Литмир - Электронная Библиотека

Завещание рядового 2-го разряда Кадзи:

Митико, когда этот листок попадет тебе в руки, меня уже не будет. Поэтому не хочу растравлять раны и касаться прошлого. Стараюсь призвать все свое хладнокровие, чтобы написать строго деловое письмо.

1. Фирма обязана выдать жене погибшего на фронте в знак соболезнования тридцатитрехмесячное жалованье. Это все, что я могу оставить тебе.

2. Церемоний с похоронами не устраивать.

3. Мою жалкую библиотеку продай или сожги (так лучше для тебя же, Митико — ничто не будет напоминать обо мне). Постарайся забыть нашу клятву и наше невозвратимое прошлое. Каким бы прекрасным оно ни было, нельзя думать о том, чего нет.

4. Верь, что я сделал все, что мог.

5. Сотри воспоминания и ищи свой путь в жизни. Безутешные вдовы не всегда достойны подражания. Тени прошлого — плохая компания для живых. Запомни, у тебя еще все впереди. Дыши полной грудью, ведь мы легли мертвыми ради живых.

«Какая ложь!» — подумал Кадзи. И заклеил конверт. Представил, как его вскрывает Митико. Представил ее бледное, как воск, лицо, дрожащие руки, слезы, бегущие по щекам. Митико, успокойся, ты никогда не прочтешь это письмо. Ему не нужны завещания. Он вернется к Митико живым.

— Кто знает, как пишется первый иероглиф в слове «сожалею»? — спросил кто-то.

— А тебе есть о чем сожалеть? — загоготал Саса. — Ну и тоскливые же у вас морды, солдаты. Сирако, как ты думаешь, запасников действительно отправят на фронт?

Сирако недовольно отмахнулся.

— Здесь хоть спокойно, — не унимался Саса. — Пусть холодно, ну так что? Весна не за горами, поля, травка. Фронт далеко…

— Заткнись ты, Саса, — бросил Яматохиса, склонившись в ад своим завещанием.

Двадцать новобранцев сосредоточенно скрипели перьями. Кое-кто просто молча сидел, придавленный внезапно ставшей такой ощутимой близостью смерти.

— Так никто и не скажет, как пишется первый иероглиф в слове «сожалею»?

16

— В завещании воина должна чувствоваться его готовность к бою, должно быть четко сформулировано предписание защитника родины своей семье, — объяснял Охаре командир роты.

Рядом стоял подпоручик Хино. Лица обоих были непроницаемы.

Охару трясло. Он чувствовал на спине холодные ручейки пота.

— Что значит готовность к бою?

Заикаясь, Охара ответил:

— Считать блаженством принести в жертву Японии свою жизнь.

— Смотри-ка, на словах он бравый солдат! — Капитан переглянулся с Хино.

— И что же пишет этот солдат, на словах признающий такую жертву блаженством?!

Охара стоял, опустив голову. «Во всей Квантунской армии на шестьсот тысяч не сыскать такого, как ты», — вспомнил он слова Хасидани.

— Я, как твой командир, несу ответственность за твое бабье малодушие. Думаю, мы тебя не в таких настроениях воспитывали, — ледяным тоном отчитывал Кудо.

— Из-за тебя, Охара, — сказал Хино, — командир комендантского взвода, помощник офицера-воспитателя Сиба и я должны отвечать перед господином командиром роты!

— Виноват, господин подпоручик.

— Твоя жена просила отпустить тебя на несколько дней домой, чтобы уладить семейные дела, — голос капитана становился все более жестким. — Я поинтересовался, что за неурядицы у тебя в семье, а оказывается, просто бабы между собой не поладили!

— Виноват, господин капитан.

— Господин командир роты не такого ответа ждет от тебя.

— Твоя бабья трусость гораздо опаснее для армии, чем какие-то левые настроения. Красные, как до боя дело доходит, храбро дерутся…

Хино усмехнулся. Тоже разоряется, сам еще пороха не нюхал.

— Современный бой, — продолжал капитан, — начинается с артиллерийской подготовки с последующим переходом в атаку. Отвага, настойчивость — вот что такое современный бой. Так что убеждения убеждениями, но солдат должен быть полон решимости драться. А такие вот, как ты, нытики и бабы, бегут, не приняв боя!

— Ну? — Хино сверлил его взглядом. — Поднять голову! Отвечать!

