Кадзи стоял с раскрытым ртом, не веря своим глазам. Рушится представление о женщине как о существе мягком и сдержанном.

Глаза старшей сестры метали молнии.

— Мидзугами, в этой палате полное отсутствие дисциплины! Почему не следите за порядком? Больные у вас разгуливают в неурочное время! Военный госпиталь не проспект! Форменная распущенность!

Вскинув голову, со строгим лицом, старшая сестра вышла из палаты. Санитар Мидзугами, толстый увалень из запасников, у дверей задержался и показал палате большой красный язык.

— Да что же это такое в самом деле! — застонал тот, что получил пощечину. — Будь она хоть чуточку посмазливее, тогда еще куда ни шло, но от такой стиральной доски получить по морде!

Кадзи взглянул на Тангэ.

— Разве нельзя вставать?

— Да все едино, что лежать, что стоять, этим от беды не спасешься. Попробуй-ка в следующий раз, попроси у нее урыльник — покраснеет от злости, что твой индюк!

Кадзи добрался до койки, лег, вытянулся. В госпитале тоже царил армейский порядок. Только вместо защитного цвета здесь белый — вот и вся разница.

Немного погодя вошла сестра Токунага, на этот раз одна. Раздала градусники, Кадзи последнему. Глаза у нее смеялись.

— Лежите? То-то. Вздумайте у меня пошевелиться — живо получите затрещину!

Он подумал, что ее голос напоминает по тембру голос Митико: не просто воспринимается на слух, а будто обволакивает тебя всего.

3

Дощатый пол в коридоре терапевтического отделения сиял ослепительной чистотой — ходячие больные каждое утро скребли его бутылочными осколками. Не было абсолютно никакой необходимости в таком усердии, на досках даже оставались царапины; это бессмысленное занятие было придумано, чтобы больные «не шатались без дела».

Кадзи быстро поправлялся. На вторую неделю и он орудовал осколком бутылки. Вначале было тяжело, ноги еще не повиновались, но что ни говори, жизнь в госпитале все-таки во всех отношениях легче строевой подготовки.

Кадзи мечтал затянуть свое пребывание здесь. Насколько удастся, пусть хоть на один день. Борьба окончилась в ту ночь пожара в степи. Больше он не станет бунтовать и сопротивляться. Он с ужасающей ясностью понял, как бессмысленно протестовать в одиночку. Ему казалось, что больше у него уже никогда не хватит душевной энергии для борьбы. Может быть, потому, что слабость все еще сковывала тело. Все равно. Отныне он накрепко замкнется в себе, как ракушка за плотно сомкнутыми створками. И еще его неотступно терзало раскаяние: как мог он так самонадеянно осуждать Синдзе? Да, внешне Синдзе был покорным, зато потом отважился на побег!

Кадзи ловил себя на том, что живет не планами на будущее, а воспоминаниями.

Странно: хотя ему вовсе не хочется возвращаться, но вспоминаются почему-то только эти казармы среди болотистой низины. Наверно, оттого, что из госпиталя ему предстоит попасть не домой, где его ждет Митико, а туда, в эти казармы. Все другие пути для него закрыты, и сознание уже смирилось с этим.

— Слышь, говорят, Тодзе подал в отставку!

Кадзи не сразу понял, что это шепчет Тангэ.

— В отставку? Из-за провала на Марианских островах?

— Наверно… — Тангэ пожал плечами.

— Ловко! Уж не воображает ли он, что, смотавшись с поста премьера, сможет снять с себя и ответственность за все? Министров можно менять сколько угодно, а вот как изменить ход войны?

Тангэ криво усмехнулся.

— Умедзу получил повышение — теперь он начальник генерального штаба. А у нас теперь новый командующий — Отодзо Ямада.

Не все ли равно, кто будет ими командовать? Солдаты — пушечное мясо, их должность останется неизменной. Что им до Отодзо Ямады?

— Значит, начальником генерального штаба стал теперь человек, хорошо знакомый с обстановкой в Маньчжурии… Что, они собираются проявить большую активность в отношении СССР?

— Вряд ли, — покачал головой Тангэ. — Скорее наоборот.

— Так что же, считаешь, что мы будем придерживаться оборонительной тактики в расчете на длительную войну?

Тангэ огляделся.

— Я в канцелярии спер газету. Покушение на Гитлера было, бросили бомбу, да не попали.

