— Стой! Кто тут? — неожиданно заорал Баннай.

Синдзе показалось, что он слышал короткий, захлебывающийся крик.

— Стой! Стрелять буду! — повторил Баннай.

Снова захлюпала вода, кто-то уходил от них. Потом все стихло. Тот, в низине, видимо, успел выкарабкаться на траву.

Луч карманного фонарика Банная плясал по траве. Синдзе обо что-то споткнулся и провалился в черную ледяную воду. На мгновение он онемел от страха, но ему удалось выбраться на тропинку. Оказалось, он запутался в небольшой самодельной сети. Видно, их ставили здесь китайцы из соседней деревни.

Баннай несся по тропинке за тенью, которая ему мерещилась впереди. Синдзе бросился за ним. Если не остановить Банная, он угодит в трясину. Подумав так, Синдзе отметил про себя, что болото, в которое он только что провалился, не такое уж страшное. По нему ничего не стоит пробраться к границе.

Баннай выстрелил. Второй раз прицелился, когда, выйдя на дорогу, уже отчетливо увидел тень, бежавшую к деревне. Но винтовка не кулак, он оба раза промазал.

— Да брось, он просто рыбу ловил. Там сеть, — показал Синдзе назад.

— Бежим! — Баннай даже не слышал Синдзе. — Бежим в деревню, он туда пошел!

У первых же домиков тень скрылась из виду.

— Это же просто рыбак. Рыбу ловил…

Баннай не слушал.

— Всего каких-нибудь двадцать домишек. За полчаса прочешем.

Затем, изменив тон, строго спросил:

— А преступник что, не может рыбу ловить?

Синдзе не знал, что ответить.

44

Баннай «прочесывал» деревню. Он торопился. Если за дверью мешкали, он тут же вышибал ее прикладом, если выказывали хоть малейшее недовольство, начинал работать кулаками.

В четвертой или пятой хижине Баннай обнаружил намокшие матерчатые туфли. Его лицо исказила злорадная усмешка.

Вся семья была в сборе. На земляном полу тряслись старик и старуха, молодая чета, ребятишки. Парень, впустивший солдат, вопросительно глянул на стариков. Баннай поддел мокрые туфли штыком и бросил их на середину комнаты. Старуха, шамкая беззубым ртом, посмотрела на мужчину лет тридцати — по-видимому, старшего сына — в противоположном углу. Баннай перехватил этот взгляд и, когда мужчина деланно улыбнулся, вывел его на середину.

Китайцы, видно, никак не могли понять, в чем дело. Трясясь от страха, они смотрели, как Баннай избивал его. Наконец парень, открывавший дверь, не выдержал и закричал: «Что все это значит?»

Баннай покосился на него, мрачно рассмеялся. В следующую минуту ударом приклада он сбил парня с ног.

— Я ничего не сделал, — доказывал первый. — Я ничего не знаю. Рыбу там ловил. Только и всего. Я там всегда ловлю. Правда, господин японский солдат.

— Правда, господин, сын не врет, — низко кланяясь, проговорил старик. — Мы совсем не знали, что там нельзя ловить рыбу. Пожалуйста, простите…

Старуха причитала.

Ни Баннай, ни Синдзе не поняли почти ни слова. Уверенности в том, что этот несчастный виновен, не было, но раз уж Баннай начал с мордобоя, нельзя было идти на попятный.

— Синдзе, что стоишь как пень? Бери его! — приказал Баннай, толкнув к нему китайца. — Потащим эту скотину на пост.

Растерянный Синдзе робко пробормотал, что, если этот человек не виновен, они могут нарваться на неприятность. Он так и сказал: «Вдруг он не виновен?»

— А кто за это поручится? Идиот несчастный! Не виновен, так сделаю его виновным!

— Это же безобразие! — не выдержал Синдзе.

Но Баннай будто не слышал. Он схватил китайца за шиворот и ногой подтолкнул к двери.

— Разговорчики! Тащи его на улицу!

А сам начал переворачивать все в хижине вверх дном. Когда ему снова попалась на глаза жена арестованного, ничком на полу молившая о пощаде, Баннай ударил ее ногой в живот. Женщина застонала, и тогда, охваченный яростью садиста, он ударил еще раз.

