– Нет, я самолюбив и обидчив.

– Тогда простите мне всю сказанную чепуху. Мы еще поговорим с вами в пути не один раз, но, конечно, о чем-нибудь интересном. Пойдем, Настенька, должна поцеловать твоего отца.

Княжна взяла Настеньку под руку, пошла по палубе, но, сделав несколько шагов, остановилась, обернувшись, увидела, что Муравьев смотрит им вслед, громко засмеялась…

После Тобольска «Товарпар» бежал по широким просторам Иртыша.

Вода в могучей сибирской реке была мутной, отливая под солнцем рыжеватостью, схожей по цвету с лисьей шерстью.

На берегах редкими стали хвойные породы деревьев, теряясь среди березовых и осиновых рощ. Временами и они исчезали, а тогда неоглядные равнины занимали хлебородные поля и луга.

Резко изменилось на пароходе и поведение пассажиров. Люди меняли обличие и личины. Все присущие им прежде выверты характеров, временно загнанные страхами в пятки, снова в их сознании занимали доминирующее положение, как только они убедились, что все мнимые и реальные опасности, угрожавшие их существованию, бесследно миновали и на просторах Иртыша они могли чувствовать себя в полной безопасности.

Еще так недавно на пути по Тавде и Тоболу скромные люди, щеголявшие простотой обхождения с окружающими, начинали чувствовать себя в привычных рамках выбранного, удобного для их житейского высокомерия, надменности и напыщенности, в зависимости от рангов родовитой знатности, военной и чиновной спеси и размеров богатств.

На пароходе заметно увеличилось количество полковников. Только потому, что мужчины, до сих пор ходившие в пиджачных парах с чужого плеча, добыли из сундуков и чемоданов военные мундиры с вензелями на погонах несуществующих полков русской, царской, армии.

Прапорщики и подпоручики понацепляли на себя адъютантские аксельбанты, хотя их генералов на пароходе не было и в помине.

Особенно бросалась в глаза перемена в отношениях чиновничества, одетого в поношенные мундиры своих упраздненных революцией ведомств. В чиновничестве Российской империи всегда была велика пропасть положения на ступенях служебной лестницы. Каждый вышестоявший считал своим человеческим и служебным долгом принижать достоинство низшего по чину.

Плывшее на пароходе чиновничество, однако, было смиренно и особенно почтительно к особам военным, сознавая, что в настоящее время любой прапорщик мог быть необходим для жизненного благополучия.

Но кто после Тобольска чувствовал себя, как рыба в воде, так это купечество. Оно, вспомнив все родовые каноны гильдийного неравенства, с особой хвастливой радостью вспоминало прошедшие опасности, подстерегавшие их при бегстве из Екатеринбурга на пути по Тавде и Тоболу. Вспоминало и топило пережитые горести за обедами и ужинами в пьяных слезах и песнях, обмениваясь объятиями, заливая щегольские поддевки и сюртуки шампанским, водкой, пятнами от супов, свиных отбивных и шашлыков из жирной баранины.

В надежде на новые прибыли на просторах Сибири под охраной штыков армии Колчака богатеи азартно играли в карты, проигрывая крупные суммы в звонкой золотой монете. Их жены, наряжаясь в шелковые платья, обвешивали себя драгоценностями, а на жирных пальцах любой купчихи горели в кольцах брильянты.

Всех радовало, что на пароходе стало свободней. Часть малоимущих пассажиров в Тобольске сошла на берег, не надеясь в Омске найти для себя покойные углы для продолжения беженской жизни.

Адмирал Кокшаров, освободив каюту капитана, удобно устроился в первом классе.

Но на «Товарпаре» появились и новые пассажиры. Военные в мундирах английской армии, в которые сердобольное Британское королевство, по желанию Черчилля, за русское золото одевало войска сибирского диктатора.

Новые пассажиры вели себя крайне независимо и держались обособленно, являя собой элиту, необходимую для престижа будущей всероссийской власти адмирала Колчака, пока пребывающего с надеждой на освобождение России от большевиков в городе на берегу Иртыша.

