Но ведь в том-то и дело, что знал всё это Фёдор Матвеевич Апраксин, досконально всё ведал — про полуостров. Да и Боциса в своё время достаточно подробно порасспросил… Так что ныне, государеву депешу читая, Апраксин только тяжко вздыхал. Что уж тут и напоминать-то!

А сама сложность обхода полуострова, именуемого на картах морских Гангутом, заключалась в том именно, что шхеры, столь удобные для плавания на галерах, возле него кончались. За Гангутом, если только удалось бы его пройти, шхеры вновь начинались и тянулись беспрерывно до конца уже, до конечной точки маршрута, но здесь… Здесь, возле остроконечного мыса, на много десятков миль простиралась большая вода.

Именно в этом месте, возле самого мыса, и встретили год назад адмирала Боциса шведские линейные корабли. Так что возвращаться пришлось…

Граф Апраксин решил дозор послать — далеко вперёд. Снарядили команду из трёх галер, где за старшего был поставлен опытный капитан Бакеев.

Экипажи свои Бакеев обстоятельно подбирал — взял и Рябова, и других надёжных людей. Флагманскую галеру возглавил сам, а на две другие командирами унтер-офицеров морских назначил Фёдора Скворцова и Наума Синя вина.

Снялись с пристани, помолясь, и пошли в туманную ночь — осторожные и внимательные, как приучила за многие прошедшие годы горькая, жестокая, по праведная война.

Проводив дозор в путь, граф Апраксин долго ещё стоил у кромки воды, мысленно прикидывая, когда можно будет ждать первых вестей. До Гангута дойдёт дозор и сразу же вернётся назад. Стало быть, четыре-пять дней…

Одного не знал в тот день Фёдор Матвеевич Апраксин, да и знать до поры не мог: шведские корабли тоже шли на всех парусах к Гангуту и у адмирала Ватранга уже имелся тщательно разработанный и подробный план будущих действий, в результате которых русский флот — как реальная боевая сила — попросту перестал бы существовать.

8. ДОЗОР

ван у Рябову не впервые довелось быть в дозоре. Хаживал он в дозоры и под Полтавой, и на реке Пелкипой, и у деревни Лесной. Всюду, где гром пушек возвещал позднее о победах Петра.

Трудно было без лазутчиков представить войну, без их, казалось бы, незаметной работы, доставляющей сведения о расположении неприятельских войск, о возможных местах переправы через быстрые реки, о строительстве неприятелем временных укреплений и о возведении новых мощных постоянных фортификаций.

Опытными были и унтер-офицеры морские, Наум Синявин и Фёдор Скворцов. Опытными, обстрелянными, хороню понимающими, что такое воинская смекалка, а если понадобится, то и холодный расчёт.

Им обоим довелось в своё время участвовать в одном трудном и весьма опасном предприятии, вызвавшем в Петербурге множество разговоров.

Случай тот известный произошёл за восемь лот до описываемых событий, в сентябре 1706 года.

Войско Петра окружило в ту осень Выборг. Взять крепость, однако, не удавалось: сильно мешало то обстоятельство, что в Выборгской бухте стоял а хорошо вооружённая шведская эскадра в составе одиннадцати кораблей. Тут же швартовались и купеческие суда под охраной военных ботов.

План Петра заключался в том, чтобы захватить один из шведских купеческих кораблей, любой, для примерного осмотра, дли научении грядущего — как делается корабль, по каким законам и правилам, чтобы он крепок был, вынослив и быстроходен. В то время это называлось «взять приз».

Вызвались добровольцы. Кроме Сннявина и Скворцова в их числе были сержант Преображенского полка Щепотев, бомбардир Дубасов и ещё со рок восемь отчаянных храбрецов из Семёновской гвардии.

Вышли на пяти лодках, в тёмную и туманную осеннюю ночь. Острожно гребли, в молчании полном, чтобы ни всплеска, пи голоса но воде чернильной не разносилось. В темноте кромешной совершенно случайно подошёл десант той ночью не к торговому кораблю, как предполагалось, а к большому военному боту «Эсперн», охраняющему купцов. Когда ошибку заметили, отступать уже было поздно.

