– Сэр, я выясню.

– А заодно, пожалуйста, найди полицейского – желательно женщину, – чтобы сходила в детский сад, где находятся дети раненой.

– Сэр, уже сделано!

– Отлично.

Хатчинс отошла, разговаривая по телефону. Фергюсон вернулся к изучению профиля и занялся чтением ленты общего доступа. Кто-нибудь из соседей Мэрфи наверняка знает о его занятиях, пусть государству о них и неизвестно. Проституция, торговля наркотиками и медицинскими препаратами, не одобренными государством, полицию больше не интересовали, но по-прежнему привлекали внимание криминала.

Пополнение ленты замедлилось. Там скопились обычные материалы, полезные и не очень: рассказы свидетелей и снятое на контактные линзы видео взрыва, жалобы на поврежденные витрины и вывески магазинов, всякие догадки и предположения, сочувственные речи раненым и погибшему. Скользнувший по ленте взгляд инспектора быстро выхватил: «Да про отца Лайама никто и слова плохого не говорил! Так жутко!»

Слегка встревожившись, Фергюсон прокручивал ленту, пока не осталось сомнений: погибший – католический священник.

Инспектор оставил профиль и осмотрелся. Сержант Хатчинс пробиралась через руины, за нею спешила девушка-констебль. Из темных внутренностей разрушенного дома вынырнул роп, неся небольшой окровавленный ошметок в застегнутом пластиковом пакете. На другой стороне улицы спиной к инспектору стоял репортер «Би-би-си Шотландия», говоря в телекамеру, подвешенную на прикрепленном к плечу кронштейне.

Скоро тут соберется куча журналистов. Фергюсон уже заметил среди поредевшей толпы зевак Тома Макэя, журналиста из «Скотсмэна». То, что сейчас узнал инспектор, прессе лучше бы не знать – но, к сожалению, уже слишком поздно.

– Это следовало выяснить прежде всего, – сказал инспектор, когда Хатчинс и констебль подошли ближе.

– Сэр, я думала, вы знаете, – ответила констебль. – Тут все знали отца Мэрфи.

– Вы имеете в виду, все соседи, – уточнил инспектор. – И, если вы не против, для нас он – мистер Мэрфи.

– Гражданин Мэрфи, – добавила Хатчинс.

Явился роп с пластиковым мешком. Трое полицейских и роп инспектора уставились на содержимое: в прозрачном пластике лежала оторванная рука.

– Часть тела погибшего, – объяснил подошедший робот. – На ней – следы несдетонировавшего гексогена.

– Отец – то есть гражданин Мэрфи держал в руках взрывчатку до детонации? – спросил Фергюсон.

– Похоже, именно так, – подтвердил роп.

– Господи боже, что священник делал с гексогеном? – удивился Фергюсон.

– «Из пепла восстанет ИРА», – изрек роп инспектора, раздражающе изобразив в воздухе кавычки двумя щупальцами.

– Что это? – спросил Фергюсон.

– Лозунг христианских боевиков, – пояснил робот. – Граффити из Белфаста, Британская империя, около 1973 года.

Краем глаза инспектор увидел, что репортеры с той стороны дороги сгрудились у ограждающей ленты, размахивая диктофонами. Вдруг заметил: повисла жуткая тишина. Голоса людей, птичий щебет, гул машин – умолкло все. Следом за тишиной пришла тень. Настигла, накрыла, край ее побежал по улице. Фергюсон взглянул вверх, повернув голову на юг. Смотреть не рекомендовалось, но он не послушался. В тысячах миль от него круг диаметром в тысячи же миль заслонил солнце. Ярко вспыхнула корона. Затем траектория солеты увела ее прочь от солнца. На мгновение инспектор ослеп – почернели контактные линзы, блокируя слишком интенсивный свет. Пользуясь моментом, Фергюсон рявкнул роботу: «Заткнись!» В мир вернулись цвета и краски. Воскрес шум.

– Инспектор, комментарии для прессы?

Том Макэй перегнулся через ленту, сунув микрофон Фергюсону под нос. Репортер с «Би-би-си» тоже поближе придвинул камеру.

– Никаких комментариев, – отрезал инспектор, ткнув большим пальцем куда-то за спину. – Расследование только начинается. Отдел по связям с прессой выпустит коммюнике в рабочем порядке.

