Кудо несколько раз перечитал письмо и приказал вызвать подпоручика Хино.

— Имеются поводы для подозрений? — ответил вопросом Хино, когда капитан спросил его о Кадзи.

— Я спрашиваю, что ты думаешь об этом солдате.

Хино смотрел на капитана. Судя по всему, дело с открытками не всплыло. Лучше смолчать.

— Пока ни в чем не замечен, господин капитан. Слежу на совесть.

— А как считает унтер-офицер Хасидани?

— Хасидани натаскивает Кадзи в стрельбе.

— О, он еще и хороший стрелок?

— Очень точный прицел, господин капитан.

— А как насчет теории?

— Занимается успешно.

— На дежурстве усерден?

— Кажется, да.

— А этот, второй…

— Синдзе, господин капитан? Кажется, они очень дружны.

— Да что ты заладил — кажется да кажется, толком отвечай!

— Видятся они не часто.

— Это почему?

— У Синдзе все наряды, а этот на строевой.

— Хороший стрелок, говоришь? Займись им основательно, вытяни душу, но сделай мне из него отличного солдата. Присматриваешь за ним?

— Так точно, господин капитан.

— Вот письмо пришло. Его жена просит разрешения навестить его. А?

Воцарилось молчание.

Пограничный район, разрешение… Кто здесь станет проверять это разрешение? Только в представлении живущих в тылу пограничный район воспринимался как какое-то строго охраняемое и недоступное для посторонних место. Болото да казарма — вот и весь район. Правда, граница. Край света. Ни солдаты, ни их семьи и не мечтали о возможности свидания.

Разглядывая ломкий женский почерк, Кудо нафантазировал красавицу, летящую на санях сквозь буран за полторы тысячи километров па свидание, сюда, в забытый богом край. Капитан был по натуре романтик — недаром, окончив училище, он немедленно попросился на передовую. Он страстно хотел прослыть гуманным, чутким отцом-командиром. Беспредельная преданность этой солдатской жены казалась ему одновременно и непростительной слабостью и упоительной сказкой.

— Если это не дозволяется, просит известить ее, а если не получит ответа, то будет, мол, считать, что разрешили, и выедет. Ловко придумано! Есть основания не разрешать?

На губах Хино повис грязный смешок.

— Нет. Но только этак всем захочется.

11

Кадзи искал случая поговорить с Синдзе по душам и, объединившись с ним, проучить доносчика Сирако. Но случая все не представлялось. Синдзе после памятного происшествия был отстранен от службы в канцелярии и теперь возил продукты. Встречались только на построении перед самым отбоем.

Шли дни. Снегопад сменялся снегопадом, мороз все не сдавал позиций.

Часть дивизий получила приказ о переброске на Южный фронт. Весть об этом просочилась к соседям. Кто следующий? На южных островах то и дело высаживались американские десанты. Американцы форсировали наступление, японские войска отступали с большими потерями. Но это было далеко. Тысячи километров. Солдат не информировали об истинном положении на фронтах. После вечерней переклички дежурный унтер-офицер читал сводку о победах японской армии, а солдаты со страхом вглядывались туда, где за заснеженными болотами лежала северо-восточная граница.

С цветистым краснобайством, как о радостном и торжественном событии было объявлено о начале Инпалской операции (вызывавшей в ставке одни опасения). Славили командующего, его безрассудную смелость, ждали от него побед в честь национального Дня армии.

Копившаяся и месяцами подавлявшаяся энергия ждала праздника. В этот день выдают сакэ и вообще дышится вольнее. Солдаты жаждут жратвы и женского общества. Конечно, в этом ледяном аду женщина — всего лишь несбыточная мечта. От одного этого слова солдаты вздрагивают и воображение начинает лихорадочно работать. Жратва не так сладка, как женщина, зато более реальна. А если еще к ней выдают сакэ — полное блаженство. День армии отмечали торжественно. После парадного завтрака были выданы сласти и табак. Сакэ обещали после обеда. Новобранцы выскребали котелки. Сегодня они и споют, если захочется, а может, и поплачут. Вот что делает с человеком сакэ!

Когда выдадут сакэ, можно будет сработать под пьяного и отделать Сирако. Хотя трудно поручиться, что все сойдет гладко. А можно сесть в сторонку и поразмыслить на досуге — тоже неплохо.

