В Москве ей ответил низкий мужской голос:

— Алло!

— Как дела? — спросила она, не представляясь.

— А, это вы… — Мужчина помолчал. — Нормально.

В трубке слышался детский капризный плач, женский голос с кухонными интонациями. Кипела московская жизнь.

— А поподробнее?

— Вы очень торопитесь.

— Зато вы, кажется, совсем не спешите…

— Придется подождать.

Она услышала гудки. И в сердцах стукнула кулаком по стеклу телефонной кабины.

«Кретин! Пусть только попробует меня обмануть…»

Вращающаяся дверь втолкнула в полумрак кафе долговязую фигуру Марка. Женщина радостно, нежно улыбнулась и направилась ему навстречу.

— Марк! Наконец-то…

Им предстояла долгая, кропотливая беседа-работа.

Зульфикар Исмаилов, человек, которому позвонила Женщина, брал работу только в том случае, если финансовые проблемы совсем припирали его к стенке…

Собственно, он ведь не хотел ничего особенного: только чтобы младшая дочь ходила в приличный детский сад; а у старшей была приличная одежда, в которой она бы не чувствовала себя униженной в кругу сверстников… Чтобы его жене было из чего вкусно готовить, а она — великолепный кулинар. Чтобы зимой у нее была шуба, а летом морской загар, который делает ее такой красивой… Чтобы они всей семьей могли поехать отдыхать. Чтобы у детей был компьютер, а в доме пылесос «Бош»… Однажды он забирал младшую из садика и, пока она одевалась, услышал, как дети разговаривают между собой.

— У вас какой пылесос? «Бош»? — спросила дочку ее подружка.

Его младшая запнулась… А потом он услышал, как она выпалила:

— Конечно, «Бош»! Какой же еще?..

У них не было тогда такого пылесоса. И это вранье, которое выдумала такая маленькая девочка, больно его резануло. Он понял: то, что кажется ему самому не столь уж существенным — отсутствие положенного минимума благополучия, — наносит его детям сильную травму. Они чувствуют себя изгоями среди сверстников, у которых дома гудят пылесосы «Бош». А этого Зульфикар вынести не мог.

Однако все, что он перепробовал, пытаясь заработать нормальные деньги, не приносило ему удачи.

Он даже прочитал несколько переводных книжечек из серии «Что делать, если вы хотите разбогатеть?». Все они утверждали примерно одно и то же: нужно хорошо подумать и понять, что вы умеете делать лучше всего. Лучше всего у Зульфикара получались микросхемы — он был хорошим инженером-электронщиком. Но денег это занятие почему-то не приносило.

Однажды во время обеденного перерыва Зульфикар разговорился со своей сослуживицей, вернее задал ей вопрос: «Что-нибудь случилось?» — на коллеге просто не было лица.

В ответ дама чуть не расплакалась… Оказывается, она взяла в долг под проценты несколько тысяч долларов на челночную поездку в Касторию за шубами, в дороге ее обворовали. Теперь кредитор, не получивший обратно ни денег, ни процентов, грозил ей всякими ужасами.

— У меня осталось еще две тысячи, — сказала женщина, чуть не плача. — Честное слово… я бы с удовольствием отдала их тому, кто избавил бы меня от него.

Сумма показалась Зульфикару, перебивавшемуся на зарплату в триста тысяч, прекрасной, изумительной, великолепной… Он представил, что сделал бы сразу на эти деньги: отдал бы долги, приодел бы своих дочек и жену…

И тут Зульфикара осенило: он понял, что именно, кроме микросхем, у него получалось лучше всего…

— Ты серьезно? — нелепо усмехаясь, он пристально поглядел на даму.

— Да шучу, конечно! Бред… — отмахнулась она. — Не убивать же его.

И вдруг, почувствовав во взгляде Зульфикара что-то особенное, замолчала. Некоторое время они не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, словно их поразила внезапная влюбленность. Это был безмолвный диалог, и в нем не было недомолвок. Только в двух случаях мужчина и женщина понимают друг друга одинаково хорошо и без слов — когда они договариваются о любви и об убийстве.

