Цзинь остановила долгий взгляд на смуглом лице, изуродованном глубоким шрамом.
— За колючей проволокой?
Мужчина кивнул.
У нее заколотилось сердце. Она вспомнила. Когда они ходили в бараки к спецрабочим, высокий бледный человек, похоже, самый главный у них, вывел ее за дверь, в ночную темень и стал с ней болтать, выспрашивая как бы между прочим о дорогах и деревнях вокруг Лаохулина. Потом сказал:
— Ну, спасибо. Очень приятно было поговорить с тобой. Ведь мы тут живем, ничего не зная, что на воле творится.
И собрался уходить. Цзинь рассердилась. Она сюда «работать» пришла, а не болтать.
Мужчина спохватился и, отдавая ей специальный талон, выданный отделом рабочей силы, сказал:
— Извини, пожалуйста, что задержал тебя. Мне хотелось только поговорить.
«Чудак!» — подумала Цзинь. Глаза у этого человека в полутьме сияли холодным блеском. Не сальные, не мутные от похоти. В такие глаза ей еще не доводилось смотреть… Что-то затаил этот человек, подумала тогда мадам Цзинь.
— Ты сбежать хочешь, да? — инстинктивно понизив голос, спросила она его.
Мужчина улыбнулся, потом, словно размышляя, сказал:
— Наверно, это все-таки возможно…
— Хочешь помощь получить?
— Не на кого надеяться. Платить нечем.
— Да, конечно. Задаром на такое опасное дело никто не пойдет, — нарочно подзадоривая, ввернула она.
— Ты права. Здешние китайцы кормятся японскими объедками. А тебе спасибо за доброе слово.
— Высоко себя ставишь! — зло усмехнулась мадам Цзинь. — Объедки! Сам-то не лучше, сидишь тут и ждешь, пока японец кусок тебе кинет. Что, неправда?
Он пожал плечами.
Вот тогда она и заговорила о проволоке.
— Куда вы денетесь? — сказала она. — Опутаны колючей проволокой по рукам и ногам, пальцем не шевельнете…
Мужчина усмехнулся и сказал, что страшна не проволока, а электрический ток. Ток включен человеческой рукой — значит, человек его и выключить может.
— Ничего у вас не получится, как ни старайтесь, — махнула рукой Цзинь. — Под какой звездой человек родился, так ему и жить: одному счастливо, другому несчастливо. Вас забросили за колючую проволоку, а мне судьба в грязи валяться. Слаб человек. Толкнет его жизнь: «Иди сюда!» — он идет; «Иди в другую сторону!» — он в другую идет. Так и живут люди…
— Не совсем так, — тихо и спокойно возразил мужчина. — Человек может стать очень сильным, если сумеет понять причины своего несчастья. А понять их можно…
Мадам Цзинь усмехнулась.
— Ты прямо как учитель в школе… А я рассуждаю просто: беда наша в том, что нам все время жрать надо. Утром наелся, сыт, а к обеду снова проголодался…
Мужчина рассмеялся, но добрым, светлым смехом.
— Вот на это наши взгляды сходятся. Согласен. Понимаю. Но теперь и ты должна понять, что надо сделать с колючей проволокой и с этим «иди туда», «иди сюда».
Она не нашлась, что ответить. Не приходилось ей раньше вести такие разговоры с мужчинами. Непонятный какой-то, чудак… А все-таки приятно — говорит с ней как с человеком. Охваченная непривычным чувством, она молча смотрела на него.
— Мы еще увидимся! — И, легко сжав ее руку, человек скрылся в темноте.
Цзинь узнала, как зовут этого чудака: Ван Тин-ли. Так назвал его очередной рабочий, которому она досталась. Уткнувшись ей в грудь лицом, он со слезами вспоминал далекий дом и робко прижимался к ней своим исхудалым телом. Когда один за другим к ней пришли и ушли еще пять, она поняла, что их прерывающееся дыхание и стоны, похожие на всхлипывание, выражают совсем не похоть…
Когда в десять часов вечера свет мигнул три раза и женщины вышли из бараков, перед ней снова появился этот Ван.
— Ну как, надумала?
— Пока не возьмусь. Но подумаю. — И она добавила, зло блеснув глазами:
— А не боишься, что выдам? За донос, наверно, дадут чего-нибудь!
— Поступай, как знаешь, — тихо сказал Ван. — Можешь добить лежачих — нас шестьсот человек…
И в свете тусклого фонаря она увидела бесстрастную улыбку на его лице.
