Кадзи ждал звонка. Ну, сегодня-то он горячиться не станет. Последовательно, не торопясь, логикой он припрет директора к стене…
Телефон действительно зазвонил. Кадзи учтиво повернулся к аппарату, будто это был сам директор, и деликатно снял трубку. Но голос, который он услышал, принадлежал не директору. Пост охраны лагеря спецрабочих докладывал, что четыре спецрабочих бежали… У Кадзи пересохло в горле.
Утреннюю смену — двести двадцать человек — сегодня сдавал Окидзима. Ночную смену — двести тридцать человек — принимали утром, после сдачи первой смены, другие сотрудники отдела. В лагере оставалось сто тридцать шесть человек больных и получивших травмы. Таким образом, все пятьсот восемьдесят шесть спецрабочих как будто были налицо. Но при раскомандировке по забоям оказалось, что четырех человек не хватает!
Трудно было предположить, чтобы Окидзима, сопровождавший колонну до проходной, просчитался. За короткий промежуток времени с момента сдачи до раскомандировки сбежать было невозможно. Из лагеря побег тем более немыслим. Оставалась одна версия: бежали из ночной смены. А утром четыре рабочих из вновь прибывшей смены как-то сумели перейти в ночную, только что вышедшую из штольни, чтобы при проверке численность людей сошлась.
Но производственники и слышать не хотели о подобной версии. И охрана и надзиратели в один голос заявляли, что у ограды никаких следов побега нет, а ночью все люди были на рабочих местах.
Окидзима, на котором лежала ответственность за организацию вывода спецрабочих из лагеря, сдачу и прием их от производственников, раскипятился, заявил, что просидит в лагере целый день, но разыщет четверку, которая перешла из утренней смены в ночную, и заставит их сознаться. Кадзи отговаривал его. На этот раз они поменялись ролями: Кадзи пришлось одергивать Окидзиму, до сих пор было наоборот… Кадзи сумел убедить его, что установить имена сбежавших все равно не удастся, даже если попытаться сверить отпечатки пальцев и личные бирки со списком. Они будут называть любые фамилии, какие вздумается, и ничего не докажешь. Сейчас важно не кто сбежал, а как сбежал, доказывал Кадзи.
Когда о побеге доложили директору, он сначала даже улыбнулся — правда, одними уголками рта.
— Что-то частенько у нас стали бегать, — сказал он, поочередно оглядывая Кадзи и Окидзиму; это следовало понимать как намек на недавний увод вольнонаемных рабочих. — Но так как вы, специалисты, надо думать, приняли все мыслимые меры, я, дилетант, не рискую критиковать вас. Подумаем лучше, что мы ответим жандармерии.
— А чего думать? Не можем же мы круглые сутки не спать, сторожить их. Единственное что нужно, это потребовать от персонала производственных участков, чтобы получше смотрели.
— Слушать тошно, Окидзима, — неожиданно резко сказал директор. — Слушать тошно, как ты сваливаешь вину на других. Кто отвечает за побег, ты или Кадзи? Говорить начистоту!
— По отдельности, наверно, никто. А если уж начистоту — война во всем виновата. Впрочем, пусть буду я виноват. Если прикажете, готов держать ответ.
— Очень хорошо. Но я должен тебе напомнить, что главную ответственность перед жандармерией несу я. Так что твоим увольнением тут дело не закончится.
«Ну отчего вы у меня оба такие строптивые?» — говорил директорский взгляд. Как бы ни свирепствовало военное командование, не станет же оно из-за побега четырех пленных расправляться с директором и ответственными специалистами крупного рудника. Но надо, чтобы подчиненные в трудную минуту держали себя, как положено. А эти хорохорятся, как петухи.
Беседа кончилась тем, что Окидзима извинился перед директором.
От директора Кадзи и Окидзима отправились в бараки. Вызвали старост. Окидзима не смог от них добиться ничего, кроме «не знаем» и «не слышали». Хотя это было естественно, хотя ничего другого не следовало и ожидать, притворное выражение неведения и недоумения на лицах старост окончательно вывело из себя и без того взбешенного Окидзиму. От рукоприкладства его удержало только присутствие Кадзи.
— Расстрелять бы сейчас человек пять, как это делается в армейском лагере, и вы бы сразу заговорили! — сказал Окидзима голосом, готовым сорваться на крик. — А здесь бояться нечего, знаете, что расстреливать не будут. Так? Я вас понял, трусы вы ничтожные! Насилия страшитесь, а доброжелательство презираете. Ну так теперь вы у меня познакомитесь с беспощадным насилием! Вы уверены, что удачно задумали и провели свое дело, ловко надули нас. Об одном только вы забыли, не учли, что стоит нам захотеть, и вас завтра же в тех же самых вагонах отвезут назад, в армейский лагерь военнопленных. А захотеть мы можем!
