- Так я того посланца ни от чьих глаз не прячу, - нашёлся Блуд. - И не Владимиром он послан, а боярами Ставром и Хабаром, которые хотят всё миром уладить меж тобой и твоим братом. А, всё остальное зависит от тебя князь Ярополк, лить кровь или договориться ладом.
- Не ходи, князь, - снова встрял Вилюга. - Не даст тебе Владимир княжества Туровского, а казнит во славу Перуна, как это он уже сотворил с боярином Привалом, и с князем Рогволдом.
Пригрел боярин Блуд змеюку на груди. И как проглядел чужое коварство, ума не приложить. Сверлил Блуд бешеными глазами неслуха, а с того как с гуся вода. Да что же это делается на белом свете, коли мечник начнёт ближнего боярина лаять не потребно.
- И князь Рогволд, и воевода Привал воевали с Владимиром, а князь Ярополк ушёл добром из Киева, капли крови не сронив - за что его казнить, дурья твоя голова?
Произвели эти слова Блуда впечатление на Ярополка или нет, судить трудно, а вот на мечников произвели, даже смурной Одинец кивнул головой. Что ни говори, а разумно всё рассудил боярин Мечислав. Большой крови между Ярополком и Владимиром не было, а потому вполне они могут договориться. Все-таки сыновья одного отца, оба Рюрикова рода. А мечник Вилюга городит что-то уж совсем непотребное. Коли поднимет князь Владимир руку на приехавшего с миром Ярополка, то люди никогда не простят ему этой смерти. И Перун не одобрит братоубийства в отцовских палатах. Oб этом от имени дружины князю сказал Одинец. И ещё сказал смурной воевода, что мириться с Владимиром или воевать, решать самому Ярополку, но в словах боярина Мечислава есть своя правда, и князь это должен учесть.
Блуд, опасавшийся отпора с этой стороны, вздохнул с облегчением. А с Вилюги он ещё три шкуры снимет за срамные слова. Ведь едва под лютую смерть не подвёл своего боярина. Добро ещё, что хватило у Блуда ума вывернуться, помянув Ставра и Хабара, а то взлютовал бы Ярополк, у которого ныне не поймёшь, что творится в голове.
А Ярополк молчал, и в этом молчании не согласие было, а обречённость. И Вилюга вдруг понял, что этого человека уже не спасти. Кто-то там, неведомо где, уже вынес ему свой приговор, и дело остаётся за малым - привести его в исполнение. Всё, что дано было свершить ему в этой жизни, Ярополк свершил, а на большее сил у него уже нет. И никакие слова Вилюги его участь изменить не могли, а потому и не стал больше спорить мечник с боярином Блудом, смирился с неизбежным.
И даже когда в доме Гостяты набросились на него десять верных боярских псов, он им противиться не стал, а просто принял всё как есть, как неизбежное возмездие за попытку вмешаться в дела давно решённые и не подлежащие отмене. Боярин Блуд долго топтал Вилюгу ногами и брызгал слюной. Совсем ополоумел боярин от перенесённого страха и от той неизвестности, что ждала его впереди, а потому и вымещал свою неуверенность на взбунтовавшемся мечнике. Перунов ближник Бакуня только посмеивался, глядя на Вилюгины муки. Истязали мечника в подвале Гостятиного дома, наглухо прикрыв двери, дабы крики неслуха не долетали до чужих ушей. Но Вилюга не кричал вовсе, во всяком случае, не слышал своих криков, а слышал только громкое шипение, вырывающееся из заросшего шерстью Блудова рта:
- Изничтожу до смерти, шкуру спущу?
А потом из других уст прозвучало твёрдое слово:
- Хватит.
И это слово было достаточно весомым для того, чтобы витени Блудовых прихвостней перестали взлетать над Вилюгиной спиной.
- Не та вина, чтобы забивать до смерти, - сказал Ладомир, спокойно глядя на боярина Блуда.
