— Во-первых, она уже не моя, раз она мужняя жена. А во-вторых… А за кого, не знаешь?
— Конечно, знаю, об этом весь институт гудит. За негра!
— Ха! Да хоть за чукчу, мне-то что! Пусть едет с ним хоть в Экваториальную Африку, там любят жареных блондинок. У них на блондинок даже особая физиологическая реакция — слюнки текут.
— Значит, ты не переживаешь? Не грызешь подушку бессонными ночами?
— По ночам я обычно сплю и обычно не один, —
бодро
соврал Леня.
— Я рада за тебя. Ну, тогда пока.
— Счастливо. — И
Леня,
вконец расстроенный, повесил трубку.
Пришлось ему остаток вечера заняться обдумыванием того факта, что его подружка Гунькина, хрупкая блондинка, в присутствии которой мно
гие
мужчины автоматически немели и превращались в бессловесных глупых животных, эта самая Гунькина вдруг совершенно без всякого повода сменила свой социальный статус и стала замужней дамой. С
ней
Леня имел долгие нежно-приятные отношения и не видел прямого повода, чтобы
их
прерывать.
На следующий день с утра пораньше Леонид, захватив свои снимки, рванул к Васюхину. Женька, не совсем готовый к приему гостей, открыл дверь, не смущаясь своим неглиже.
— Чего ты так рано? — сонно спросил он гостя.
— Соскучился. Кофейку свари, будь другом, мне
еще
сегодня на работу идти.
Женька, шлепая босиком по полу, принес с кухни растворимый кофе и чайник. Молча выпи
ли
пару глотков.
— Пойду хлеба и колбасы принесу, — озабоченно сказал Васюхин. Пока он гремел холодильником, Леонид, сдвинув в сторону чашки,
как можно
художественнее разложил
на
журнальном столике фотографии. Васюхин явился с бутербродами и, не обращая внимания на снимки, рухнул в кресло. Воцарилось молчание, нарушаемое только лязгом двигающихся челюстей. Гость, втайне надеявшийся на бурную реакцию со стороны приятеля, первый не выдержал и спросил:
— Хочешь, удивлю?
— Давай, если сможешь.
— Тогда смотри сюда. Как тебе это понравится? Ну?
Женька скосил один глаз на столик, а другим продолжал таращиться в телевизор.
— Что-то я не понимаю, — критически сказал он. — Это что, очередной шедевр? Сам вижу, что гениально, если, конечно, исполосованный человек может гениально выглядеть.
— Да ты внимательно гляди, на лицо посмотри, — втолковывал Леня. — Ну? Неужели не узнаешь?
— Мертвец натуральный, я сам вижу. Ты что — в некрофилы решил переквалифицироваться? Я лично предпочитаю живых, и причем другого пола.
— Какого? — глупо спросил Леня.
Васюхин выразительно покрутил пальцем у виска и отвернулся.
— Ты Эдуарда знаешь? — не унимался Леня. — Ну, ты ему еще ключи от моей хаты давал.
— Я твои ключи только Петраченкову давал, он упрашивал сильно: мол, на пару дней.
Несмотря на явную незаинтересованность друга, разочарованному Лене пришлось описать свое возвращение с юга.
—…С ними мужик этот был, вроде бы его Эдуардом девки называли. Я его потом, когда в морге был, сразу узнал… Санитар что-то такое говорил, вроде его еще две недели назад кокнули и только вчера, мол, на стол положили для исследования. И еще Курепкин что-то хотел сказать, но ему помешали… Что, неинтересно?
— Значит, это Эдуард Курепкин? И на черта он тебе сдался? — спросил несообразительный Васюхин.
— Да нет, Курепкин — это санитар из морга, который мне его и сосватал. А фамилию этого Эдика я не знаю. А ты?
— В первый раз вижу!
— А я думал, он твой друг, раз ты ему ключи давал. Понимаешь, как-то очень уж складно получилось, как в американском боевике: пришел, увидел, узнал — явно неспроста такая встреча. Может, я последний его видел, кроме убийц, конечно. И в машину к нему какой-то подозрительный тип влез.
