— Ты что, получил особое задание контролировать распределение продуктов? — ехидно спросил Мацуда. — А что, если эти мои «беззакония» помогают увеличивать добычу? Можно сказать, твоей же работе помогают, тогда как?

— Ах, какие высокие цели! — в тон ему ответил Кадзи. — Ну ладно, некогда мне с тобой спорить! В последний раз предупреждаю. Еще раз позволишь себе что-либо подобное — будешь иметь дело со мной.

— Понял, господин начальник, — небрежно сказал Мацуда, почесывая пятку. — Не стоило бы, да уж ладно, по доброте своей стариковской предупрежу вас и я. На руднике люди стали поговаривать про вас, господин начальник, будто бы неизвестно, кто вы есть такой: японский патриот или китайский агент.

Кадзи взметнул брови.

— Ну?

— Да нет, больше пока ничего. Только жаль мне тебя. Я ведь понимаю, ты из себя такого борца за справедливость разыгрываешь потому, что по должности своей тебе неудобно таскать домой муку да сахар. Очень сочувствую. Людям питаться надо. А как вам пропитаться на одиннадцать килограммов пайкового риса в месяц… Пло-охо!

Кадзи едва удержался от искушения двинуть кулаком по этой наглой физиономии.

— На будущее советую во время разговора со мной убирать со стола свои гнилые копыта.

Мацуда позеленел.

— Может, помочь тебе?

Под яростным взглядом Кадзи ноги медленно сползли со стола.

41

В эту ночь Чен наконец принял решение. Кадзи японец, и на него рассчитывать нельзя, он может защищать только японцев. Этот пампушечник с головой горшком прав — бессмысленно угождать японцу, его доброжелательность всего лишь минутная прихоть. Пока будешь от него добра ждать, матушка помрет.

Ночью разгулялся ветер, поднялась пыль. Удобный случай, никто ничего не увидит. Прокравшись к продовольственному складу, Чен тихонько постучал в окно конторки. Под окном на составленных вместе стульях спал рябой сторож. Они заранее уговорились, что сторож его впустит.

Получилось не совсем гладко. Рябой нализался краденого спирта и беспробудно спал. Боязливо озираясь по сторонам, Чен с замирающим сердцем продолжал стучать. Наконец рябой продрал глаза и впустил Чена через окно.

— Сегодня много не бери, — заплетающимся языком бормотал сторож. — Мацуда сердитый, с Кадзи поругался. Завтра будет придираться.

— А вы пампушечнику не понесете?

— Не твоя забота! — в голосе рябого, всегда прикидывавшегося придурковатым, неожиданно прозвучали грозные нотки.

Чен совсем оробел.

— Я-то думал, вы сами вынесете пампушечнику, а я уж у вас возьму себе маленько. А сам я не сумею вынести, боюсь.

Рябой залился сиплым смешком.

— По подолам лазишь, а в мешок залезть боишься? Давай не разводи тут… бери да уматывайся. Вон фонарь на стене, зажги, да смотри, чтобы с улицы не было видно.

Чен стал ощупью искать фонарь. Неловко шаря в темноте, он с грохотом опрокинул стул.

— Тише ты, болван! — прикрикнул на него рябой.

Снова стало тихо. Только сердце в груди у Чена колотилось так сильно, что, казалось, его удары слышны на улице. Зачем он сюда пришел? Не надо было приходить. Не надо!

Рябой, бранясь себе под нос, зажег фонарь и прикрыл его огромной лапищей. Свет, просачивающийся меж пальцев, бросал на стены и потолок тени, уродливые, искаженные, страшные, как призраки.

— Вон дверь в склад. Иди, да поживей! Такому размазне второй раз сюда лучше не соваться.

Спрятав фонарь под пиджак, Чен вошел в склад. Там было еще темнее. Тяжелый воздух был насыщен запахом отсыревшей плесневеющей муки. Неуверенно, ощупью Чен добрел до штабеля мешков с мукой. И тут ему вдруг стало до слез жалко себя и обидно за свою долю. На какое дело он идет! И все ради матушки! Уж лучше бы она померла… Чен боязливо пощупал один мешок. Полный, туго набитый мешок. И это прикосновение напомнило ему о мадам Цзинь. Пожалуй, если бы он пришел воровать муку для нее, он не трусил бы так…

Мешок был зашит крепкими суровыми нитками. Надо распороть, потом зашить снова. Нет, на это он сейчас не способен. Забравшись на штабель, Чен снял верхний мешок и воткнул нож в середину второго. Это стоило ему такого напряжения, что казалось, будто силы его окончательно иссякли. Снова стало страшно, он боялся, что из-за мешка сейчас глянет лицо Кадзи, полное уничтожающего презрения: «Ты вор, хуже вора, Чен! Жалкий подонок. Ничтожество!» А за ним светлое личико Митико, впервые полное сурового осуждения: «Что вы делаете, господин Чен! Как я ошиблась в вас!»

