Да уж, у нее интересное прошлое. Со стороны оно могло даже показаться куда более увлекательным, чем было на самом деле. Все они – ее родители и бабушка с дедушкой – были довольно нелюдимыми, склонными к самоанализу, замкнутыми в себе людьми. И научили маленькую наблюдательную девочку быть такой же.

Вспоминая об этом, Шарлотта почувствовала себя совсем несчастной. Ей не спалось. Выбравшись из постели, она набросила махровый халат и стала бродить по двум этажам своей квартиры. Этого она не делала с тех пор, как въехала сюда. Просторный чердак – второй этаж – она превратила в гостиную с телевизором и музыкальным центром, там же была и вторая ванная комната. Шарлотта редко поднималась сюда, да и то лишь для того, чтобы включить проигрыватель.

Остановившись на винтовой лестнице, она стала разглядывать висевшие на стене картины – изображенные на деревянных дощечках религиозные сцены и обряды мексиканцев. Это было ее законное наследство, полученное от бабушки с дедушкой.

С Шарлоттой уже случалось такое, в темные часы после полуночи она лучше понимала себя. Она решила стать гериатром из-за своего прошлого. Временами ей казалось, что пожилые пациенты – это ее родители и бабушка с дедушкой, люди, которых она любила, но не смогла защитить. Никто – ни Сэм, ни даже Луиза не могли понять, что для нее значили родители.

Если она попытается рассказать все Сэму, он не согласится с ней или, что еще хуже, скажет, что все понимает, хотя понять не сможет. Ну что за жизнь она устроила себе, зачем заварила всю эту кашу? Какие неприятности навлекла на свою голову?

Целых два года к ней не прикасался мужчина, кроме тех нескольких раз, когда Роджер, заметив, что на них кто-то смотрит, целовал ее в щеку. А что теперь? Теперь она того и гляди станет нимфоманкой.

Шарлотта не любила это слово и, конечно, без всякого удовольствия примеряла его к себе.

Нимфоманки не бывают сдержанными.

А как же Сэм? Он ведь не безумен, не угрожает ее безопасности. Шарлотта понимала это сердцем, и для доказательства ей не нужны были подробности его жизни. А учитывая, как она себя вела, он и подавно был чрезвычайно сдержан и даже льстил ей. Можно не сомневаться, что он переживет эту временную одержимость, которую принимает за настоящие чувства.

А сейчас у нее создалось впечатление, что Сэм не в себе. Иначе как он мог сделать ей предложение? Он ведь совсем ее не знает. И уж точно не может любить. Шарлотта сама говорила, что она не из тех женщин, в которых влюбляются.

И еще… Нельзя забывать, что он приятель Роджера, ненавистный Красноперка. Окажись сам Роджер в подобной ситуации, он сбежал бы, не мешкая ни секунды.

Луиза права. Ей надо сконцентрироваться на карьере. А если она пустит в свою жизнь Сэма – пусть даже и ненадолго, – то совершит множество ошибок.

К тому же Сэм Блейк не из тех мужчин, которые согласятся играть в пьесе незначительную роль.

Все, что мне нужно, – это секс!

Ложась в постель, Шарлотта вспомнила эти слова, и теперь они показались ей даже смешными. Она натянула на голову одеяло. Хуже всего, что все в клинике слышали ее, а ведь она обращалась к одному Сэму.

А еще хуже, что в этих словах – правда.

На следующий день Шарлотта пришла на работу с припухшими глазами, но с решительно сжатыми губами. Коротко кивнув Глории, она направилась к своему кабинету. – Доброе утро, доктор Гамильтон, – сдержанно поздоровалась сестра. – Кажется, нас ждет хлопотный день. – И неожиданно добавила: – Хотя, надеюсь, он будет не таким хлопотным, как вчера.

Несмотря на скрытый смысл ее слов, говорила Глория абсолютно невинным тоном. Такой же невинной улыбкой наградила Шарлотту и Клер, проходя мимо по коридору. От их притворства Шарлотту даже затошнило.

Впрочем, ей оставалось вести себя как обычно, словно накануне не приключилось ничего особенного. Сняв жакет, Шарлотта облачилась в докторский халат и с головой окунулась в работу.

