Бросив прощальный взгляд на свою комнату, в которой царил беспорядок, свидетельствующий

о крайней спешке, Леня вспомнил о Елене и кинулся сочинять записку. Лучше бы было, конечно, позвонить ей на работу, но проще — написать. Прыгая от нетерпения (до отхода электрички времени оставалось мало), перемежая извинения, мольбы и ласковые слова, он нацарапал несколько бессвязных предложений и, схватив тяжелый рюкзак и лыжи, выскочил из квартиры.

В пополуденное время Соколовский уже шагал по деревне, приглядывая себе избу. Самым удобным ему показался ветхий домик, обшитый полинявшими досками, на самом краю деревни, у поля, простиравшего свою слепящую белоснежную простыню до дальнего леса. Дом стоял немного поодаль, на пригорке, и от него легко было добежать до городка, прилепившегося на противоположном краю поля перед частоколом елового бора.

Собравшись с духом, Леня постучал в дверь веранды, толкнул ее и вошел. Из-под ног прыснули во все стороны желтые, как шарики мимозы, цыплята, тяжелый дымчато-серый кот, выгнув спину и грозно мяукнув, вскочил на подслеповатое окно. Пахло травами, молоком, сеном, мышами — деревенским затхлым духом.

Дверь в дом со скрипом отворилась,

и

оттуда выглянула старушка в белом платочке.

— Тебе чего? — нелюбезно спросила она.

— Здравствуйте, бабушка, комнату не сдадите для отдыха? Я из Москвы, хочу у вас отдохнуть

в

тишине.

Договоренность была быстро достигнута, как

и

говорил продавец палатки, за пятерку

в

сутки.

— А кушать

ты,

сынок, сам будешь себе

ва

рить? Тогда прибавь

еще за

газ тысяч десять.

— Мне бы лучше

в

столовую… Столовой у вас нет? Или кафе? — растерянно спросил Леня. До этого мысли о еде его не занимали, а теперь он почувствовал, как от голода подводило живот.

— Нету. А кто же туда ходить-то будет? У всех свои запасы, свое хозяйство, а приезжих у нас почти не бывает. Коли хочешь, так я тебя кормить буду. Но ты уж меня не обидь. У меня скромная еда — соленья, каши да молоко, но голодным не останешься. А нет — как хочешь… Магазина у нас нет, автолавка приезжает по субботам, хлеб привозит.

Соглашение с бабкой Чичипалихой было быстро достигнуто. И вскоре Леня жадно хлебал какой-то прозрачный суп, заедая его огромным ломтем серого вязкого хлеба.

Утром квартирант, проспав досветла как убитый, проснулся от холода. Бабка уже давно гремела посудой, шаркала ногами и что-то ворчала себе под нос. Вставать не хотелось. Косые лучи света едва проникали в раскрашенное морозными узорами небольшое окошко, освещая на стенах семейные фотографии в скромных бумажных рамках. Большая икона чернела в углу, а перед ней едва теплилась лампадка.

Умывшись в сенях ледяной водой, от которой все тело покрылось гусиной кожей, Леня сел за большой деревянный стол под чернеющей иконой какого-то святого. В ожидании завтрака он решил поболтать с Чичипалихой.

— А что это у вас, бабушка, за дома такие за полем стоят? Деревня другая или как?

— Какая тебе деревня, в деревнях разве такие дома? Сказывают у нас, что там дворцы, а в них правительство живет.

— А что за дворцы?

— Да кто их знает. Ребята деревенские туда лазали, так одному собака всю ногу порвала. Мамка его жаловаться к ним ходила, да ничего не добилась, сказали, нечего детям по заборам шастать, даже и на порог ее не пустили.

— Зимой туда часто ездят?

— Не, зимой нет, только по выходным машин пять проедет, а в будни почти никого. А летом… так и шуруют по дороге, одна за одной, одна за одной, да все машины-то не наши…

— А живет там кто?

— Сама не знаю, но ребята наши болтали, что девки там живут, по ночам голые купаться ходят, пруды у них там есть. Они, ребята-то наши, там, почитай, несколько ночей тем летом дежурили. Не знаю, видели чего, нет или так врут…

— Одни живут?