— Чего ты там копаешься? — раздалось снизу.

Чена передернуло от страха. Он вцепился в мешок, чтобы не свалиться.

— Бери, сколько надо, да проваливай живо. Сейчас обход будет.

Чен начал трясущимися руками пересыпать муку в мешок, принесенный с собой.

Вдруг на чердаке раздался громкий дробный стук.

— Это крысы, — пробормотал рябой.

Переведя дыхание, Чен пересыпал еще несколько горстей. Но тут откуда-то поплыл, низко, по самой земле, странный, нечеловеческий, протяжный стон, обиженный и проклинающий в то же время. Чена бросило в дрожь. Этого он уже не мог вынести. Звук оборвался. С судорожной поспешностью Чен попытался взвалить верхний мешок на место и не мог — не было сил.

— Ветер воет. Отдушина, видно, засорилась, — услышал он спокойный голос рябого.

Чен вышел из склада весь в холодном поту. Килограммов пять-шесть муки, только и всего.

Выпуская его через то же оконце, рябой проворчал:

— Больше сюда не суйся. Такие обязательно завалятся.

Чен немного успокоился и перевел дух. Надо было взять больше.

— Э, такую мелочь никто и не заметит. Все равно японцы разворуют.

— Ишь расхрабрился! Иди себе, иди, — рябой вытолкнул его в окно.

42

Наутро, глянув на осоловелую физиономию рябого, Мацуда понял, что тот прикладывался к спирту.

— Выпивать можешь, но так, чтобы в глаза не лезло! — пожурил он сторожа. — Сколько вчера выпил?

— Да самую малость, — притворно боязливым голосом уверял рябой. Он хорошо знал: перед Мацудой надо показывать покорность, тогда все сойдет. Правда, после каждой кражи он не забывал поделиться заработком с Мацудой, но понимал, что особенно наглеть нельзя, не то ему нездобровать.

— Знаю я твою малость. Не меньше литра вылакал, — рассмеялся Мацуда и пошел проверить, сколько убавилось в бутыли.

В складе он наметанным взглядом сразу обнаружил непорядок в штабеле муки. Нечистая работа, непохоже на рябого… Мацуда взял сторожа в оборот, и тот, поняв, что одними шуточками не отделаться, выложил все. Растрогала его очень сыновняя любовь Чена, вот он и размяк, не стал его задерживать…

На одутловатом, болезненно бледном лице Мацуды появилась зловещая улыбка.

— Значит, он залез, пока ты спал пьяный?

— Ну да! Я-то проснулся, сцапал его, а он как разревется и начал меня просить…

— Как же он в склад забрался?

— А вот через окно, — рябой показал на окно, через которое он впустил Чена. — Закрыть его забыл…

Мацуда не сводил с рябого подозрительного взгляда, а сам тем временем соображал.

— Ладно, будут спрашивать, так и отвечай.

Он отлично понимал, что рябой врет. Но не это ему было важно. В краже замешан подчиненный Кадзи!

Мацуда отправился в отдел рабочей силы. Там все были на местах, кроме Окидзимы, который повел на рудник смену. Мацуде сегодня везло. С безразличным видом Мацуда подошел к столу Чена и неожиданно ткнул его пальцем в лоб.

— Ну, Чен, как дела?

Чен побледнел.

— Сколько на мучке заработал? Или сам будешь есть?

Кадзи оторвался от бумаг и прислушался.

— Что так мало взял? Воровать так воровать. Стоило ли мараться из-за пяти кило?

Теперь уже все взгляды были сосредоточены на Чене. Подошел Кадзи. Чен поднял на него глаза, как побитая собака на хозяина.

— Что случилось?

— Да вот уж не знаю, как и сказать… — одутловатая физиономия Мацуды расплылась в торжествующей улыбке. — Не думал, не гадал, что среди подручных у таких святых мужей может вор затесаться. Я могу простить, господин Кадзи, для меня это пустяк. Мы-то здесь на руднике к таким делам привыкли. Но в назидание себе почтительнейше прошу разрешения узнать, как вы, господин Кадзи, соизволите поступить в таких обстоятельствах?