Всю дорогу до Парижа она и Жиль оживленно болтали, а Джейд неторопливо просматривала свои записи. Она оставила несколько сообщений на автоответчике их телефона в лос-анджелесской штаб-квартире, их прочтут, когда офис откроется, и еще несколько сообщений отправила в Нью-Йорк. В Париже сейчас чуть за полдень, для всего остального мира это слишком рано. Первое интервью у Тимми только в половине третьего, у нее есть в запасе немного времени, чтобы отдать все распоряжения и собраться с мыслями. Движение на шоссе было довольно напряженное, и когда они повернули на авеню Монтень, было уже около часа дня. Увидев здание отеля «Плаза Атене», Тимми так и засияла. Это был ее дом вдали от родного дома. Ей нравилось здесь жить, нравилась элегантная роскошь, нравились люди, изысканное обслуживание, она любила встречаться за завтраком с друзьями в ресторане «Реле-э-Шато».
– В Париже у вас всегда такой счастливый вид, – заметил Жиль, распахивая ей дверцу, а швейцар улыбнулся, узнав ее, и прикоснулся рукой к фуражке.
– Добро пожаловать к нам, мадам О’Нилл, – приветствовал ее он.
Джейд уже распоряжалась относительно их ручной клади, и тут как раз подъехал Дэвид с фургоном, привезшим их собственный багаж и контейнеры с коллекцией.
Джейд неторопливо раздавала всем чаевые, а к Тимми вышел помощник управляющего, чтобы проводить ее в апартаменты, и сообщил Жилю, когда он должен вернуться. Тимми в Париже обычно обедала поздно, причем предпочитала маленькие бистро, где ее никто не знал и не поднимал вокруг нее суеты, там она могла есть простую французскую еду. Она поднялась по ступеням крыльца, вошла через вращающуюся дверь и оказалась среди строгой изысканной роскоши холла, тут уж никто не сомневался, что она важная персона, все служащие с ней здоровались, улыбались, заместитель управляющего шел чуть впереди, провожая к апартаментам. Здесь всеобщее внимание не вызывало у нее такой досады, какую вызвало бы где-то в другом месте. Она терпеть не могла, когда вокруг нее устраивали суматоху, но здесь, в отеле «Плаза Атене», ее встречали так искренне и сердечно, и она всем радостно улыбалась, идя к апартаментам, в которых останавливалась вот уже пятнадцать лет. В ее люксе были гостиная и спальня с прекрасными высокими окнами от пола до потолка, задернутыми пышными атласными занавесями. Мебель была баснословной цены, за такие деньги можно было купить небольшой замок во Франции, всюду позолота, зеркала, канделябры, огромная ванная комната с ванной, в которой она любила нежиться часами. На столе ее любимые шоколадные конфеты и фрукты, огромный букет цветов в вазе – приветствие управляющего отелем. Как же ее здесь балуют и тешат! Она чувствовала это, едва ступив в дверь отеля, и хотя ей предстояли сумасшедшие дни, она была счастлива, что проживет здесь больше недели. Десять дней в Париже восстановят ее силы, как бы тяжко ей ни пришлось трудиться. Предстояло пережить «безумный месяц», чтобы потом получить в награду неделю чистой, ничем не омраченной радости в Париже, Тимми всегда так считала.
Помощник управляющего поклонился, положил ключи на столик и исчез, а она сняла свой норковый жакет, бросила его на просторное бархатное кресло и стала просматривать у письменного стола полученные сообщения. Их было уже десять плюс четыре факса из ее офиса. Джейд прочитала для нее все сообщения и доложила, что все владельцы текстильных предприятий подтвердили время и место встреч, а одно из интервью перенесли на завтра. Впереди их ждут горячие денечки, им ли этого не знать. Тимми с Джейд принялись обсуждать дела, и в это время официантка принесла поднос с чаем. Здесь знали, что нужно подать Тимми, – заварили в чайнике «Эрл Грей» и положили в вазочку любимое печенье. Разве перед таким вниманием возможно устоять?
– Какой у тебя довольный вид, – заметил Дэвид, заглядывая в дверь.