Бросились солдаты на абордаж, в быстрой кровавой схватке овладели «Эсперном». В перестрелке и в рукопашной из ста членов шведского экипажа уцелело двадцать семь человек. Их обезоружили, заперли в трюме. От подоспевшего на помощь шведам второго бота отстреливались из орудий «Эсиерна», возле которых обнаружились и полные зарядные ящики. Смельчакам в ту ночь сопутствовала удача. Отбились. Взятый в схватке «приз» привели к Петру.

«Дело это было одним из самых отважных и кровопролитных, — писал позднее военный историк. — Из русских убиты Щепотев, Дубасов и тридцать человек солдат».

Раненые, но не покинувшие поле боя Фёдор Скворцов и Наум Синя вин получили за участие в этом рейде звания унтер-офицеров второй статьи.

На четвёртый день плавания случилось то, чего, в общем-то, ждали, к чему готовились постоянно: русский дозор обнаружил при подходе к Гангуту, в бухте Тверминне, шведские корабли. Прямо-таки наткнулся на них. Мачты шведов открывались сразу, за поворотом

Капитан Бакеев мигом отмашку дал — остановил галеры свои. Вызвал двух других командиров — Синявина и Скворцова. Совещались поспешно, советовались: как быть и что далее в ситуации сей предпринять.

Отойти решили — на милю, не более. От лихого глаза подале. А на берегу оставить троих смельчаков, из тех, кто порасторопней, да посмекалистей, да пошире в плечах. Ставилась им задача теперь, зело дерзкая и ответственная: не мешкая, не щадя живота, пленного какого-нибудь любым путём раздобыть. И доставить к Бакееву.

С тем и отошли галеры потихоньку, по малой воде к востоку, в безопасное место. Стали лагерем временным у безымянного какого-то хуторка…

Оглушённого, связанного привели бакеевские посланцы вечером того же дня пленённого шведа. Это был высокий, светловолосый молодой офицер в звании ротмистра. Он смотрел вокруг пытливо, без страха, непрерывно подёргивая, будто шею затёкшую разминал, перевязанной бинтом головой.

Пока пленный стоял в ожидании своей участи у крыльца, одни из сопровождающих поднялся к Бакееву, толкнув упругую деревянную дверь. Капитан вскинулся мигом с широченной, отмытой до блеска лавки, приткнутой возле тусклого небольшого оконца, весь подался навстречу. Вошедший обстоятельно доложил — всё подробно: и о самом происшествии, и о поведении пленника.

Выходило, по его словам, что непомерно горделив захваченный ротмистр, а также зело заносчив. Но однако ж, и то не ускользнуло от намётанного солдатского взгляда, что смерти он пуще неволи боится. Как и всякая, впрочем, тварь божия… И ещё одно чрезвычайно важное свойство пленённого необходимо отметить… Тут говоривший приставил правую руку с присогнутой огромной ладонью к губам и, оглянувшись предварительно на дверь, наклонился слегка к Бакееву. И прошептал затем капитану — почти в самое ухо:

— По-нашему разумеет! Сильно допытывался дорогой, куда это мы его доставить хотим…

Последнее сообщение капитана Бакеева заинтересовало особенно… Ещё бы! Всякий пленный, говорящий по-русски, легко может быть на месте допрошен. И не надо лишнее время и силы тратить на доставку его к командующему галерным флотом Фёдору Матвеевичу Апраксину.

Так подумав, капитан Бакеев по комнате слегка пробежался, ещё поразмыслил о чём-то.

И вдруг план предерзкий сам собою сложился у него в голове — неожиданный, но, при успешном осуществлении, многую пользу российскому воинству принести способный…

Значит, так… Шведский ротмистр по-нашему разумеет. Очень хорошо. Это кстати. Вот на этом мы и сыграем… Мы-то ведь можем и не знать, не догадываться, стало быть, что каждое наше слово, в его присутствии сказанное, будет пленным не только мигом уловлено, но и понято досконально!