С того памятного дня, поменявшего всю его жизнь, прошло больше трех лет… Женщины, пользовавшиеся его услугами, называли Зульфикара «дамским портным». Может быть, потому, что его телефон передавался, как телефон портного, массажиста, врача или косметички — от одной хорошей знакомой к другой, — когда возникала потребность в услугах такого рода… На счету у Зульфикара был неверный муж, попытавшийся уйти к юной возлюбленной, свекровь, вознамерившаяся переменить завещание и оставить наследников без приватизированной квартиры; хозяин фирмы — спал со своей секретаршей, а когда надоела, уволил с работы… ну и тот незадачливый кредитор — самый первый, так и не дождавшийся возврата своих денег.

Дамский портной… Юмор был очень черным, потому что речь шла скорее об искусстве кроя, чем шитья. О Зульфикаре зря не болтали… (Женская болтливость и неумение держать тайны, похоже, оказались мифом, или, возможно, это верно лишь в случаях, когда речь идет о женском умении хранить мужские секреты.)

Но его находили непостижимым образом, когда он был очень нужен, и те, кому он был нужен. Передавали втайне из рук в руки и очень ценили.

В книжечках о том, «Как разбогатеть…», говорилось, что следует найти на рынке услуг свою, не заполненную никем нишу. Получилось, что Зульфикар ее нашел. Не то чтобы в Москве до него не хватало киллеров… Но как их могла найти слабая обиженная и интеллигентная женщина? Не побежишь ведь разыскивать неизвестно куда «эту мафию»?! Скорее позвонишь подруге: поговорить, посоветоваться…

Очень важным оказалось, что Зульфикар не запрашивал сверхвысоких гонораров, которые не могли бы осилить уволенные и обозленные секретарши. И он, при всей жуткости своего ремесла, не пугал женщин, подтверждая старую истину: манеры для женщин превыше всего. Ведь он не был бандитом, бритым «быком», который «крутит пальцами», и, кроме той ненормативной лексики, которая приведена в словаре Даля, знал много всяких других слов и выражений. Приличный семейный человек с высшим образованием. Спокойный, вежливый.

Смущал клиенток, конечно, сам способ, так сказать, лишения жизни… Кое-кто предпочел бы, конечно, чтобы Зульфикар, скажем, использовал огнестрельное оружие… Это было бы как-то поизящнее, поромантичнее… Обидел женщину — получи пулю. Но Зульфикар не умел стрелять. Он вырос в башкирской деревне, и его односельчане сроду не видывали пистолетов. Зато у каждого из них были бараны. И вспарывать им животы — молниеносно, без возни и оглушительного верещания, без лишней крови, одним неуловимым движением — умел с детства каждый деревенский мальчик.

Вот такой тесак с самодельной рукояткой, сделанный из рессоры, и хранился у Зульфикара дома. Он привез его когда-то из родной деревни, куда ездил в отпуск. Зачем, и сам не знал… Пожалуй, это было что-то вроде ностальгии по детству… Запах детства связывался у Зульфикара в подсознании не с молоком и не с медом. Его детство пахло парным, только что освежеванным мясом. Зульфикар давно уже стал вполне городским человеком, и единственное, к чему он не мог никак привыкнуть, так это к безвкусному мороженому продукту, который горожане почему-то считали мясом. Даже рыночное мясо, обескровленное, подсохшее, пропутешествовавшее пару дней до прилавка, уже не имело той живительной силы, которой обладает только что заколотая, дымящаяся, алеющая свежей кровью плоть… Именно она питала силой степных кочевников, предков Зульфикара, и делала мужчину мужчиной. Без такого мяса Зульфикар скучал. Без него он делался вялым, холодным горожанином.

Между лестничной площадкой и квартирой Светловых существовало некое пространство — что-то вроде общего коридора. Соседи здесь держали детские санки и лыжи, а родители Ани Светловой — старый платяной шкаф, набитый доверху газетами и журналами, выкидывать которые — архив эпохи все-таки! — было почему-то жаль.

С того дня, когда Анины родители погибли в автокатастрофе, прошло уже больше трех лет, но она ничего, даже в самой мелочи, не изменила в квартире… Ей казалось: пока все здесь по-старому, частица их души остается рядом с ней.