Кадзи разломил картофелину и протянул половинку женщине.
— Объелся, — улыбнулся он. — Просто не верится, что не хочется есть.
Женщина смотрела, как Кадзи жует картофелину.
— Завтра уходите?
— Да. Ведь мы вам в тягость.
Отыскав в черном небе Полярную звезду, Кадзи подумал, что уходить-то надо было бы сейчас, немедленно, а не завтра. Завтра, возможно, уже будет поздно. И все же он не мог решиться сейчас отправиться в путь. Усталое тело обмякло, не хотелось ни о чем даже думать.
— Нам-то вы не в тягость, — сказала та, что сидела у костра. — Но что-то прохладно стало, пошли в дом, ночью ни русские, ни китайцы не нагрянут…
Голос женщины звучал мягко и одновременно настойчиво. Внезапно в груди Кадзи что-то сладко заныло. Безнадежность взаимно освобождала их от всех клятв и обетов, от всякой ответственности. Что будет завтра — неизвестно, может быть, смерть, а сегодняшняя ночь еще принадлежит им.
Кадзи был уже готов подняться, но губы сами по себе тихо сказали:
— Иди одна… Я посижу еще, а там приткнусь где-нибудь в уголке.
Женщина изумленно подняла брови.
— Тебе, солдат, за поведение надо пятерку поставить. — Она зло рассмеялась. Кадзи прочел в ее глазах и просьбу и презрение.
— Ишь какой чистенький! К грязной тарелке даже мизинцем не коснется! Ну, конечно, куда уж мне до вас, принц заморский!
Женщина повернулась и тихо побрела к дому. Кадзи захотелось наброситься на нее и повалить тут же. Не обязательно ее — любую женщину, без рассуждений, без благодарности…
Кадзи не сделал этого не только потому, что хотел остаться верным Митико. Ему вдруг показалось, что он слышит голос Кирихары: «Ты меня ударил, а чем ты лучше меня? Я изнасиловал, ты — по соглашению, какая разница? И нечего морду задирать!»
А вдруг Митико сейчас смотрит на кого-то таким же томным и тягучим взглядом, как эта женщина смотрела на него. Она тоже говорит кому-то: «А что делать — ума не приложу. И уйти некуда, и его увидеть нет надежды… Все пошло прахом, только и думаешь, что об еде…»
Другие костры давно угасли. Кадзи резко поднялся. Может, женщина еще не спит, ждет его. Может, Митико теперь совсем не та, какой он ее знал. Может, завтра его уже не будет…
В доме было темно. В тусклом свете луны почти никого но было видно, но комната, казалось, была наполнена душным запахом желаний.
Поколебавшись секунду, Кадзи чиркнул спичкой. У стены было оставлено место для него. Та женщина лежала рядом с Тэрадой, обняв его за шею. Когда спичка почти догорела, она приподняла голову и тут же положила ее па грудь юноши. Это было явно в пику Кадзи. У него во рту пересохло от бешеного желания еще раз зажечь спичку и разоблачить притворный сон Тэрады. Кровь забурлила по всему телу, оставалось одно спасение — выбежать на улицу.
Странно, ведь эта женщина ничья. Тэрада спит с ней или кто другой — не все ли равно? И потом, он же сам отказался. Да, на свете нет более нелепого человека, чем он! Столько раз был между жизнью и смертью, убил нескольких человек, а тут растерялся, как первоклассник. Конечно, над ним посмеются. Вы, наверно, считаете себя святым, Кадзи? Ерунда! Просто вы немного того… В этом все дело…
Когда Кадзи вышел к озеру, волнение его постепенно улеглось. Лунный свет, уже побледнев, тускло падал на лежавшие вдали рельсы. Они бежали куда-то далеко-далеко, как бы маня человека во мрак. Если пойти по ним, можно добраться до людей, но этого нельзя себе позволить. Не отрываясь, он смотрел на звездное небо, моля его быть милостивым. Ведь они хотят так мало: жить, просто жить. Так помоги же им, небо! Он не хочет больше ни убивать, ни воровать, так сохрани, небо, и ему жизнь. Дай силы дойти до цели. По какому же праву ты лишаешь его надежды?
13
Утром Комуку разбудил Кадзи, уснувшего в конюшне. — Вставай. Народ совет держит. Что делать будем?
— Набьем желудки — и в путь.
Кадзи поднялся и машинально взял лежавшую на сене винтовку.
— Сколько?
— Что сколько?