В темных сенях Синдзе, прислонившись к двери, смотрел на арестованного. Совершенно ясно, что никакой это не преступник. Но вся беда в том, что не только Баннаю, но и унтеру Исигуро, и даже капитану Кудо на все это наплевать. Им бы только состряпать дело. Баннай с Исигуро будут отмечены за бдительность, а командир роты получит повышение, о котором только и мечтал… Если б не предательское хлюпанье болота, караульные ушли бы ни с чем. Спасти его он не сможет. Он может дать ему бежать, неожиданно пришло Синдзе в голову. Во всяком случае, он постарается; не удастся — вина не его.

Синдзе отвернулся и заглянул в хижину. Баннай, спиной к двери, рылся в сундуках. Это было короткое мгновенье. Успеет бежать — хорошо, нет — что ж поделаешь… Большее, брат, не в моих возможностях. Не кликать же мне беду на себя…

…Скрип резко распахнувшейся двери нарушил раздумья Синдзе. Баннай пролетел мимо него с криком: «Стой!»

Еще бы одна секунда, и тень растаяла во мраке.

Винтовка Банная выплюнула огонь и уложила беглеца на землю.

— Дал бежать! — услышал Синдзе за своей спиной злобный окрик.

В следующее мгновение сильный удар свалил его с ног.

45

Гауптвахта находилась в расположении сторожевой роты.

«Неделя строгого карцера», — сказал Хино. Если б тот китаец и вправду посылал сигнальные ракеты и Синдзе умышленно дал ему бежать, он бы, конечно, и этим не отделался, а предстал бы перед военно-полевым судом.

Избив Синдзе, Хино сказал:

— Я как раз думал, что тебе давно пора дать понюхать карцера.

Роте, замаравшей себя случаем самоубийства, только не доставало иметь подсудимого. О каком повышении мог тогда мечтать капитан Кудо? Посовещавшись с подпоручиком, Кудо квалифицировал поступок Синдзе как халатность и ограничился гауптвахтой.

Весть о «доблестном расстреле преступника» быстро распространилась по роте, и теперь производство Банная в унтер-офицеры было вопросом решенным. Ёсида, который начал службу одновременно с Баннаем и считал себя не менее достойным для внеочередного повышения, решил попристрастнее разобраться во всей этой истории.

Был еще один человек, который хотел докопаться до истины, — Кадзи. Его откомандировали в штаб полка для отбора солдат на предстоящие соревнования, но по неизвестным причинам соревнования отложили, и Кадзи вернулся в роту. Тут он сразу же узнал, что Синдзе пятый день сидит на гауптвахте. Прослышав о назревающей стычке между Кадзи и Есидой, Хино отослал Кадзи сначала в штаб полка, а по возвращении тут же назначил в караул. Впервые за свою армейскую жизнь Кадзи обрадовался наряду — он мог навещать Синдзе на гауптвахте.

От удара Банная при каждом вздохе ныла грудь. Тупая боль в суставах от побоев Хино тоже еще не прошла. В сумрачной клетушке Синдзе целыми днями думал только об одном: пора пришла, он должен решиться… Кадзи считает, что побег — трусость, пусть так, но это единственная возможная для Синдзе форма протеста. Нечего медлить. Армия и так съела лучшие годы жизни.

Он вспомнил болото, в которое той ночью чуть было не угодил. Если идти осторожно, можно и пробраться. Выйдет с гауптвахты, отдохнет и отправится. Прежде всего хоть немного окрепнуть.

Прислушался. Раздалась команда смены караула. Протрубил горн. Через минуту к решетке подошли начальники сменных караулов и один передал другому гауптвахту.

А вскоре после этого из примыкавшей к карцеру караульной раздался громкий голос:

— …говорят, на Сайпане высадились американцы.

— Если уж Сайпан отдадут, считай дело конченным, — заметил кто-то другой.

Больше до ужина ничего не было слышно. Синдзе дремал. Очнулся от лязга замка.

— В уборную! — скомандовал начальник караула. Рядом стоял Кадзи.

В уборной Синдзе впервые за пять дней выкурил сигарету. Наслаждаясь куревом, наспех нацарапал несколько слов на клочке бумаги, подсунутом Кадзи.

«Ждать больше не буду, — прочел Кадзи. — Этот крестьянин не был виновен. Я даже не пытался его спасти, просто отвернулся, чтобы он бежал. И у меня одно спасение — побег. О высадке на Сайпан слышал. Конец, видно, близко, но ждать нет сил».