Джейд показала коридорному, где именно следует поставить чемоданы Тимми в спальне. Здесь, в отеле «Плаза Атене», все совершалось по раз и навсегда заведенному порядку с точностью швейцарских часов. Дэвид улыбнулся, увидев счастливую улыбку на лице Тимми. В своей футболке и джинсах, с рассыпавшимися по плечам рыжими волосами она была похожа на подростка. Все так же радуясь, она села на кушетку в гостиной и положила ноги в своих черных туфлях-балетках на кофейный столик.
– Как же мне здесь хорошо, – призналась она, и в первый раз за все эти напряженные недели с ее лица исчезла тень озабоченности. Она так и сияла.
– Хотел бы я услышать это от тебя во вторник, – поддел ее Дэвид. Он-то знал, что к тому времени они будут рвать на себе волосы из-за неурядиц с коллекцией, нескончаемых пререканий с манекенщицами, технических сложностей с освещением и звуком, из-за неустойчивого подиума и еще великого множества обычных напастей, которые обрушиваются на них во время демонстрации коллекций, но сейчас – сейчас ее не терзали заботы, она просто радовалась тому, что она здесь. – Тебе и правда надо купить дом в Париже, раз уж ты его так любишь.
– Надо бы. Но меня слишком избаловали здесь, в отеле. Такого в собственном доме не будет. – И она широким жестом указала на цветы, поднос с чаем и печеньем, огромное серебряное блюдо с шоколадными конфетами, изысканную обстановку ее апартаментов. – В «Плаза Атене» я чувствую себя Элоизой [5].
– Ладно, Элоиза, у тебя есть полчаса, чтобы переодеться, если ты, конечно, собираешься переодеваться, – деловито сказала Джейд. – У тебя два интервью одно за другим, потом перерыв и встреча. Хочешь, чтобы я заказала обед? – Тимми покачала головой. Чай и печенье – что может быть лучше, ей этого вполне довольно. Ела она мало и была такая же худая, как их манекенщицы. В свое время ее приглашали работать манекенщицей, но ее не прельстила такая карьера. Даже и в те годы ей было гораздо интереснее создавать модели одежды, которые будут показывать манекенщицы, чем быть одной из них. Однако она и сейчас оставалась такой же стройной и изящной.
– Я не буду переодеваться, – спокойно сказала Тимми, взглянув на свои часики, и сделала глоток чаю.
Она хотела позвонить в Лос-Анджелес своему нынешнему эпизодическому спутнику жизни, хотя звонить ему в такой час было глупо. В Лос-Анджелесе сейчас четыре утра, и будить его ей не хотелось. Но Зак взял с нее слово, что она позвонит ему, когда прилетит в Париж, хотя ей это казалось абсурдом. Однако он убеждал ее, что непременно хочет услышать ее голос, и тогда уже успокоится, что она благополучно долетела, и это ее растрогало. Он редко баловал ее своим вниманием и заботой, и тут вдруг в кои-то веки проявление доброты.
Тимми не взяла его с собой в поездку, и он все еще сердится на нее, она это знала. Он как ребенок ждал, что она будет его баловать и забавлять, и в этот раз чуть не целый месяц дулся на нее, едва узнав о поездке. Он не верил ей, когда она говорила, что будет все время работать и что ей не до развлечений, хотя она и надеялась выкроить для себя свободный уик-энд. Заку нет никакого смысла лететь из Лос-Анджелеса ради двух свободных дней, считала она, – еще неизвестно, сможет ли она урвать их ради него, ведь всегда существует угроза, что что-то сорвется, – или двух дней, которые она хочет подарить себе для отдыха на следующей неделе. Когда Тимми работает круглые сутки, ей совершенно не нужно, чтобы Зак находился где-то рядом. Во время нынешней поездки у нее до сих пор не выдалось свободного часа, что уж говорить о дне. Интересно, если она позвонит ему из Парижа, умиротворит его звонок хоть немного или еще пуще разозлит? Она колебалась. Может быть, лучше позвонить позже, после обеда, но тогда он может обидеться, что она не сдержала обещание. Или позвонить сейчас, просто сказать: «Привет, целую, спи дальше», – и положить трубку? Она знала, что он ее не простил, – как она могла не выполнить его каприз и оставить на три недели в Лос-Анджелесе, а сама улетела сначала в Нью-Йорк, а после Нью-Йорка в Европу, в три города, о которых он давно мечтал.