— Девки-то? Да не знаю я, откуда мне знать? Так, болтают чего по деревне, и я болтаю. Хошь верь, а хошь нет.

Сведения, сообщенные бабкой Чичипалихой, походили на правду. Леня бросил в рюкзак камеру и ватник, взял лыжи и заспешил через поле.

Лыжня, которую он проложил несколько дней назад, была уже почти занесена свежим снегом, да и теперь ее все равно было неразумно использовать для ежедневных посещений. Во-первых, потому что она проходит по открытому пространству и, если по ней ходить каждый день, можно привлечь внимание охраны, а во-вторых, в поле даже в ясные дни всегда гуляет поземка, и лыжню будет быстро заносить снова и снова. Для конспирации необходимо было проложить новый лыжный путь, менее приметный, вдоль кромки леса.

Промучившись минут сорок по снежной целине, Леня подошел к городку. На дорогу вдоль бетонной ограды не надо было жалеть времени — он пытался угадать, где находится тот одноэтажный дом, возле которого в прошлый раз стоял грузовичок. По времени съемки выходило, что это будет примерно посередине пути, пройденного в прошлый раз. Для ориентировки на местности была выбрана точка обзора повыше — раскидистое дерево, растущее возле самого забора. Его пышную крону как будто кто-то специально срезал со стороны ограды. Леня, отчаянно пыхтя, влез и, сняв с шеи театральный бинокль, стал осматривать окрестности. То, что он увидел сверху, ему очень не понравилось.

Он разглядел еще, кроме двойного забора и колючей проволоки, что пространство просматривалось телекамерами, чьи черные головки были натыканы по всему периметру городка. Неизвестно, конечно, работали ли они, вполне могло оказаться, что и нет, но сам факт их существования был неприятен. Такие системы телеохраны наводятся обычно теплочувствительными элементами, и обмануть их сложно.

При взгляде на занесенный снегом городок, молчаливо замерший около леса, у него захватило дух.

«Вот красота-то какая!» — восхитился Леня и поднялся повыше. Черный квадрат около крайнего дома, назначение которого осталось ему непонятным, при просмотре камерой оказался бассейном с подогреваемой водой. От него белыми струйками поднимался пар, а прямо к бортику бассейна вела дорожка из домика с трубой.

«Баня, — догадался Леня. — Вот это да!»

Между баней и трехэтажным домом шел крытый стеклянный переход, изнутри украшенный зеленью. Неподалеку, под навесом, стояли две ма

шины. Дальше выглядывала высокая проволочная сетка, огораживавшая занесенный снегом прямоугольник, по всей видимости, теннисный корт. Веранда, оплетенная засохшими безлистными плетями дикого винограда, примыкала к дому справа. Между красивыми зданиями виднелся молодой, едва поднявшийся над сугробами сад с гротом, сложенным из обтесанных камней, и с какой-то белоголовой статуей посредине круглого фонтана. Дорожки вокруг сада были аккуратно расчищены.

«Действительно дворец! — восхищенно признал Леня.

—

Я представляю, как здесь летом здорово!»

Он стал осматривать окрестности, пытаясь обнаружить какой-нибудь пролом в заборе или дополнительный вход, через который стоило бы попытаться проникнуть на территорию. Напрягая изо всех сил зрение и то и дело подкручивая бинокль, Леня разглядел какую-то арку над бетонной оградой. Колея в этом месте сворачивала в глубь городка и терялась между домами. Надо было подойти поближе и глянуть, что это за арка.

Он спрыгнул с дерева в сугроб и, надев лыжи, пошел вперед. Вскоре дорогу преградило дерево, посередине ствола расщепленное надвое и обугленное. Одна половина его стояла вертикально, а другая, потоньше, наклонилась под тяжестью снега и опустила ветви за забор, образуя арку. Влезть на нее не представляло большого труда.

Взгромоздившись на самую макушку, Леня огляделся — по-прежнему было пусто и тихо, как будто городок вымер.