— Советский Союз не возьмет Маньчжурию, — вставил Тангэ, — он вернет ее Китаю.

— Чан Кай-ши?

— Это неизвестно. Во всяком случае, китайцам. Конечно, пока Чан Кай-ши лижет зад американцам, вряд ли они ее отдадут…

— Что ж ты думаешь, Россия зря старалась? Так ни с чем и уберутся отсюда? И Японию не возьмут?

— Тоже неизвестно. Наши-то капиталисты не будут долго размышлять — они сразу продадут страну американцам. Может, и у нас будет такое же марионеточное правительство, как в Маньчжурии. А Россия за территорией не гонится. Им бы Китай красным сделать.

Кадзи, не участвовавший в разговоре, внезапно приподнялся:

— Что ж получается, Тангэ: сейчас вся Маньчжурия захвачена русскими; Чан Кай-ши, конечно, потребует предоставить ему суверенитет. Советы не смогут не пойти ему навстречу. Вот и выходит, что русские попусту старались.

— Китайские коммунисты постараются, — уверенно сказал Тангэ, — тут, брат, уже и до революции недолго.

— Значит, гражданская война… — Кадзи глубоко вздохнул.

Если с концом этой войны жизнь не войдет в берега, а понесется навстречу еще более сокрушительному шквалу, значит, Кадзи и ему подобные, блуждающие сейчас по маньчжурским дебрям, не что иное, как издержки истории, шлак.

— Мы двигаемся медленно, каких-нибудь двадцать-тридцать километров в день, — закинув за спину руки, проговорил Кадзи, — так что, когда мы наконец куда-нибудь придем, в мире уже начнется такая заваруха… Надо спешить, не то опоздаем на автобус…

— Эй, вы, новенькие, — раздался голос из темноты, — вы что, красные?

Ни Кадзи, ни Тангэ не ответили.

— Если красные, почему поджали хвосты, не идете к русским?

— Потому что поджимать нечего, — рассмеялся Тангэ.

— Значит, вы только розовые? — проговорил тот же голос — А я думал, красные, спросить кой о чем хотел…

— О чем же? — не выдержал Кадзи.

— Да ну их, красных, давайте поговорим о бабах, — огрызнулся кто-то.

— А ты подожди, и до баб доберемся, — ответили ему из темноты.

— В моей части был один красный, — сказал кто-то. — Он говорил, что Америка и Англия нарочно столкнули Германию и Советы, чтоб обоих их опрокинуть. Но Россия устояла, и они решили объединиться с ней, чтоб прикончить Японию. Мы уже четыре года из котелка суп хлебаем, знаем эту самую силу Квантунской армии. Поэтому надо концы рубить. А солдаты, — говорил он, — это народ, и Советы наказывать их не будут, всех по домам отправят. Потому что на войну нас, мол, погнали насильно. Поэтому надо не воевать, а сдаваться, и делу конец.

— Интересные вещи ты рассказываешь. Садись-ка поближе, костер разожжем, — предложил Тангэ.

— Разжигай.

— Что же он еще говорил? — спросил Тангэ и стал разжигать огонь.

— Разное. Язык у него был подвешен хорошо, ничего не скажешь. Наша рота на отшибе от полка укрепление сооружала, так вот он, не знаю как, уговорил командира — тот молоденький был, из вольноопределяющихся, — не принимать боя.

Положив у ног винтовку, Кадзи внимательно слушал.

— Правда, условия у нас были особые, связь мы с полком потеряли. Русские ведь быстро шли, и полк смотался без нас. Вот командир роты и решил, что теперь он как бы уже и не военный.

Костер разгорелся, на лицах солдат замелькали огненные блики. Обросшие, грязные, в последнее время не очень-то честно жившие люди походили на разбойников с большой дороги.

— И все сперва хорошо шло, — продолжал рассказчик, — но что вы думаете случилась, когда рота в плен сдалась?

— А на кой мне это знать! — презрительно бросил кто-то. — Пленным я еще не был, да и быть не хочу.

— Так вот, всех должны были погнать на север, на сборный пункт. А оттуда в Сибирь, на рудники.

— Кто это говорил? — спросил Тангэ.

— Не знаю, но в роте только об этом и толковали. Вот я и сбежал.

— А с тем, красным, что стало? — спросил Кадзи.

— Как-то утром нашли мертвым. Так изуродовали, что и не узнать.

