Кадзи молча смотрел в окно. Разве здесь выяснишь истину? Заберите прах домой и там расспросите его; он скажет вам больше, воскреснув в раскаянии. Ваш муж поведает о своем позоре…

— Нет, не могу поверить, — в голосе вдовы прозвучала невыразимая горечь, — не могу поверить, — что такой мягкий, нерешительный человек мог вот так покончить с собой. Только что-то невероятное могло толкнуть его на такой шаг.

Женщина оглядела их всех и наконец попросила Кадзи:

— Расскажите мне правду.

Кадзи встретился с ней глазами, но промолчал. А ответ рвался наружу.

Хино резко отчеканил:

— Что тут рассказывать? Будто вы сами не знаете! Без крепкой семьи не бывает хорошего солдата!

Но женщина словно не слышала его, она не отрываясь смотрела на Кадзи.

— Лучше не искать причин, — наконец выдавил он. — В армии свои законы… У вашего мужа не хватило воли, вот он и выдохся раньше времени. Все очень просто. Ваши нелады со свекровью мучили его, а я еще добавил, бросив его в походе. И потом жернова армии… — Кадзи почувствовал, как Хино и Хасидани злобно впились в него глазами. — Если бы я всегда был с ним рядом, может, он еще и пожил бы…

Да, скорей всего так. Мучительное раскаяние сдавило Кадзи грудь. Пусть она возмутится и пусть ее глаза скажут: «Вы могли спасти моего мужа и не сделали этого!»

Хино и Хасидани переглянулись.

— Все, Кадзи, можешь идти, — бросил Хино, — Через полчаса явишься к командиру роты.

37

— Тебе, конечно, известно, что в армии запрещены драки? — спросил Кудо.

— Так точно.

Кадзи стоял по стойке «смирно», в тисках между Хино и Хасидани.

— Однако мне сообщили, что ты, затаив личную обиду, собираешься мстить ефрейтору. Это правда?

— Нет, не из личной обиды, господин капитан.

— Значит, мстить ты все-таки собираешься?

— Это не личная месть.

— Я спрашиваю, правда ли, что ты собираешься мстить?

— Да, правда, господин капитан.

— Значит, ты сознательно хочешь нарушить воинскую дисциплину?

Кадзи молчал.

— Отвечай! — заорал Хино и пнул Кадзи в плечо.

Тот повернул бледное лицо к командиру роты.

— Я еще не нарушил воинской дисциплины. А ефрейтор Ёсида уже сделал это. Надо допрашивать его, а не меня.

В ту же секунду на Кадзи опустился чугунный кулак Хасидани.

— Как разговариваешь!

— Ничего, — сказал Кудо, — пусть говорит.

Удар только добавил Кадзи мужества.

— Ефрейтор Ёсида глумился над ослабевшим солдатом. Это и есть причина самоубийства Охары. Почему Ёсида до сих пор не наказан?

— Погоди-ка. Ты, кажется, прошел марш на «отлично»?

— Так точно, господин капитан.

— Как тебя встретили старослужащие?

— Сердечно, господин капитан.

— Ёсида не делал тебе никаких замечаний?

— Нет.

— А если бы ты выбыл из строя, вправе он был сделать тебе таковое?

— Думаю, что да.

— Значит, он решил проучить Охару за то, что тот выбыл из строя?

— Так точно, господин капитан.

— Что, один Охара выбыл из строя?

— Нет, четверо.

— А наказали одного Охару?

— Нет, всех четверых.

— И всех четверых наказывал Ёсида?

— Нет, не только он.

— И все четверо покончили с собой?

— Никак нет, господин капитан.

— Значит, только Охара?

— Так точно.

— А тогда почему ты требуешь призвать к ответу одного Ёсиду?

— Потому что Охара покончил с собой. А говоря по совести, их надо наказать всех.

— Молчать! — Кудо ударил кулаком по столу. — Теперь ясно. Ненавидя Ёсиду, ты хочешь воспользоваться случившимся, чтобы деморализовать роту и дискредитировать старослужащих солдат. Самоубийство этого слюнтяя только предлог! Бросая тень на Ёсиду, ты позоришь роту. Твои доводы — сплошная чепуха!