А Бакуня ощерил свои редкие зубы и рассыпался дребезжащим смешком:
- Пусть живет мечник. А князю Ярополку никто уже помочь не в силах, ни человек, ни бог.
Глава 15 Жертвоприношение
Для Владимира нурманской ропот не явился неожиданностью - ждали они богатой добычи от разорения Киева, а всё закончилось миром да ладом. Ярл Скат в глаза князю не говорил ничего, но его дружинники поругивали Владимира уже открыто, упрекая в слабости. Хуже всего, что к словам нурманов стала прислушиваться и старшина чудская, и старшина кривецкая, и старшина новгородская, не говоря уже о простых ратниках, которые то и дело задирали киевлян. Откровенных грабежей пока не было, но к этому шло - войско не может долго пребывать в бездействии, не понимая целей своего князя. А положение Владимира было хлипким, то ли сел на великий стол, то ли не сел. Чтобы стать Великим князем, мало меды хлебать в чужом тереме. Если старшина ропщет, то, значит, не боится, чувствует зависимость князя. И Владимир действительно зависим от войска, которое внесло его в киевские ворота на щитах. И от киевской старшины он тоже зависим, она открыла ему ворота, а могла и не открыть. Чем дольше будет тянуться противостояние Владимира с Ярополком, тем больше будет его зависимость и от ближних бояр, и от простых мечников.
А сейчас у Владимира нет прав даже на Ярополкову ложницу, и по-прежнему спит там чужой женой белотелая Всеслава, в окружении мамок и нянек, как напоминание о том, что даже в киевском Детинце новый Великий князь не во всём хозяин. А если не хозяин, то, может, и не Великий князь?
От этих мыслей Владимиру стало жарко. Поднялся он с пуховиков и долго пил из серебряной ендовы фряжское вино. Пил так долго и жадно, что пролилось вино на белое полотно рубахи красными пятнами. Пятна эти на кровь похожи, но только похожи, потому что пролить вино много проще. Особенно человеку слабому.
- Шолох, - крикнул Владимир, - зажги светильник.
За дверью ложницы зашевелились, и взлохмаченная голова появилась в проёме, слабо подсвеченная снизу чадящим огоньком.
- Проводи меня к жёнке, - глухо сказал Владимир. - К Всеславе.
Шолох только затылок почесал в растерянности. Пятеро его товарищей, ближних княжьих мечников, зашевелились в полумраке прихожей, продирая слипшиеся глаза. Никто так и не понял, с чего это князю вздумалось колобродить среди ночи.
- Пойдете со мной, - приказал Владимир. - Все.
Шолох в ответ на недоумевающие взгляды товарищей только руками развел. Так и пошли по теремным переходам растерянной толпой вслед за широко шагающим князем. По пути ещё кто-то пристал из мечников, но на их вопросы никто даже рта не раскрыл.
В покоях Всеславы всполошились старые вороны. Так и замелькали в полумраке перед Владимировыми глазами седые патлы. Закричали мамки-няньки, запричитали, замахали руками.
- Тихо, - только и выдохнул в их сторону Владимир.
А дальше постарались мечники - отпихнули от князя наиболее рьяных, раскидали по углам непонятливых, освобождая проход к ложнице. А дверь в ту ложницу Владимир открыл сам.
Ни крика, ни протеста из темноты не последовало, хотя Владимир знал точно - не спит. По дыханию определил - слишком уж часто дышала Всеслава для спящей спокойным и крепким сном женщины.
Мечники как шли гурьбой, так и стали вокруг ложа вперемешку с мамками и няньками. А Всеслава даже глаз не открыла, пока Владимир срывал с неё рубашку, так с закрытыми глазами и приняла удобную позу, бесстыдно забелев в полутьме ягодицами. Никто на старания князя не промолвил ни слова, смотрели только да слушали, как тоненько скулит от мужских ласк покладистая Всеслава.
