– Привет, Ут. Я тут привел Лару.

– Лару? – Утнапи все еще пытался осознать что к чему.

– Да, я вытащил ее из Илара. Она поживет у тебя немного, пока все не утрясется. Ты не против?

Это заявление привело его в чувства, Утнапи замахал руками, давая понять, что совершенно не согласен.

– Нет, я не могу, – запротестовал он, – почему мне? Сар, может, ты заберешь ее к себе?

– Ты боишься Атта?

– Что? – Утнапи не сразу понял вопрос, и сильно смутился.

Эмеш прекрасно знал, он был не из тех, кого можно напугать всяческими карами. Бог-пришелец поджал губы и покачал головой.

– Нет, это тут ни при чем. У меня… Понимаешь, Сар, я… ну короче у меня есть девушка…

– Девушка? – теперь настала очередь Эмеша удивляться, – кто?

– Ты не знаешь, она из деревни…

– Из деревни? Керуби? Какая-нибудь кривоногая, трехглазая и волосатая красотка?

Ноздри Утнапи раздулись в негодовании, он пробурчал что-то вроде «не говори так», но сказанное Эмешем было недалеко от правды. Керуби – неудавшаяся первая попытка создать людей, уродливые и часто нежизнеспособные. Их хотели уничтожить сразу, но Утнапи вступился за несчастных чудищ, увел их в дельту реки Могун. Он обладал каким-то своим странным и чрезвычайно болезненным восприятием справедливости, и на этом почти никак не сказались долгие века жизни.

Впрочем, не в кривых ногах красотки было дело, а в кривых Эмешевых руках, это он, по неопытности или по глупости, налепил такое безобразие.

– У Киты замечательные глаза, и доброе сердце, – тихо сказал Утнапи.

Эмеш только развел руками. Ладно, пусть так.

– А чем тебе помешает Лару?

– Кита будет ревновать, – неуверенно начал Утнапи, – она у меня знаешь какая!

Живо представилось, какая может быть трехглазая Кита в гневе, картина получилась жутковатая. Чего доброго, этой ревнивой красотке еще и от Лару достанется, за усердие. И будет у нас два трупа…

– Так я же тебя ничего такого не заставляю, – примирительно улыбнулся Эмеш, – просто присмотри за ней немного.

Утнапи нервно хихикнул. «Просто присмотреть» за Лару было совсем не просто, так уж она устроена, и с этим ничего не поделаешь, это качество досталось ей в нагрузку к великой силе дарить жизнь. Плодородие и любовь… Да и чем это может помешать, в конце-то концов.

– Знаешь, мне ее больше негде спрятать, – с нажимом произнес Эмеш, – вряд ли Атт сюда сунется. Это самое надежное место.

Утнапи тяжело вздохнул, и обреченно, с пониманием, кивнул.

– Хорошо, – сказал он, – но ты сам поговори с Китой, и скажи ей, что Лару твоя девушка.

– Лару моя девушка? – удивился Эмеш, – не смеши меня. Она всегда была сама по себе.

– Не важно. Просто скажи это.

Ладно, почему бы и нет. Эмеш согласился.

– Где твоя Кита? Она с тобой живет?

– Нет, здесь очень строгие законы, – вздохнул Утнапи, смотря в сторону. – Она живет в доме своих родителей. И будет жить там до свадьбы.

– До свадьбы? – Эмеш так и ахнул. – Ты что, собрался на ней жениться?

– Да, осенью, после сбора урожая.

Вот так, прям?..

– Зачем?

– Я ее люблю, – тихо сказал Утнапи, неловко улыбнулся, словно извиняясь.

Эмеш вздрогнул, внимательно взглянул на него.

– Она всего лишь… керуби…

Хотел сказать «всего лишь человек», но передумал. Утнапи чуть усмехнулся.

– Не важно.

Хорошо. Может и не важно. Эмеш решил, что это уж совсем не его дело, и лучше не лезть. Хочет – пусть женится, жалко что ли. Никому хуже от этого не станет. У него самого сейчас другие дела. Он подхватил на руки Лару и понес в дом.

Обстановка была более чем скромная. В одном углу располагалась кровать, состоящая из тростниковой подстилки и потертой овечьей шкуры. В другом углу большой плоский камень изображал из себя стол, на нем стояло несколько грубых глиняных плошек, рядом расстелена видавшая виды циновка. Еще корзина с каким-то барахлом, свернутый кусок беленого полотна. Вот пожалуй и все. Не густо. Вряд ли Лару здесь понравится… но ничего, потерпит.