— Какой толк от ответа, если солдат неискренен? — Капитан пожал плечами. — Заставьте его написать письмо жене, напомните, что должен воин писать домой…

17

Хино дал ему на письмо тридцать минут.

Томиэ, ты глубоко заблуждаешься. — Иероглифы плясали у него под пером.

— …Разве не долг японки угождать свекрови в отсутствие мужа? Твои жалобы мешают мне успешно служить родине… Я скажу все в двух словах, прочти это внимательно и сделай выводы. Из-за этих неурядиц между тобой и матушкой я постоянно отстаю в службе от своих боевых товарищей. Если б ты знала, как меня это удручает! Итак, у меня созрело решение. Я горячо желал бы, чтобы ты служила моей высокочтимой матери, но поскольку ты этого не хочешь, уйди из дома Охары. Я, находясь на военной службе, не могу предоставить тебе другого выбора. Подумай сама, как тебе быть. Жду ответа.

Когда Охара положил перо, он был растерян и ошеломлен, как человек, потерявший при землетрясении дом и близких. Томиэ прочтет это письмо, потом, недоумевая, перечитает. Как переживет она эту неожиданную перемену в его чувствах? Какое решение примет она?

Прочитав письмо, Хино усмехнулся.

— Господин капитан полагает, что этого достаточно. Не думаю. — Хино показал в окно. — Вон около караульной будки акация. Десять раз туда и обратно! Заодно подумай, как стать человеком. Не придумаешь — приходи ко мне, помогу. Бегать будешь с винтовкой. Штык примкнуть. Исполняйте!

Двести метров туда, двести обратно. Десять раз!

— Ты не налегай, беги, как можешь, — посоветовал Саса и грустно покачал головой.

— Опять нарвался? — усмехнулся Кубо, складывая амуницию старослужащих.

— Бестолочь, — пробормотал Сирако. — Вечно впросак попадает! Как думаешь, назад сам придет или принесут?

Охара вышел, глядя прямо перед собой. Кто-кто, а уж он-то знал, что ему не пробежать и двух километров, не то что четыре…

18

Снова выпал снег. Он лежал, мягкий и легкий, как шелковая вата. Сразу потеплело, повеяло чем-то сладковатым и свежим, весна уже стояла на пороге.

Командир роты капитан Кудо решил воспользоваться последним снегом и провести учения на местности с задачей: скрытное приближение к противнику. В других ротах эту тему отрабатывали в сильные морозы. Протянув до потепления, Кудо рассчитывал теперь на лучшие результаты.

Напялив белые маскхалаты, носки на левую руку, чтобы снег, когда ползешь, не набивался в рукава, люди растянулись в снегу цепью. Впереди, примерно в тысяче метров, торчали две сопки. Объект атаки.

Снег был глубокий. Локти проваливались. Одно резкое движение — и лицо мгновенно зарывалось в снег.

Через триста метров цепь порвалась.

Достигнув выемки, Кадзи решил передохнуть. Он полз наравне с Яматохисой, немного опередив остальных. Но потом вдруг подумал, что все это глупо, и привычный спортивный азарт тотчас пропал. Ему не к чему было состязаться ни с Яматохисой, ни с кем бы то ни было. Он не испытывал к этим учениям ни малейшего интереса. Он держался первым по старой спортивной привычке. Яматохиса, видно решив, что Кадзи выдохся, успокоился и пополз медленнее. Кадзи обернулся, увидел Синдзе, помахал ему рукой. Синдзе ответил и пополз к нему.

— Скотина Ёсида готов, выдохся уже, — усмехнулся Синдзе, переводя дыхание.

За ними по всему полю барахталась рота.

— Пока доберемся до цели, все будем чуть тепленькие, какая там рукопашная!

Синдзе жадно глотал снег. Глядя на его впалые щеки, Кадзи вдруг вспомнил Охару.

— Хорошо, что Охара попал в лазарет. Он бы, бедняга, здесь не вытянул. А ведь благодаря Хино — вот ирония судьбы!

Охара свалился тогда на третьем заходе.

— Его смотрел врач, нашел белок в моче. Теперь наш Охара на диете. Ему бы лежать и радоваться, так нет, просится в роту.

Синдзе слушал рассеянно.

— Кадзи, ты не хочешь уйти со мной? — спросил он,

89
{"b":"234148","o":1}