Язон отпрянул, цедя ругательства. Он понимал, что судить его будут по песням Орфея.

— Погляди на Язона, — сказал Орфей Скифу. — Чем он примечателен? Один из пиратов, снарядившийся за приключениями. Однако ему повезло: с ним Орфей. Язон упомянут в песне. Для меня приключение — материал для песни, для него — бессмертная слава. Но мои песни забудут, ибо затеряются таблички, на которых они записаны. Останется только имя. Но имя останется и от него. Почему?

— Не затеряются твои песни, Орфей! — сказал Язон. — Когда я объединю все государства Греции в одно государство — Язонию, — я предам тебя казни, но сохраню твои песни.

— Не сомневаюсь! Но только всеобъемлющее государство Язония осуществится ли? Мизинчики-цари ведь не спрыгнут с престолов, когда Язон предложит им легендарный план. Оружием забряцают цари! Воображаешь, герой, скольких соплеменников вы изуродуете, умертвите?

— Зато прочие будут проживать в могущественном государстве Язония, повелевающем вселенной.

— Желает ли вселенная, чтобы ею повелевала твоя страна? Кто — прочие? Безумцы и калеки, они будут взрыхлять виноградники легендарной Язонии, как взрыхляли виноградники Микен и Тиринфа, Пилоса и Лаконики, Афин, Фив, Орхомена! А в результате — падет Эллада, как пали египетские царства.

— Эллада не падет, если только этого желает чужеземец Орфей.

— Эллада падет через пятьсот лет!

— Эллада не падет!

— Ну — через тысячу лет!

— Фракиец! Злорадетель родины! Какопакрид!

— Эллада падет, ибо чрезмерно богата рабами и царями! Ибо рабов ненавидят цари! Взаимно! Ибо ни одно из государств — не вечно. Эллин, — остерегайся! Эллада падет и не возродится. Ни одно из государств не возрождалось дважды. Остерегайся.

Мы шли по Ливийской пустыне.

Мы шли двенадцать дней; на тринадцатый день мы прибыли в сады Гесперид.

Дочери Атласа, Геспериды, врачевали нас.

Они отремонтировали корабль.

Мы благополучно переплыли море и прибыли в Грецию, в Иолк.

Иолк не ликовал.

Мы ожидали, что предпримет Язон.

Мы, то есть те, кто прибыл в Иолк, это: Язон, Медея, Скиф, Зет, Калаид, Орфей, Клитий, Эмпуса.

Геракла мы покинули на берегу Мизии, возле города Пергама. Кастор и Полидевк покинули нас в Колхиде. Они строят город Диоскурию. Идас погиб в Колхиде. Кавн, Линкей, Тифий, Мелеагр, Теламон, Библида погибли в Ливийской пустыне.

В садах Гесперид Медея родила дочь.

Ее назвали Майя.

От Спарты к морю вела деревянная дорога. Наложены доски на бревна и прибиты.

Медея шла только час, а до гавани еще четыре часа; шла — условно, Медея — бежала. Расцарапаны щеки, ноги — босы, веки — опухли.

За Медеей шла Эмпуса. Она действительно шла: каждый шаг Эмпусы равнялся трем стремительным шагам Медеи.

— Девочка, на сандалии, занозишь ноги! — рычала жирная Эмпуса, в каждой руке она держала по сандалии.

Это была грузовая дорога. От моря к Спарте везли незначительные товары. Большой торговли Спарта не вела. Не потому, что пренебрегала торговлей, — опасалась выявить свою ресурсную и продуктовую несостоятельность.

Контролируя покоренных, Спарта создала в Мессении тысячи наблюдательных пунктов и сторожевых постов. На перевалах Тайгета, на высоте 1400 метров, солдата Спарты успешно и храбро ликвидировали продукты Мессении. 300 лет терроризируя Мессению, 300 лет Спарта не имела возможности воевать, обладая самой организованной и обученной армией в Элладе.

По дороге продвигались колесницы, запряженные волами и лошадьми. Скуден груз колесниц — меховая одежда, легкое вооружение.

На высоких деревянных колесах илоты тащили баржу. В подражание волам, они обязаны были мотать головами и мычать.

Разглядывая скудный груз колесниц и баржу, груженную булыжником, Эмпуса вспоминала дороги Аттики.

Эмпуса обожала все грандиозное: от празднеств до архитектуры Афин.