Кадзи не мог скрыть изумления, хотя уже секунду спустя подумал, что и в этом событии не было в сущности ничего невероятного. Диктаторов в конце концов неминуемо ожидает гибель. Кто он, этот Брут, не сумевший осуществить задуманное?

— Промахнулись!

— Жаль!

Их взгляды встретились.

— Что делать, на этот раз сорвалось. Зато теперь ясно, что и в Европе и в Азии державам оси приходит конец…

Да, приближается последний час. Япония предоставила Германию самой себе. Впрочем, там еще раньше убедились, что Японии не под силу начать войну против СССР. И вот теперь и немцы и японцы катятся к гибели. Скоро кончится война. Это радовало. А с другой стороны, инстинктивно тревожило. Что потом — вот чего никто не мог предугадать.

— Ты правильно сказал, что наши будут теперь держаться обороны, — продолжал Тангэ. — На границе с СССР наши будут действовать по принципу: «как бы чего не вышло».

— Хорошо, если так… — отозвался Кадзи.

Если японская армия перестанет провоцировать пограничные инциденты, опасность уменьшится наполовину. Возможно, он судит предвзято, просто потому, что ему хочется, чтобы было именно так, но трудно предположить, чтобы Советская Армия, ведущая кровопролитные бои на Западном фронте, начала сейчас военные действия на маньчжурской границе. Правда, здесь есть и другая сторона. Он хочет сказать — тем больше шансов, что части, расположенные на границе, где все спокойно, перебросят в район Тихого океана. Эта угроза возникла не сегодня…

Он-то попал в госпиталь. Пока он здесь, все в порядке. Только в госпитале солдат может чувствовать себя в относительной безопасности.

Скоблить бутылочными осколками пол, выполнять любые приказания — все, что угодно, со всем усердием, на какое способен!..

Кадзи отер пот со лба и принялся за новую половицу.

Закончив, Кадзи вышел в сад. В палате лето не чувствовалось. А здесь июньское солнце палило уже нещадно. Дул горячий, влажный ветер. У Кадзи перехватило дыхание, закружилась голова. Чтобы не упасть, он прислонился к дереву.

Ослепительно пылали цветочные клумбы. Взволнованный этим сиянием, Кадзи почувствовал, как на глаза навернулись слезы.

— Гулять лучше утром, — услышал он.

Кадзи повернул голову. Рядом стояла сестра Токунага.

— Выздоравливаете вы быстро, но нужно соблюдать осторожность.

Кадзи смотрел на ее высокую грудь под белым халатом. Потом перевел взгляд на лицо женщины. Сладко и больно защемило сердце. Если бы Митико стала медсестрой, какой-нибудь солдат при взгляде на нее испытывал бы вот такое же мучительно-сладкое чувство.

— Что с вами? — у женщины дрогнули ресницы.

Кадзи испуганно отвел взгляд.

— Ничего, простите. Я подумал, долго ли еще придется пробыть здесь.

— Как, разве вы ничего не знаете?

— Нет, а что?

— Вас оставляют на время при госпитале.

Почему?

— Вашу часть отправили на фронт.

Кадзи бессмысленно улыбался.

— Если вы и вправду не слыхали об этом, то постарайтесь делать вид, будто ничего не знаете, — понизив голос, попросила она. — Я не должна была говорить вам об этом. Солдат, отставших от своих частей, оставляют здесь… Ну, якобы до полного излечения. Санитаров-то не хватает… — объяснила она.

4

Все произошло так, как сказала сестра Токунага. Несколько дней спустя санитар Мидзугами отвел Кадзи в дезинфекционную камеру.

— Будешь пока работать здесь. Вообще-то это обязанность санитара, да руки до всего не доходят.

Кадзи усмехнулся. Вольготная жизнь у санитаров.

— Если кому из офицеров взбредет в голову заглянуть сюда, отвечай, что временно подменяешь ефрейтора Мидзугами.

— Ясно.

— В шкафу лежит роба. Сними халат и переоденься.

Мидзугами научил Кадзи обращению с дезинфекционным котлом. Обычный паровой котел с несложным управлением. Платформу, на которую наваливалась одежда больных, задвигали в котел, плотно закрывали дверцы, потом до отказа поворачивали рукоятку, регулирующую подачу пара. Через пятнадцать минут платформу выдвигали. Вот и все. Когда открывали железные дверцы, пар вырывался наружу и в помещении становилось нестерпимо жарко. В этом и состояла, как видно, главная причина, в силу которой у санитара «руки не доходили» до этой работы.