В подразделениях отбирали солдат для пополнения вновь сформированных дивизий.

В тот вечер, когда Кадзи вернулся в казарму, списки предназначенных к переводу были уже готовы, и в сумрачном помещении царила предотъездная суета. Солдаты в полном обмундировании поспешно и молчаливо заканчивали сборы, и Кадзи тоже внутренне приготовился. Подозрительный в политическом отношении солдат, да к тому же «приблудный», из госпиталя, несомненно, подлежал отправке в первую очередь. С точки зрения армейских порядков это было даже закономерно.

И действительно, его сразу же вызвали. В канцелярии зауряд-офицер, подпрапорщик пехоты, объявил ему об отзыве с должности денщика и о переводе в другую часть.

— Получи обмундирование и собирайся. Отправка в четыре утра.

— В какой пункт следуем? — спросил Кадзи.

— Поступишь под команду начальника эшелона. Остальное не твое дело. Все, можешь идти.

В вагоне — как в сарае. Битком набитый солдатами поезд бежал вперед — никто не знал куда. Привезут в какой-нибудь порт, погрузят на транспорт и отправят на Южный фронт. Или в Японию? В первый день их везли словно бы на юго-запад, но потом и этого нельзя было определить. Окна были задраены, поезд то и дело останавливался, поворачивал, менял направление, это мешало ориентироваться,

Даже толки о том, что их, возможно, везут в Японию, больше не радовали. Куда бы ни везли, все равно война — мысль об этом омрачала сознание.

Разговор перешел на жратву, толковали о женщинах. Постепенно люди оживились. Но чем бодрее звучали голоса и раскаты смеха, тем в сущности бессмысленней становилась беседа. Ведь, пожалуй, никому не удастся полакомиться всей этой жратвой, о которой они говорили, и никакая женщина больше не будет принадлежать никому из них. И если даже в прошлом кому-то довелось есть самые вкусные в мире блюда и наслаждаться любовью первой красавицы поднебесной — к чему все это сейчас? Сейчас они всего лишь составная часть материального обеспечения армии, необходимая для военных действий, которая транспортируется с одного места на другое, и все для одной цели.

И опять людьми завладела все та же неотступная, тревожная мысль: куда их везут?

— Хоть бы сказали куда! Все равно сообщать об этом некому! — проворчал кто-то рядом с Кадзи.

— Похоже, что не очень далеко… — неуверенно ответил Кадзи. — Едем почти двое суток, скорость вроде небольшая, то и дело подолгу стоим. Вот только никак не пойму — на север едем или на юг…

— Мороз, так что одно по крайней мере ясно: до южных морей далеко! — сказал другой, сидевший спиной к Кадзи.

— Южные моря… — послышался чей-то мечтательный голос. — Эх, попасть бы туда напоследок…

— Все равно умирать, так хоть прокатиться за границу на казенный счет, а? — подхватил тот, что сидел спиной к Кадзи. — Ни разу не доводилось погулять с иностранкой… А хорошо бы разок попробовать! На юге, говорят, бабы горячие…

— Да, а тут в самый интересный момент пожалует в тебя гаубичный снаряд…

— И получится, как в песне поется: «Ах, он погиб, не вернется наза-а-а-д…»

Хохотали. Кадзи сидел молча, обхватив колени руками. Север, юг… Все равно этот поезд — эшелон смерти. Переформирование частей означает, что Квантунская армия разворачивается в боевые порядки, готовится к боям. Кадзи уткнулся лицом в колени. Ему казалось, что сквозь стук колес он слышит далекий шепот Митико: «Тебя пошлют на фронт, я знаю… Поэтому хотелось повидаться… Тебя пошлют на фронт…»

Так говорила она в то далекое холодное утро в убогой комнатушке за казармой. Женское сердце уже тогда разгадало жестокую правду…

Глубокой ночью эшелон прибыл в пункт назначения. Темень, мороз. Судя по всему, их не вывозили из Маньчжурии. Так оно и оказалось. По прямой отсюда было километров пятьсот до пограничного городка, где они грузились в эшелон.

Выстроились на платформе, долго стояли, ожидая приказа.

15

Кадзи попал в одиннадцатую роту. В деревянном здании казармы он провел два совершенно свободных и тревожных дня.