В молодости она с огромным уважением разглядывала повозки, числом — тысячи, перевозящие белый мрамор гор Пентеликона и лиловый — Элевсина. Она специально возила Кастора и Полидевка в горы Пентеликона, тайком, чтобы не проведали эфоры Спарты. Целое утро, до полудня, созерцали они двадцать пять рядов каменоломен. Потом поехали на юго-восток Аттики. Двое суток созерцали обнаженные красноватые скалы Лаврионских гор, опускались в знаменитые серебряные рудники. Они опускались на глубину до 320 метров, где штольни образовали целый город протяженностью в 150 километров. Иногда штольни достигали метра вышины, но в местах, металлом бедных, напоминали узкие лазы, по которым можно проползти лишь лежа, на локте. Здесь не только трудились, но и проживали тысячи рабов, погребенных заживо.

Иолк не ликовал.

Когда изрядно ободранный корабль «Арго» причалил к пристани, набережные не сотрясались от приветственных кликов населения.

Один Эсон выбежал навстречу героям. Седенький, он плакал, стоя по колено в воде, придерживая у живота правой согнутой рукой щенка.

Язон обнял отца и, ничего не разузнавая, не переодеваясь, побежал во дворец Пелия. Двадцать стражников царя прокрались во дворец за Язоном. Незаметно.

Язон швырнул золотую шкуру.

— Вот руно, — выдохнул он облегченно. — Я — царь Иолка.

Пелий внимательно разглядывал героя.

— Ты прав. Руно — вот! Но почему царь Иолка — ты?

Пелий недоумевал.

— Насчет руна мы договаривались. Но не с тобой, а с мальчишкой, выдававшим себя за Язона. Ты разве тот мальчишка?

— Я не мальчишка! Я — Язон! Орфей подтвердит! Клитий! Калаид! Отец!

— Отец подтвердит, — кивнул Пелий. — Позовите отца этого человека.

Привели Эсона. Он еще плакал и прижимал к животу щенка.

Пелий протянул Эсону дощечку.

Эсон взял дощечку двумя руками, щенок упал на камни, взвизгнув.

Пелий сказал:

— Поклянись, Эсон, что расписался — не ты. Что документ этот составил не ты.

— Документ составил я, — всхлипнул Эсон.

Пелий взял дощечку и огласил монотонно:

«Я, Эсон, сын царя Кретея, клятвенно заверяю граждан Иолка, что мой сын Язон умер сразу же после рождения».

— Язона, — сказал Пелий, — не существует.

Язон обнажил меч и кинулся на Пелия. Но двадцать стражников, притаившихся в полумраке помещения, навалились на Язона сзади. К лопаткам загнули ему руки. Язон притих. Но только стражники отпустили его, герой ухватил первого подвернувшегося за ноги. Он ухватил стражника за ноги, поднял его и обрушил на голову Пелия. Потом Язон ухватил золотое руно и прикрыл им четырех стражников одновременно. Пятнадцать стражников обнажили мечи, но — поздно. В проеме дверей появились Калаид и Зет. Негодуя. Четыре медных треножника оказались в руках у Бореадов. Мгновение — и пятнадцать стражников лежали мертвые.

Пелий оповестил воинов. Сотня откормленных металлических эллинов окружила дворец. Сотня мечей, отполированных кровью врага и зверя, замерла у выхода из дворца. Пелий присел на бочку с овощами, выжидая.

И вдруг сотня мечей вздрогнула. Это вошел в толпу Скиф. Просторный коридор образовал Скиф, две телеги без препятствий проскакали бы по этому коридору бок о бок.

И вдруг возле выхода из дворца упало десять воинов. Почти одновременно. Это хитрый Клитий, стреляющий так быстро из лука, что движения рук его были незаметны. Упало еще десять воинов. Еще десять.

И остальные воины, прикрывая в ужасе глаза ладонями, побежали. Это страшная Эмпуса, пошевеливая пальцами с обгрызенными ногтями, размахивая неряшливой львиной головой, наступала на толпу слева. Она наступила на толпу одной ногой, потом пошла по толпе, доисторический слои, пошла, подминал толпу, наступая на опрокинутые головы.

Когда Язон, Калаид и Зет вышли из дворца, они увидели незабываемое зрелище. Сто тел лежало на площади. На ступеньках дворца сидели Скиф и Клитий и заботливая Эмпуса погружала пеплос в овощной рассол, смывала с товарищей брызги крови, принадлежавшей отборной сотне Пелия.