый пакет привязывают к концу веревки и вытягивают вручную. Затем наступает черед второй группы выбираться на поверхность, так как уже поздно. С Сифром остаются только Канова, Мишо и я, чтобы провести с ним его последнюю ночь под землей. Затыкаем как можно лучше все щели в палатке и, сняв отсыревшие комбинезоны, забираемся в спальные мешки. Зажигаем газовую плитку на полную мощность, выбираем все самое лучшее среди валяющихся всюду консервных банок и устраиваем настоящий пир. Канова притащил красное вино, а Мишо — сыр и яблоки, памятуя, что этих продуктов Сифру не хватало больше всего.

Усталый, затратив немало усилий на спуск, я мигом засыпаю, между тем как Сифр решает сделать еще несколько анализов на содержание в воздухе окиси углерода.

В половине пятого утра нас будит телефонный звонок. Это нам напоминают с поверхности, что пора готовиться к подъему. Сифр идет взять еще несколько проб льда, пока мы варим горячую похлебку, в которой размачиваем бисквиты. Еще более возбужденный, чем накануне, Сифр в последний раз сортирует вещи, которые заберут члены клуба Мартеля, когда придут на следующий уикенд. Все, что решено оставить здесь, бросает как попало на лед.

Но время идет быстро. Уже группа ждет у верхнего входа в сорокаметровый колодец. Сверху кричат, чтобы мы поторапливались. Сифр лихорадочно с помощью Мишо надевает сапоги, каску и перчатки. Он решил остаться в красном комбинезоне, придающем ему вид заядлого пьяницы. Для Сифра спустили парашютные лямки, чтобы облегчить подъем по висячей лестнице в случае, если окажется, что он слишком истощен физически, чтобы полагаться на мышцы своих рук и ног, и Какова показывает ему, как пользоваться этими лямками.

Сифр спешит покинуть палатку. Его жизненные силы не вызывают никаких подозрений. Поддерживаемый товарищами, он легко, к большому нашему удивлению, почти без остановок, преодолевает сорокаметровый колодец, между тем как у нас вызывал опасение именно этот первый участок пути. Через несколько минут я нагоняю его. Он шумно дышит. По-прежнему с помощью товарищей карабкается в следующих колодцах, но гораздо медленнее, чем предусмотрено нами. Когда Мишель добрался до дна тридцатиметрового колодца, он уже порядком выдохся. Опускается на камень, чтобы собраться с силами.

Преодолеть этот тридцатиметровый колодец труднее всего, так как он заканчивается пресловутым "кошачьим лазом", через который можно протиснуться, только подтянувшись на руках, — никакая помощь извне невозможна. Основательно страхуемый группой Лафлёра, пришедшей сменить нас, поднимаюсь первым. Вслед за мной карабкается Мишо и, примостившись на узеньком карнизе, буквально повиснув в пустоте, ждет Сифра, чтобы помочь ему забраться в "кошачий лаз". Теперь очередь Сифра. Мишо пользуется передышкой, чтобы передать указания, так как прямые переговоры между дном тридцатиметрового колодца и выходом из "кошачьего лаза" практически невозможны.

— Мишель готов. Действуйте! Можете тянуть!

Но через несколько метров Мишель, выбившись из сил, просит погодить. Затем трогается с места, останавливается, вновь продвигается чуть-чуть вперед, вновь замирает. Он совсем вымотался. Мишо делится с нами своими опасениями. Сифр кричит, что страховочная веревка его душит, и просит ее ослабить (при проходе "кошачьего лаза" мы решили заменить парашютные лямки простой петлей страховочной веревки).