Большинство солдат составляли старослужащие, все они служили по четвертому и пятому году, все сплошь «будды» и «боги», как их называли в пехоте, в основном бывшие артиллеристы. Но теперь матчасть их бригады вывезли в Японию для нужд обороны, а их рассортировали по пехотным частям.

— Ты нас дрянью не корми! — восседая на койках, недовольно ворчали старослужащие, когда Кадзи с кем-нибудь из таких же, как он, «младших» подавал им обедать. Еще недавно они надеялись, что вместе со своими пушками попадут в Японию. Теперь, когда эти надежды рухнули, особенно оскорбительной была мысль, что их уравняли с этими ублюдками «пехтурой».

Ефрейтор Акабоси при первой же раздаче еды заявил, что Кадзи налил ему неполную миску, и уже замахнулся, чтобы ударить его, но, к счастью, Кадзи держал в руках миску с супом приятеля Акабоси. Только это обстоятельство спасло Кадзи. С этой минуты, куда бы он ни пошел, его не покидало чувство, что квадратная физиономия Акабоси неотступно следит за ним.

На второй день перед отбоем внезапно раздалась команда «Смирно!» и вошел офицер.

— Есть здесь солдат по фамилии Кадзи? — спросил он.

— Есть! — Кадзи сделал шаг вперед. Он не верил глазам. Перед ним стоял Кагэяма, его старый приятель еще со студенческих лет. Они расстались, когда Кадзи ехал работать на рудник в Лаохулин.

— Здорово, Кадзи! Живой?

Кадзи улыбнулся и пожал плечами. «Да и тебя ничего не берет», — хотел он сказать. Но ответить так мешала разница в званиях. Удивление и радость первой минуты сменились чувством неловкости.

— Вольно! — привычно, по-офицерски скомандовал Кагэяма, оглядев остальных. — Я подпоручик Кагэяма. Назначен в вашу роту. Буду обучать вас. Человек я рассеянный, могу что-нибудь и забыть. Так что рассчитываю на вашу добросовестность и усердие… Кадзи, ступай за мной.

Кадзи вышел следом.

— Ну, как жил, рассказывай, — приветливо, дружески улыбаясь, обратился к нему Кагэяма, но Кадзи продолжал молчать. Неопределенная усмешка бродила по его лицу. — Сегодня утром приехал, стал просматривать списки и вдруг вижу твою фамилию! Вот удивился! Выходит, гоняют тебя из одной части в другую?

Кадзи кивнул.

— А как поживает Митико? Вы поженились?

— Да, — Кадзи наконец-то обрел дар речи. — Тогда же и поженились.

— Поздравляю! — Кагэяма внимательно рассматривал Кадзи с минуту, потом засмеялся. — А я вот офицер, странно?

— По правде говоря, есть немножко!

— А ты почему не пошел в училище?

— Каждому свое. — Наконец-то Кадзи овладел собой. — Не хотелось поступать против совести.

— Ну и как, удалось остаться в ладу?

Кадзи улыбнулся.

— Я не смею сравнивать себя с господином подпоручиком. — «Но, — подумал он, — можешь поверить, мне тоже пришлось выдержать нелегкую борьбу. Не захотел больше быть овчаркой, стерегущей отару… Теперь вот сам попробовал стать овцой… Но только похоже, что гонят-то нас вроде бы на бойню…» — Ну, а ты как живешь? — спросил он.

— Я? — Кагэяма откинулся на спинку стула и закинул руки за голову. — Я меньше задумывался о моральных проблемах, больше — о конкретных, материальных. Передо мной стоял выбор — или попасть в солдаты и получать зуботычины, или стать офицером, лакомой добычей для снайперов…

— Ну, молодец, что сумел подойти к решению проблемы с таких позиций, — усмехнулся Кадзи.

Ирония не ускользнула от Кагэямы, но он ответил улыбкой.

— Я вообще, знаешь ли, не такой уж блюститель морали, чтобы пытаться сохранить душевную чистоту в помойной яме…

В дверь постучали. Вошел вестовой командира роты. — Господин подпоручик, вас просит командир роты. Кагэяма кивнул. Когда вестовой вышел, Кагэяма, одергивая китель, сказал:

— Послушай, почему бы тебя не аттестовать на ефрейтора? В роте нет ефрейторов пехоты, все бывшие артиллеристы… Ну, еще поговорим.

— Разрешите идти? — спросил Кадзи.

— Да, ступай, спасибо за службу.