Несколько часов Глория и Клер вели себя слишком уж сдержанно, на ее взгляд. Впрочем, упрекнуть их было не в чем. Зато их помощница Барбара-Энн, молоденькая студентка медицинского колледжа, прошествовала мимо Шарлотты с легкой улыбкой на устах.

Вчера она забыла о Барбаре-Энн. Вчера она совершенно обезумела.

И что ей сказать им сегодня? «Перестаньте ухмыляться»? Уж тогда они точно решат, что доктор Гамильтон лишилась рассудка.

Одна лишь Джолен, регистратор и бухгалтер одновременно, вела себя как обычно. Однако это вовсе не означало, что она не думала о вчерашнем происшествии, о том красавце мужчине, который так надолго задержал доктора в смотровом кабинете, и о том, что она потом прокричала во весь голос.

Они все держались нарочито вежливо, но, всегда поддерживая Шарлотту, и на сей раз ничем не выказали своего отношения ко вчерашнему инциденту. Однако она заметила, что медсестры не приводили пациентов в первый смотровой кабинет. Шарлотта не спросила, в чем дело, но обратила внимание, что в коридоре полно больных, которые вполне могли бы дожидаться приема именно там.

По правде говоря, она была рада, что ее помощницы не пользовались в этот день первой смотровой, потому что сама даже смотреть на ее дверь не могла.

За делами незаметно наступил полдень. Помощницы Шарлотты принялись за ленч, и она осталась в одиночестве посреди длинного коридора, прямо напротив пугающей ее комнаты.

Как ни крути, ей придется зайти в первую. Так почему бы не сделать этого немедленно? Проскользнув в кабинет, Шарлотта бесшумно прикрыла за собой дверь. Свет в смотровой не горел: несколько мгновений она стояла в темноте, вдыхая в себя запах Сэма, припоминая, как вибрировал здесь его голос, прежде чем она закрыла ему рот поцелуем. Все это нужно оставить в прошлом.

Кто-то положил на смотровой стол, накрытый листом белой бумаги, красную розу на длинном стебле. Кто-то знал, что тут произошло.

А если хоть один в клинике знает, чем был вызван ее крик отчаяния, то об этом, само собой, известно всем. Именно этого Шарлотта и опасалась. Да, она старалась не шуметь, но рядом с Сэмом теряла контроль над собой. Похоже, кто-то положил розу в кабинете для того, чтобы дать ей понять, что ничего страшного не случилось, а если и случилось, то никто ее за это не осуждает.

Зато она сама себя осуждала.

Поставив розу в вазочку из белого стекла, Шарлотта продолжала работать. Никто не спросил ее о цветке, а первую смотровую снова начали использовать по назначению. Все было как обычно, или почти как обычно.

Без сомнения, все видели ее смущение, но приняли инцидент как должное, понимая, что разведенная женщина пытается устроить свою жизнь.

Всю неделю Шарлотта работала, а в свободное время старалась держаться в тени и подскакивала от каждого телефонного звонка. Вместо того чтобы ходить на работу пешком или ездить туда на машине, Шарлотта брала такси, избегая пользоваться своим стареньким автомобилем или новым «корветтом», стоявшим в гараже кондоминиума. Иногда она все же сидела в «корветте» и читала себе лекции о том, что надо наконец брать жизнь в оборот.

За долгие семь дней она ни слова не слышала о Сэме.

Наверное, она все-таки сказала ему нечто, что за– ставило его оставить ее в покое. Убеждая себя в том, что нелепо тосковать из-за его отсутствия, Шарлотта в то же время испытывала невероятное облегчение.

Днем в среду, ровно через неделю после визита Сэма и его телефонных звонков, погода была неважной. Шарлотта навестила нескольких пациентов в больнице, а потом зашла в чайную, которую держали ее соседи по дому Дэвид и Билл.

Бистро «Ти» располагалось на первом этаже небольшого отеля. Чайная имела два входа: один – через отель и ресторан, а второй – через дверь со стороны реки. Иногда по пути домой Шарлотта заходила сюда за какой-нибудь едой. Есть на людях она не могла, а дома готовить не хотелось.

Однако этим вечером, очутившись в уютном зале с невысоким потолком, где было совсем немного посетителей, Шарлотта решилась перекусить прямо в чайной. В дополнение к легкой, изысканной пище, множеству различных сортов чая и вин со всего света бистро «Ти» славилось льняными скатертями и салфетками, мягким освещением и приятной, негромкой музыкой.