Особое и буквально всеобщее внимание привлекла к себе княжна Ирина Певцова. Женщины на пароходе, захлебываясь, передавали о ней всевозможные слухи, выдавая их за были из ее жизни, прекрасно сознавая, что все, что говорилось о княжне, было просто-напросто выдумками, высосанными из пальцев завистливыми или досужими сплетницами.

Жены, заботясь о своем семейном благополучии, всеми доступными для них средствами оберегали своих мужей от частого соприкосновения с опасной чаровницей в серой форме сестры милосердия.

Красные лопасти плиц пароходных колес, вспенивая воронками иртышскую воду верста за верстой, приближали «Товарпар» к Омску.

В просторном салоне рубки первого класса, отделанного панелями из мореного дуба и голубого сафьяна с золотым тиснением, от работы машин мелодично звучал перезвон хрустальных подвесок на люстрах.

В обеденное время здесь всегда шумно и многолюдно.

Над головами обедающих в воздухе плавают паутины табачного дыма, а сам он насыщен смешением запахов и ароматов пищи, кофе и духов.

За столом возле рояля сидела компания особо знатных екатеринбургских купцов и промышленников, среди которых выделялся своим барским обликом господин Вишневецкий, известный всему Уралу золотопромышленник, совладелец многих еще перед революцией захиревших заводов.

Компания толстосумов чествовала обедом земляка – протоирея отца Дионисия.

Он появился на «Товарпаре» в Тобольске. И это событие для уральцев было ошеломляющим. Все считали его погибшим, принявшим мученический венец смерти за веру Христову. Причиной этого являлось его таинственное исчезновение с Урала после восстановления в крае власти Советов. Его почитатели тайно правили о нем молебны, но чаще всего служили панихиды как о жертве террора диктатуры рабочего класса.

Его чудесное появление на пароходе было равносильно его воскрешению из мертвых. Знавшие его близко не верили своим глазам, глядя на его дородную холеную фигуру, облаченную в рясу темно-вишневого муарового шелка с золотым наперстным крестом на груди со вставками из крупных рубинов.

Естественно, его засыпали вопросами. Всем было интересно узнать о его жизни вне Урала. Однако отец Дионисий на вопросы земляков, с которыми прежде в родном городе был знаком на короткую ногу, отвечал, обходясь довольно загадочной фразой: «Служу великому Отечеству по воле адмирала Колчака».

Его ответ земляков озадачивал, ибо был мало понятен, но все же достаточно убедителен тем, что в нем упоминались Отечество и адмирал Колчак, а этого было достаточно, чтобы считать отца Дионисия в Омске важной особой.

За обедом разговор все время вращался около основной, волновавшей всех политической темы будущего колчаковской Сибири. Участники разговора все же старались быть осторожными в высказываниях своих мнений. Но по мере того, как осушались графины водки и бутылки коньяка, разговор начал принимать острый накал суждений, а его участники уже не старались срезать в нем острые углы.

Уральские купцы, волей-неволей смирившись с потерей в родном крае большей части своих состояний, старались узнать от отца Дионисия о торговых делах Сибири. Желание их было естественно, а главное, необходимо. Им надлежало быть в курсе дел, чтобы найти на новых местах применение своим способностям с теми ограниченными возможностями, которыми они теперь располагали.

Но священник уходил от четких ответов, отделываясь фразами, в которых давал понять, что как смиренный слуга церкви не имеет никакого понятия о всем происходящем на обширной территории Сибири, подвластной Верховному правителю. Однако он не скрывал, с горечью признавал, что временные военные неудачи на фронтах борьбы с большевиками вносят в темпы государственной жизни Сибири тревожность и опасения. Эти обстоятельства, естественно, причиняют обитателям те или иные неприятности и огорчения и, конечно, не обходят стороной купечество, сословие, от которого зависит обывательское благополучие.