Уложив Лару на постель, Эмеш тщательно укрыл ее лохматой овечьей шкурой, убрал с лица золотые волосы и осторожно поцеловал. Даже сейчас – удивительно хороша.

Щеки Лару начали понемногу розоветь, руки потеплели. Она шмыгнула носом и закрыла глаза. Пусть поспит, это ей сейчас очень надо.

– Как она? – спросил Утнапи, заглядывая Эмешу через плечо.

– Ничего, поспит и придет в себя.

– Угу. А ты хочешь чаю? Или еще чего-нибудь.

Чего-нибудь – было бы очень даже неплохо. При этих словах Эмеш почувствовал, как сильно проголодался. Все хождения туда-сюда по степям и подземным мирам изрядно утомляли, пообедать так и не удалось, с тоской вспоминалась иникерова картошка… и вот теперь явно настало время чего-нибудь перекусить. Он так и сказал Утнапи.

Тот сбегал к соседям, притащил несколько запеченных в листьях рыбин, хрустящие ячменные лепешки, козьего молока и миску с финиками.

Скоро они уже сидели под старым тамариском, ели рыбу и пили ароматный зеленый чай с мятой. Утнапи рассказывал какие-то незамысловатые житейские истории, а Эмеш почти не слушал, просто прислонился спиной к стволу дерева и смотрел в небо. Высокое, синее… Воздух здесь сухой, теплый и прозрачный, совсем не такой, как на берегу. И еще тишина, переплетенная с ненавязчивыми звуками размеренной деревенской жизни. Мир и покой. Здесь всегда так, ничего не меняется, никто никуда не спешит. Хорошо. Даже не хочется думать, что будет дальше. Размеренный покой вечности…

– Ты надолго здесь, Сар?

Эмеш не сразу услышал вопрос и мотнул головой.

– Думаю нет. Мне нужно будет поговорить с Лару, узнать кое-что, потом не знаю…

Вряд ли удастся задержаться, наверняка начнутся выяснения отношений с Аттом, наверняка какие-то дела и проблемы. Да и вообще…

Утнапи пристально посмотрел на него, словно собираясь что-то спросить, но передумал и отвернулся. Некоторое время он жевал лепешку и думал о чем-то своем.

– Ты думаешь, это действительно не она сделала? – спросил он, отхлебывая чай из полосатой чашки.

Эмеш хотел было ответить, но передумал, и долго сидел молча.

– Не знаю, – сказал он наконец, впервые признавшись в этом самому себе, – я не знаю. Не верю, что это сделала Лару, она не могла. Но в то же время, здесь слишком много того, чего я не понимаю.

Солнце садилось за реку, в бескрайние пески пустыни Бехреш, подрагивало в раскаленном воздухе, и тихонько, не спеша, устраивалось на ночлег. Тамариск шелестел мелкими, слегка пожухшими листочками, а откуда-то с воды доносилось дружное кваканье лягушек. Впервые этой весной.

Эмеш уже собирался уходить, когда его шею нежно обвили тонкие руки. Обернулся. Грациозно, словно кошка, Лару скользнула вперед и устроилась у него на коленях, ни слова не говоря, прижалась щекой к его шее, крепко обняла и закрыла глаза.

Несколько минут Эмеш не решался пошевелиться, слушая прерывистое дыхание Лару, потом провел ладонью по ее волосам.

– Ну, как ты?

Он не видел, но почувствовал, как Лару улыбнулась.

– Ну, я пойду, – Утнапи поднялся на ноги, – вам никто не помешает.

* * *

Ларушка стояла у куста белой сирени в саду. Прекрасная, сияющая, полная до краев молодостью и весенним солнцем, беззаботно счастливая. Легкое голубое платьице раздувал ветерок, играя прихотливыми складками, и золото волос искрилось мириадами бликов, слепя глаза. Золото и лазурь. Белоснежные грозди в обрамлении зеленой листвы.

– Леночка, – ахнул Эмеш, – я обязательно должен тебя написать, вот так, в цветах.

Ларушка весело фыркнула, морща нос.

– Эх, Сашка, ты давно собираешься, но до сих пор так и не собрался. У тебя все дела. То одни дела, то другие… Я так скоро состарюсь и перестану быть похожей на твою прекрасную музу.

– Ты никогда не состаришься, – улыбнулся он.