— И за дело! — бросил кто-то. — Тоже умник нашелся!

— Не ты ли его?.. — нахмурившись, спросил Кадзи.

— Нет, что ты! У меня злобы на него не было. Как-никак, он всю роту спас. Я разозлился на русских уж потом, когда по дороге сюда увидел, что они не очень-то церемонятся и с гражданскими…

Все молчали. Кадзи смотрел на пляску красных бликов на стене.

— А зачем же он поверил их агитаторам? — нарушил кто-то молчание.

— Он не им верил, — вставил Тангэ, — он верил в ту силу, что движет их армией.

— Как это?

— Он верил, что они сделают невозможными будущие войны.

— А с японцами, значит, пусть все, что угодно, случится, лишь бы войн не было?

— Да, — твердо ответил Тангэ.

— И если даже твою жену изнасилуют?

— Да.

— Если даже отца и мать изобьют до смерти?

— Если на то будут причины — пусть.

— А если без причин? Просто так возьмут и кокнут! По праву победителей!

Тангэ молчал. Все смотрели на него. Молчание было тяжелое, напряженное. Казалось, вот-вот начнется драка. Нарушил молчание солдат, стоявший у стены.

— Может, ты все же скажешь, что ненавидишь русских? А не то и тебе попадет так же, как тому…

— Я этого не скажу.

Тангэ усмехнулся и взглянул на Кадзи. Тот смотрел на него строго. Кадзи раздражало, что Тангэ охотно завел разговор, который они в свое время не закончили. Доводы Тангэ никого не убедят. Кто прав, кто виноват — рассудит история, когда факты станут на свое место.

Не получив поддержки, Тангэ сказал:

— Даже под угрозой ваших кулаков я не изменю своего мнения о Советской Армии.

— Все свое твердит! — сказал кто-то. — Тебя что, Москва подкармливает?

Все загалдели, разбившись на группы. Страсти разгорались, и неизвестно, чем бы все кончилось, если б в это время сидевший у дверей солдат не крикнул:

— Кто там?

— Свои, — ответили за дверями.

4

В тусклом свете костра Кадзи узнал вошедших. Это были Кирихара, Фукумото и Хикида. Кадзи хотел подняться, но передумал.

Увидев сидящего у костра Ямауру, Кирихара на секунду растерялся, затем его глаза забегали — он искал Кадзи.

— А в лесу уже холодно, совсем как зимой, — сказал он, тяжело плюхаясь возле костра. — Увидели ваш огонек, — и сюда…

— Откуда идете, господин унтер-офицер? — спросил один из солдат.

Кирихара не ответил. Глядя на красные языки пламени, он сказал:

— А здесь неплохо и перезимовать. Провианта до черта! Многие днем с огнем ищут такое местечко.

— Ну а дальше, после зимовки что делать? Пережидать?

— Я на любой фронт работаю. До весны переждем, а там многое может измениться. Сколько осталось до холодов? Месяц, не больше, а за это время много не нашагаешь!

— Тут тоже не сладко, — сказал еще кто-то. — Да и русские могут заявиться.

— Ну и пусть, здесь везде можно спрятаться. Еще и сами вылазку, если надо, сделаем, скажем, в деревню за лепешками.

— Во-во! И за бабами! — ввязался в разговор Фукумото. — А если жратва будет да бабы, чего еще надо!

Снова наступила тишина. Длинная дорога измотала солдат, им надоело постоянно быть настороже, поэтому предложение Кирихары и Фукумото показалось соблазнительным.

— Ну так как? — спросил Кирихара. Но тут неожиданно у костра появился Кадзи.

— Хикида, где вы оставили девушку и мальчика?

Кадзи по времени рассчитал, что Кирихара и его спутники не дошли до деревни. Кадзи задал свой вопрос просто так, он ничего еще не подозревал, но когда Хикида, вместо того чтобы ответить, растерянно посмотрел на Кирихару, Кадзи почуял недоброе.

— Так где вы их оставили? — повторил он свой вопрос.

Вместо Хикиды ответил Фукумото:

— Мы дошли до поворота, откуда была видна деревня, но девка с гонором оказалась. Идите, говорит, дальше своей дорогой, мы теперь и одни доберемся…

Под сверлящим взглядом Кадзи Фукумото замолчал.

— Не ври, — холодно сказал Кадзи. — Как же это вы за один день прошли больше восьмидесяти километров?