После обеда в казарму вошел дежурный.

— Рядовой первого разряда Синдзе!

— Здесь и всего лишь в одном экземпляре, — откликнулся Синдзе со своей койки. Сегодня — редкое явление — он был свободен от дежурства и чинил носки.

— Захватить двух новобранцев и очистить выгребные ямы! Проследить за вывозкой нечистот из расположения.

— Эй, дежурный, когда сакэ поднесут? — поинтересовался кто-то из старослужащих.

— Скоро.

— Чей приказ? — спросил Синдзе, откусывая зубами нитку.

— Дежурного унтер-офицера.

Дежурил Сога.

Синдзе отложил носки, убрал иголку. На лбу у него вздулась голубая жила.

— Ну вот, — сказал он, — передай дежурному унтер-офицеру или можешь передать подпоручику Хино, все равно: убирать сортир пойду я один, новобранцы здесь ни при чем.

Кадзи поднялся. Охара взглянул на Кадзи, словно спрашивал: мне тоже пойти? Но Кадзи не взглянул в его сторону.

— Сирако, пошли поможем, — бросил Кадзи.

Тот с надутым лицом огляделся по сторонам и, увидев, что никто из старослужащих не собирается поддержать Кадзи, недовольно пробормотал:

— А ты мне не начальник, нечего указывать.

— Правильно! — весело подтвердил старослужащий, которому Кубо массировал спину. — Не уступай, сейчас еще сакэ принесут!

— Это не указание, — тихо сказал Кадзи. — Просто ты тоже свободен и можешь помочь человеку.

Сейчас он сдерет шкуру с Сирако. Иудино семя! И тут же Кадзи подумал, что, если быть справедливым, виноват он сам. При чем тут Сирако? Потребовали выдать — он и выдал. Просто ему, как и всякому другому, не хотелось лишний раз нарываться на неприятность. Старослужащие молчали.

— Пошли, — сказал Кадзи.

Ему надо поговорить с Сирако. Потолкуют — может, в чем-то и поймут друг друга.

Сирако не пошевелился, не ответил. Он боялся Кадзи. Все это видели. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь из старослужащих солдат наорал на него, заставил идти, тогда он пойдет. Но все молчали, даже Ёсида будто воды в рот набрал.

— Оставь его, Кадзи, хватит! — сжалился Синдзе.

Таноуэ, может, потому, что Кадзи каждое воскресенье писал ему письма, встал перед Сибатой по стойке смирно.

— Рядовой второго разряда Таноуэ пойдет чистить уборную.

Они вышли все вместе, дежурный — последним.

— Ради бога, скорее управляйтесь, — крикнул им вдогонку Ямадзаки, — а то мне не терпится…

12

— Понятно, кто я для них. Врагом считают.

В голосе Синдзе прозвучала откровенная ненависть ко всем его мучителям во главе с подпоручиком Хино.

Конечно, может, это просто совпадение. Может, китайцы только сегодня подводы подогнали. И все же не случайно жребий пал именно на него. В последнее время Синдзе получает наряды на самые трудоемкие работы и постоянно недосыпает: то его посылают за углем, то в ночной обход, словно он самый младший в своем разряде.

— Тебе, Кадзи, тоже несладко, — вздохнул он.

— Нет, ничего. Только вот Хасидани загонял по стрельбе.

Стрельба стрельбой, но и на занятиях по штыковому бою доставалось от Сибаты. Да что там Сибата! Сога — вот с кем никто не мог сравниться, на его занятиях Кадзи буквально валился с ног. Унтер гонял его до седьмого пота.

— Тебе хорошо, вон какой ты крепкий! — пожаловался Синдзе и его тусклые глаза с завистью оглядели Кадзи. — А я вот-вот выдохнусь. Они только этого и ждут, чтоб я выдохся и загнулся.

Кадзи нечего было возразить. Да, может, и так. Тактика на измор. Чем она по существу отличается от узаконенного самосуда?

Поодаль от уборной их поджидал китаец с телегой. На нее предстояло грузить ледяные глыбы, которые трое японских солдат отобьют ломами и вытащат из отхожей ямы.