Мужчина со шрамом на лице ждал ответа. А она все вспоминала разговор с Ваном.
— Опасное дело. Если попадемся, — она жестом показала, как рубят голову.
— Это без тебя знаем. Если вывести отсюда спецрабочих и продать на другой рудник, знаешь, сколько можно заработать! — горячо уговаривал он. — Скажем, что привезли из Шаньхайгуаня получим вознаграждение за вербовку, опять же дорожные. Пожалуй, по двадцать пять иен с головы наберется. А если скажем, что выдали им аванс по десять иен, то будет уже по тридцать пять иен! Сотню уведем — и три с половиной тысячи в кармане! Соглашайся. Устроишь все, как надо, — половина твоя.
Полторы тысячи иен! Какие деньги!.. Цзинь закрыла глаза. Полторы тысячи мужчин — вот что такое для нее эти деньги!
— А что надо сделать?
Мужчина усмехнулся.
— Самое лучшее — вот так! — Он нажал пальцем ей на сосок. — Раз — и ток выключен.
Цзинь хихикнула, поежившись от щекотки.
— Жалко их продавать… — сказала она, вспоминая чистый взгляд Вана. — Голодные, шатаются от слабости…
— Меня не разжалобишь, не пытайся. Не на такого напала, — зло сказал мужчина. — Их все равно убьют. Ты уж поверь мне. Разве япошки оставят их в живых? А мы уведем их из плена, им же лучше будет. И сами поживимся. Немного рискованно, конечно. Ну да я к этому привык. Вообще-то я в сговоре с одним японцем орудую. А это дельце мы с тобой вдвоем сварганим.
Цзинь долго разглядывала сухое, дерзкое лицо этого человека.
— Откуда у тебя такой шрам?
— Не от праведных дел, — ответил он, проведя рукой по шраму. — Нелегкий хлеб ел… Ну так как же, согласна?
Цзинь не ответила. Ощерившись, он больно ущипнул ее.
— Пойдешь. Ты баба хитрая.
… Может, она и не хитрая, но без риска не проживешь. Прижав к себе юношеское тело Чена, такое непохожее на тело того страшного человека со шрамом, она еще раз спросила:
— Трусишь?
Почему-то в это мгновение в его памяти мелькнуло лицо Митико. «Стыдно, Чен! Не поддавайся соблазну!» — укоряли ее глаза. Но, прильнув к пышной груди мадам Цзинь, Чен отмахнулся от этого видения.
39
На следующий день в конторе обсуждали сообщение о безоговорочной капитуляции Италии.
— Вот негодяи! Им немцы помогали, а они…
— Ничего, Германия только избавилась от обузы. Теперь ей даже легче будет.
— Но Италия станет базой союзных войск.
— Пустяки, к тому времени Германия высадит в Англии десант. Италия никакого значения не имеет.
— Высадит… Если б могла, давно бы высадила…
— Больно ты быстрый. Ей сначала надо свалить русских.
— Поди свали их!
Чену было все равно, что происходит с Италией, Англией, Советским Союзом. Ему было безразлично даже, что делает Япония с его родиной, Китаем. Перед глазами неотступно стояла мадам Цзинь, в ушах звучал ее искусительный шепот: «Заработок пополам, покупай тогда хоть весь продовольственный склад». А Митико спрашивала: «Тебе пригодились мои пять иен? Да? Я очень рада». Нет, он не в силах встретиться с ней, он будет теперь избегать ее даже на улице…
Чен глянул на Кадзи. Тот о чем-то беседовал с Окидзимой. Может, подойти к ним и сказать: «Господин Кадзи, готовится побег спецрабочих». Чен понурил голову. Нельзя, он обещал не выдавать мадам Цзинь. Он снова посмотрел на Кадзи. Тот что-то оживленно объяснял Окидзиме, развернув газету. Это был человек из другого, чуждого Чену мира.
Заголовок передовой статьи был набран крупными иероглифами: «Безоговорочная капитуляция Италии. Предательство бывшей союзницы не ослабит уверенности Японской империи в неизбежности нашей победы. Сто миллионов, сплотитесь воедино!»
— Хотелось бы мне пощупать своими руками, что это за штука такая — уверенность в неизбежности победы, — кисло сказал Окидзима.
Кадзи скривил губы. Главная ставка, по-видимому, перестала заниматься, чем ей положено, — научно обоснованным ведением войны, и посвятила себя беззастенчивому обману народа.
