Война 1870 года потрясла художницу. Почувствовав, что у нее вырастают крылья героини, она бросилась к мэру Томери, чтобы сообщить ему о своем намерении собрать батальон и вести его в бой. Представитель власти, улыбаясь, отговорил ее играть, несмотря на брюки, роль Жанны д'Арк. Тогда художница превратила свой дом в пункт приема раненых и беженцев, который королевский принц Пруссии специально приказал «не трогать».

После войны жизнь потекла, как и раньше, с теми некоторыми отличиями, которые наносят такие глубокие раны. Мадам Мика умерла в очень преклонном возрасте, но особенно тяжелой для Розы была смерть Натали, дорогой подруги, спутницы сорока лет жизни, которая скончалась 21 июня 1889 года. Дом опустел, и Роза почувствовала себя в полной растерянности. Неужели ей придется грустно состариться рядом со своими привычными животными, здесь, в этом жилище отшельницы в глубине леса? Даже ее любовь к живописи начала ослабевать. И в этот момент судьба послала ей подругу.

Три месяца спустя после смерти Натали Розу Бонер посетила молодая американка Анна Клюмпке, тоже художница, с которой они до этого обменялись несколькими письмами. «Хромая, с некрасивым лицом, она испытывала перед Розой Бонер полнейшее восхищение, которое скоро превратилось в привязанность. В течение девяти лет женщины переписывались. Анна приехала в Би из Соединенных Штатов в 1898 году, желая написать портрет хозяйки дома, и воспользовалась ее гостеприимством. Шесть недель спустя Роза предложила девушке навсегда перебраться жить к ней. Та согласилась.

Изо дня в день художница вновь обретала вкус к работе. Присутствие Анны позволило ей начать работу над гигантской картиной, частично уже выполненной в эскизах: «Молотьба пшеницы лошадьми», как это практикуется в некоторых районах до сих пор. Чтобы реализовать это монументальное произведение, она нуждалась в помощи. Был необходим кто-то достаточно ловкий, чтобы взбираться на лестницу и работать под потолком, что ее ревматизм делал для нее невозможным. Анна, молодая и крепкая, могла бы отлично справиться с этой работой.

Чтобы лучше ее выполнить и закончить к Всемирной выставке 1900 года, было решено построить другую, более просторную и удобную, мастерскую, в которой предполагалось установить огромную картину». «Первый камень этой мастерской с выгравированными инициалами обеих женщин был заложен 29 августа 1898 года».

Роза была переполнена планами, к ней вернулось желание путешествовать. После визита, который ей нанесла Изабелла II, королева Испанская, огромная дама, для которой возникли некоторые сложности с подбором кресла, которое бы не превратилось в капкан, как это уже случилось однажды в замке Шомон, она решила прежде всего сделать Анну своей законной наследницей, для чего отвезла ее в ноябре к своему нотариусу. Потом она решила, что им необходимо отдохнуть под солнцем Лазурного Берега, пока рабочие будут заканчивать новую мастерскую. Женщины устроились в большой гостинице Кап Мартэна, рядом с виллой «Сирнос», построенной императрицей Евгенией, где она проводила каждую зиму. Художница и бывшая государыня встретились с радостью.

Казалось, жизнь все больше и больше улыбается Розе Бонер. Когда весной они с Анной вернулись в Би, мастерская была построена. Картина была наконец перенесена туда. Она никогда не была закончена. Во время прогулки по лесу Роза Бонер простудилась и заболела сильным воспалением легких, которое свело ее в могилу в течение сорока восьми часов. Она умерла 25 мая 1899 года.

После того как Анна осталась одна, у нее были некоторые распри с родственниками художницы, оказавшимися лишенными наследства шесть месяцев назад. И не без несправедливости; речь шла о семье ученых и исследователей, для которых деньги были всего лишь синонимом возможности продолжать исследования. Впрочем, они обошлись без ненужной шумихи дурного вкуса и довольно быстро пришли к соглашению: за американкой остался Би, в то время как огромная коллекция этюдов, собравшаяся у Розы Бонер за почти шестьдесят лет работы, была продана за миллион золотых франков. И только перед Второй мировой войной Анна Клюмпке оставила свою роль добровольного сторожа, чтобы вернуться в Соединенные Штаты, где она и умерла несколько лет спустя. Старое имение и его мастерская с того времени являются предметом внимательной заботы.