– Когда именно? – потребовал Макэй. Фергюсон пожал плечами.

– Без комментариев. Пока нам известно слишком мало. Пожалуйста, отойдите от границы зоны. Вы можете затоптать улики.

– Фергюсон, бросьте, – посоветовал журналист. – Тут священник подорвался, и газ тут ни при чем. В чем дело-то?

– Честно говоря, мы не можем сказать.

– Не можете или не хотите?

– Не можем! Слишком мало данных. Мы по-прежнему не можем исключить возможность бытовой аварии.

Как раз в этот момент к месту подрулила черная шестиколесная бронемашина, подъехавшая по встречной полосе – ее расчистили раньше другой. Остановилась, развернувшись боком, и явила репортерам надпись большими белыми буквами на боку «РАЗМИНИРОВАНИЕ». Из задней двери выскочили солдаты в белых защитных комбинезонах, поволокли миноискатели, следом вылезли четыре тяжелых боевых робота. Фергюсон заметил, как все ропы развернули объективы в сторону неповоротливых машин, а затем быстро отвернулись, будто их застигли за подглядыванием.

– Значит, бытовая авария? – с усмешкой осведомился Макэй.

– Без комментариев, – отрезал инспектор.

Участок Гринсайдз, расположенный у вершины холма, на который взбиралась Лейф Уок, построили пятнадцать лет назад, но все еще по привычке называли «новым участком». Подходы к нему загораживали ненужные теперь укрепления, в стенах зияли столь же ненужные амбразуры. С верхних этажей участка открывался хороший вид на запад вдоль Квин-стрит до башен и вертикальных ферм Турнхауса и на север – на Лейф Уотер и залив Ферт. Про хороший вид Фергюсону рассказали. Сам он не проверял, но не видел повода сомневаться. Офис инспектора находился посреди длинного коридора на третьем этаже.

Где-то в полвторого Фергюсон нажал локтем на ручку двери, толкнул ее плечом и вошел внутрь, зажав бумаги под мышкой, а в руках держа кофе с сэндвичами. Роп проковылял следом. Оба уселись – Фергюсон в кресло, роп на шкафчик с файлами.

Робот подключился к розетке. Инспектор надломил крепление пластиковой крышки на стакане с кофе, открыл стакан, несколько секунд принюхивался, вдыхая пар, отпил, поморщился и развернул сэндвич.

Тика[8] из страусятины. Ммм.

Пожевав немного, он посмотрел на робота.

– Лодырь, что думаешь?

«Лодырь» была неофициальная кличка ропа. По-настоящему его именовали «Череполом». Так, по крайней мере, звучало, как говорили сами роботы, «принятое» имя. Ни машина, ни ее босс не считали уместным использовать его на публике. Впрочем, Фергюсон даже кличку использовал с осторожностью, как и все полицейские, работавшие с ропами.

В темном эллиптическом углублении на лице Лодыря сверкали два красных фотодиода, по замыслу противник должен был принимать их за свирепый взгляд.

– Босс, сдается мне, пахнет терроризмом, – сообщил робот.

– Не будем пока упоминать слово на букву «т», – предложил инспектор.

– Я не буду употреблять его на людях. Вы просили моего мнения.

– Спасибо, конечно, – промямлил Фергюсон с набитым ртом. – Я понимаю, отчего ты так считаешь. Но позволь спросить: может, тебя слишком одолели, хм, воспоминания? Ты подумай: еще столько слоев есть, пока докопаешься до… этого, – он прочертил в воздухе несколько воображаемых линий, одну над другой. – И все нужно пройти, проверить. Всякое может быть. Глупость. Психоз. Уголовщина. Семейные ссоры. Может даже, раздоры в, хм, организации покойного.

– Убийств на почве внутренних разногласий в Римско-католической церкви не случалось с 1982 года.

– А тогда что было? – спросил заинтересованный инспектор.

– Дело Карла Кальви. Помните?

– Нет. Это случилось задолго до моего времени. Но аргумент в мою пользу. Видишь, такое случается.

– Погибший не был настолько значительной фигурой, как банкир Кальви.

– Это насколько нам известно. Наша официальная доктрина полного игнорирования временами заходит слишком далеко. Он мог быть значимой фигурой в иерархии, – Фергюсон запнулся, пытаясь вспомнить церковные звания, – скажем, монсеньором или кардиналом.