— Останется сколько? Ты же говоришь, совет держат. Верно, не всем хочется дальше идти.
— Ну, ночью чего только не захочешь… — Комуку оскалил мелкие зубы. — Давно так не ночевали, словно в баньке мылом побаловались. А ты чего монахом заделался? Чудишь, брат, неужто ни одна тебя не позвала?
— Какое это имеет значение?
В Кадзи глубоко засела неудовлетворенность, он хмуро бросил:
— Хватит, побродяжничал. Конечно, можно и дальше гуртом, только опасно. Как пить дать, к русским угодим. А народ что говорит?
— Там больше женщины разоряются, хотят вместе с нами идти до железной дороге, а там разделиться…
Кадзи и Комуку вышли на улицу. Вокруг вчерашнего старика собралась группа женщин. Одна из них, энергично жестикулируя, говорила:
— Конечно, можно не торопиться. Пару дней выждать, а там и отправиться. Зимой все равно тут с голоду помрем или замерзнем.
— Пару дней! — воскликнула другая. — А с солдатами что будет? Вдруг русские нагрянут!
— Вряд ли, — сказал старик. — Я всю ночь не спал и на рассвете вышел за деревню. Смотрю, советские солдаты вместе с китайцами к лесу идут. Верно, на тех, что в горах скрываются, подумали — я про огород говорю… Пусть переждут, в пустых домах укроются, а придут русские — на чердаках спрячем.
— Нет уж, лучше сегодня в ночь отправиться.
— Да что вы! А если по дороге с русскими или с китайцами столкнемся? У солдат, ясно, винтовки, а с нами что сделают? Сами понимаете…
Кадзи подошел к солдатам. Завидев его, Тэрада опустил глаза.
Наруто, похожий на медведя, вставшего на задние лапы, пробасил:
— Что вы канитель развели? Разве можно нам с собою баб брать? Мы же все равно их бросим, жалость же надо иметь!
— Еще неизвестно, как дело обернется, — возразил один солдат. — Если мы одни будем, по нас и стрельбу могут открыть, а коли с женщинами — еще неизвестно…
— Да, но если с женщинами, нам надо быть без оружия, — сказал другой солдат, — а винтовку разве рука повернется бросить?
— Уж больно жалко с бабами расставаться! — ухмыльнулся третий. — Будто волей повеяло… Может, верно, бросим винтовки и двинемся вроде как эвакуированные?
— Тоже умник выискался! Ты на себя глянь! Лоб белый, а подбородок, как котел, натурально солдатский!
— А «генерал» твой что думает? — спросил один солдат у Наруто. — Верно, прорываться хочет?
— Я думаю, что лучше распустить отряд, — сказал Кадзи, входя в круг. — Кто хочет — пусть прорывается, а кто не хочет — в плен сдается. Все лучше, чем в перестрелке погибнуть. Одно ясно, дальше такой группой продвигаться нельзя.
— А сам ты как?
— Буду прорываться. Пересеку железную дорогу и пойду дальше.
— А оружие?
— Пока не брошу.
— И надеешься пройти?
— Попробую. Не в плен же сейчас сдаваться! Это я и раньше мог. И потом, с какими глазами сдаваться?..
— А как думаешь, на юге наших много? Они смогут нас приютить?
— Кто его знает… — Кадзи усмехнулся. — Квантунская армия не особенно-то церемонилась с гражданским населением. Чего же нам от них требовать?
— Ну, что ни говори, все-таки свои не выдадут.
— Тогда лучше идти на юг. Там много японцев, и мы среди них затеряемся, как песчинки в пустыне.
— Я тоже в плен не хочу. Тогда дома не увидишь. А идти вместе надо, до сих пор вместе шли, и дальше сообща надо держаться.
Кадзи отошел в сторону. Пусть думают, прикидывают. Ему нечего решать, он для себя все уже решил.
Ямаура, вместе с женщинами варивший на костре кукурузный кулеш, робко спросил Кадзи:
— Сегодня тронемся?
— А ты хотел бы задержаться?
Одна из женщин заискивающе улыбнулась Кадзи.
— Так вы же ничего еще не решили, командир. Подождите денек-другой, как раз все и выяснится, кто с вами пойдет, кто останется.
— Я все-таки думаю, что вам лучше остаться здесь, о вас позаботятся.
Кадзи знал, что ему делать. Сейчас он объявит о роспуске отряда. Кто захочет идти с женщинами, пусть идет особой группой. Желающие остаться пусть остаются. Остальных он возьмет с собой.