С тех пор, как я услышала у своей бабушки голос мадам Сары Бернар, воспроизведенный старым граммофоном с валиками, я часто спрашивала себя, полюбила ли бы я эту королеву французского театра в начале века. Во всяком случае, не с первого спектакля! Ее высокопарная, колдовская, напыщенная манера говорить вызывала скорее смех, очень быстро с примесью раздражения. Но, видимо, это было то, что нравилось в те времена, и выступления Альбера Ламбера и ле Барги, производили примерно такое же действие. Конечно, приходится жертвовать второстепенным, чтобы сохранить главное. В наше время, когда все стремятся прежде всего к естественности и человеческой правдивости, их оценили бы не в большей степени. Но так как в выдающейся актрисе подобного масштаба все же существовал внутренний огонь, то возможно, что если бы Сара Бернар была бы ученицей Дуллена, Жака Купо или Луи Жуве, она бы читала эти монологи по-другому и достигла бы такой же известности. Гений смеется над модой.

Все же даже во времена ее наибольшей славы находились люди, которые не переносили ее. Один из них был Марсель Пруст. Вот как объясняет это Жислен де Дисбах: «Со здравым смыслом ребенка он не скрывал своего разочарования от игры Сары Бернар, которую едва можно было понять, настолько быстро она декламировала, проходясь рубанком монотонного речитатива по целой тираде. Он не ведал в своем простодушии, что своей репутацией актриса была обязана в основном тому, что она была лучшей комедианткой в жизни, чем на сцене, и что ее триумфом является ее роскошная и сумасшедшая жизнь, полная забавных драм и странных личностей, что и сделало из нее любимую героиню для журналистов, уверенных, что о ней всегда можно написать красочную статью».

Суровая критика, исходящая от такого человека и такого писателя, мало поддающегося на подобное женское очарование! У Сары, судя по всему, его было много — высокая сильфида, сошедшая с портрета Клэрена, окруженная отблесками света, из которого выплывало таинственное треугольное лицо с тонкими чертами и с мечтающим взглядом зелено-голубых завораживающих глаз.

Несомненно одно, она покоряла всех, кто был рядом. Это случилось даже с Жюлем Ренаром, хотя он был предупрежден о ее чарах и даже поклялся: «Только не я! Я не попадусь на ее уловки!». И все же! Последуем за ним к Саре Бернар 2 января 1896 года: «У Сары Бернар. Она лежит перед монументальным камином на шкуре белого медведя. Впрочем, у нее вообще не садятся, у нее ложатся. Она говорит мне: «Располагайтесь здесь, месье Ренар!». Здесь? Где здесь? Между ней и мадам Ростан имеется подушка. Я не осмеливаюсь сесть на нее и встаю на колени в ногах мадам Ростан так, что мои ноги торчат как на исповеди. Когда мы направляемся в столовую, Сара берет меня за руку. Я забываю даже раздвинуть шторы на двери, ведущей в столовую. Я хочу отпустить Сару прямо перед столом, но надо идти в его конец, к большому стулу под балдахином. Я сажусь справа от нее и ем совсем мало. Сара пьет из золотого кубка. Я не осмеливаюсь открыть рот даже для того, чтобы попросить салфетку, которую у меня забрал лакей, и я ем мясо десертной вилкой. Через какое-то время я с удивлением ловлю себя на том, что аккуратно складываю объеденную спаржу на подставку для ножей. Меня также интригуют стеклянные подносы — на них накладывают салат. К счастью, слева от Сары сидит доктор, неизменный доктор романов, театральных пьес и жизни. Он объясняет Саре, почему она слышала этой ночью двадцать один удар, и почему ее собака пролаяла двадцать один раз… Потом мадам Морис Бернар (невестка Сары, урожденная принцесса Яблоновская) опрокидывает на скатерть вазу с водой и цветами. И вот я весь залит водой. Сара быстро смачивает пальцы в этой воде и растирает мне голову. Я становлюсь счастливым на длительное время… В гостиной стоят пальмы с электрическими лампочками под каждым листом. Здесь же — маленькая фигурка девочки из коричневой глины под стеклянным колпаком, которую Сара собирается закончить по возвращении. (Кроме всего прочего она занималась скульптурой.) Портреты, масса музейных вещей…». И еще животные! В Париже у нее были пять пум и две огромные собаки, «каждая из которых могла бы съесть ребенка на ужин». На Бель-Иле бывали несколько иные звери.