— А на черта тебе все это сдалось? — повторил свой вопрос Женька. — За ключи извини. Петраченков уговаривал, как родного, трепал, что от жены некуда уйти. Потом позвонил, сказал, что все тип-топ, ключи он тебе лично отдал. Если он у тебя чего из квартиры стянул, пойдем ему морду набьем. Обещал, что порядок будет.
— Тот порядок, что я там видел, называется бардак… Ты знаешь, я его как в морге увидел, меня как будто что-то толкнуло, я как будто за что-то зацепился…
— Ну и отцепись теперь. Чего ты лезешь? Можешь нарваться и, если в живых останешься, остаток жизни будешь на аптеку работать.
— Пожалуй… — Леня погладил пальцем шрам под волосами.
Васюхин, наверное, даже сам не понимал, насколько он прав. Он был прав так абсолютно и явно, как бывают правы только родители, и именно поэтому им хочется идти наперекор. Телефон Петраченкова у Лени был. А посвящать Женьку в свои беспочвенные искания — совершенно бессмысленно.
Между тем внутри Лениного организма завелся червячок любопытства, доселе ему неизвестного. Червячок копошился, ворочался, шебаршился, толкал Леню на удивляющие его самого поступки, и успокоить его можно было только действием, поэтому доморощенный Шерлок Холмс решил действовать.
— Я позвоню… — полувопросительно-полуутвердительно сказал Леня и набрал номер. — Алло, Влада Петровна, доброе утро, это Соколовский, — закричал Леня, когда сквозь треск телефонного эфира прорвался женский голос. — Влада Петровна, я, кажется, заболел после вчерашнего, вы слышите, как я кашляю. — Леня выразительно и старательно закашлял в трубку. — Я сегодня полечусь немного, если вы во мне не очень нуждаетесь.
Получив разрешение поболеть, Леня с облегчением положил трубку и сказал Васюхину:
— Ну ладно, Жека, пошел я лечиться…
— Давай-давай, — многозначительно улыбнулся Васюхин. — Если еще какой труп найдешь, заходи, я всегда рад.
На улице Леня с трудом нашел единственный, кажется, на всю округу таксофон. Выстояв немалую очередь, он вожделенно приник к холодной трубке.
Петраченкова дома не было, уже ушел на работу. Услышав от обаятельного абонента, что ее мужу звонят с серьезными коммерческими предложениями, жена Петраченкова с готовностью сообщила номер рабочего телефона. Пришлось купить тут же в очереди еще один жетон. Леня, как гончая собака, не отрывая нос от следа, спешил за дичью, он чувствовал горячий запах догоняемой жертвы.
Услышав в трубке приятный баритон, сообщивший: «Петраченков слушает», — Леня стал вдохновенно врать, мол, что за свинство, у него дома пропали ценные кассеты и что их необходимо срочно вернуть. Оказалось, что Петраченков никакого Эдуарда не знает и вообще никогда такого не видел и о таком не слышал, а ключи давал он своей приятельнице Кристине, в чем, конечно же, глубоко раскаивается и просит извинения по этому поводу. И что Кристина такая свободная духом девица, что запросто могла, конечно, стащить и кассеты, и что подороже.
Петраченков, очевидно, не врал, он был больше смущен и раздосадован, но не проявлял ни малейших признаков испуга или подозрительного беспокойства. Тогда Леня попросил у него телефон Кристины, попутно соображая, которая из трех молодых особ, разгуливавших голышом в тот день по его квартире, могла быть Кристиной.
Петраченков, извиняясь, сказал, что телефона этой особы нет, но есть примерный адрес квартирки, где она вроде бы обитает. А обитает она в центре, у Никитских ворот, в коммуналке, три звонка, как войдешь — по коридору прямо, а потом налево, через две двери третья направо.
Леонид записал адрес совершенно застывшей и потому плохо пишущей ручкой, виртуозно прижимая трубку щекой к подбородку, а рукой — листочек к стеклу будки. Очередь за его спиной уже возмущенно роптала, сдвигалась плотнее, стучала костяшками пальцев по стеклу, готовясь пойти стеной на нарушителя телефонной дисциплины.