Старосты переглянулись, какая-то тень мелькнула на их лицах, но они молчали. Окидзиму сменил Кадзи.
— Я не стану вас допрашивать, как сбежали эти четверо, — спокойно и медленно заговорил он. — Все равно мы узнаем. Поэтому я не спрашиваю, кто был инициатором побега, как и куда они бежали. Бегите! Почему только четверо?! Бегите по десять, по двадцать человек сразу. Хотите, научу вас, как сбежать?
Лица людей перед ним дрогнули. Они насторожились.
— Так вот, слушайте. У нас на руднике всего двадцать винтовок, и то старые. Даже если в вас будут стрелять, не беспокойтесь — не попадут. Вы каждый день ходите на работу. Сопровождают вас обычно два охранника да два сотрудника моего отдела. Вы можете мигом расправиться с ними, а там бегите себе, куда хотите. В отделении полиции у нас четверо полицейских, они тоже не в счет, верно? А пока мы свяжемся с воинской частью или жандармерией, пройдет не один час, так что вы успеете уйти. Ну как, устраивает вас такой план?
Старосты впились глазами в Кадзи, пытаясь понять, куда он клонит. Окидзима не скрывал своего изумления. Что он несет, скотина!
Но Кадзи невозмутимо продолжал:
— Да, я не буду доносить жандармерии, сколько бы вас ни сбежало. Почему? Потому что я не считаю вас пленными. По правде говоря, ваше пребывание на руднике ничего, кроме лишних хлопот, мне не доставляет, и я бы не возражал, если б вас здесь не было. Но вы здесь, и поэтому я хочу предупредить вас об одном: если вы не будете доверять мне, человеку, отстаивающему ваши интересы, если побеги будут продолжаться, я перестану вас отстаивать. Пускай с вами делают, что хотят, я заступаться не буду. Сбегут только сильные, кто послабее — останутся, производительность труда упадет, ну и, по нашим правилам, вам урежут паек. Пленных положено кормить, это верно. Но обыкновенным рабочим, уклоняющимся от труда, питание не гарантируется. А я уже сказал, что не считаю вас пленными. Поэтому я не считаю себя обязанным кормить вас, когда вы преднамеренно не выполняете норм.
— Сбежавшие действовали самочинно, — сказал Ван. — Да если бы они и советовались с нами, мы все равно не могли бы им запретить бежать. Не имеем права. Старосты — только для общения между пленными и японским надзором. Мы не вправе командовать нашими людьми.
Окидзима сделал шаг вперед, собираясь выпалить что-то резкое, но Кадзи остановил его. Ледяным голосом он сказал:
— Ну вот, а теперь можете не стесняться, командуйте. Готовьте организованный побег под руководством Вана. Только не морочьте мне голову подобной болтовней. Неужто мудрейший Ван не может придумать ничего, кроме такой примитивной лжи? Или уж ты такого невысокого мнения о наших умственных способностях?
— Нет никакой лжи. Я не знаю, — заявил Хуан.
— Уж ты, конечно, не знаешь! — зло сказал Окидзима, подавшись к Хуану, будто хотел вцепиться в него. — Не знаешь, кто и как убежал! Где тебе знать! Но ликуешь, что побег удался. И жалеешь, — что не удрал сам. У-у, дерьмо!
— Я не буду бежать. Мне некуда бежать, — угодливо заверил Хуан.
— А ты? — спросил Кадзи у Хоу.
— Бежать не буду, — грубо ответил Хоу. — Просто уйду.
Вану, видимо, понравился смелый ответ Хоу; он улыбнулся.
— Ладно. Я все-таки дам тебе несколько советов, — и Кадзи спокойно отвел руку Окидзимы, замахнувшегося на Хоу. — Смотри не вздумай выходить на шоссе. Там не пройдешь — там посты. По железной дороге тоже нельзя, схватят. Подавайся в горы и держи на запад. Там километрах в шестидесяти есть заброшенные угольные шахты. Вот туда и ныряй. Но особенно не засиживайся: за неделю я успею отправить ваши отпечатки пальцев, и через две недели вам уже нигде не пройти. Так что если уж бежать, то чтобы за две недели добраться до места. Ясно?