— Пусть Охара был слюнтяй, но просто так он не наложил бы на себя руки, — возразил Кадзи. — Страдая от того, что он никудышный стрелок, Охара стал мнительным. Семейные неурядицы тоже сделали свое дело. Он был очень восприимчив и легко раним, потому и написал домой неподобающее солдату письмо. И был наказан за это бегом на четыре тысячи метров. Он свалился и попал в лазарет. После он нечаянно повредил винтовку. Конечно, его выбило из колеи письмо жены, но армейские порядки тоже сыграли свою роль. Подавленный, измотанный, он свалился на марше, и это было последним ударом для него. Тут и я отчасти виноват. Но доконал его Ёсида. Впрочем, Ёсида был лишь орудием, исполнителем неписаного закона казармы, позволяющего издеваться над слабыми. Я еще раз прошу наказать Ёсиду. Истинная причина смерти Охары не в семейных неурядицах.

— В чем же, говори.

Кадзи промолчал. Он колебался. Где-то в груди шевельнулся страх. Но Кадзи устыдился страха.

— Тебе не откажешь в красноречии, — усмехнулся Кудо. — Так в чем же была истинная причина?

Кадзи глубоко вздохнул. Ну что ж, если настаивают, он скажет:

— Причина в самой армии.

— Дерьмо!

Хино с размаху ударил его.

— Ему бы, дураку, молчать… — снова удар. — В ефрейторы произвели бы… — и снова удар. — И такого дурака похвалил его превосходительство господин председатель инспекторской комиссии! — Схватив Кадзи за ухо, Хино толкнул его к Хасидани.

Надвинувшись на него, тот угрожающе спросил:

— Ну, как мы будем с личной обидой?

Кадзи облизал пересохшие губы.

— Это не личная обида, господин командир взвода…

…Губы и брови Кадзи давно уже превратились в сплошное кровавое пятно, а его все били. Страх пропал. Осталось тупое безразличие. Он катится туда, откуда нет возврата. Сейчас он почувствовал это особенно сильно. Пусть он не питал к Ёсиде никакой особой злобы, теперь он уже будет стоять на своем.

— Передайте ефрейтору Ёсиде, — прокричал он под градом ударов, — пусть остерегается Кадзи…

Кудо приподнялся из-за стола и жестом приказал прекратить расправу.

— Так вот, — он смотрел на Кадзи, — я запрещаю тебе сводить здесь личные счеты. Это приказ. Ослушаешься — призову к ответу. Ясно? — Он повернулся к Хасидани. — Проследи, иначе накажу весь взвод вместе с тобой.

— Приставь к нему кого-нибудь из тех, с кем он дружит, — посоветовал Хино, — врагам он назло насолит, такой уж уродился, ничего не поделаешь. Кто с ним дружит?

— Синдзе и Таноуэ.

— А, Синдзе… — Хино склонил голову на бок. — Ну что ж, пусть друг за друга и отвечают, одного поля ягода — оба красные.

Хино попал в цель. Он будто знал: что-что, а друга Кадзи не подведет.

38

— Что с этим типом делать? — спросил Хино, когда Хасидани увел Кадзи. — Слишком уж упрям для новобранца. Если так пойдет, скоро с ним не справишься.

— Ничего, не таких обламывали, — усмехнулся Кудо. — Да и старослужащие немного подтянутся. А Кадзи работяга, стоящий парень, смотри, не обойди его при повышении.

— Его?

— Вот именно. Представь как отличника спецподготовки. Нашивка прибавится — повеселеет. Человек ведь та же пружина, крепче сдавишь — отдача будет сильнее. Наряды давай наравне со старослужащими, чтоб не обидно было. Не сегодня-завтра роту придвинут к границе — отличники из новобранцев понадобятся в карауле.

— А как быть с этим дураком Ёсидой?

— Хасидани предупредил его?

— Не думаю, чтобы он сделал такую глупость.

— Значит, Ёсида по-прежнему, как говорится, на коне?

Хино кивнул.

— Ну и отлично. Пусть первый и затеет драку. Главное, чтоб не стал обходить этого Кадзи, а то не справится.

Кудо усмехнулся, но тут же посерьезнел:

— Подпоручик Хино, с меня достаточно одного самоубийства в роте. Надеюсь, подобных безобразий не повторится.

39

Приказу о переброске роты на границу по-настоящему радовались только Кудо и Синдзе. Капитан надеялся отличиться. Возможностей много: ну хотя бы для начала установить, откуда запускают эти проклятые сигнальные ракеты. Стоило накануне передислоцировать один-два поста, не говоря уже о передвижении сторожевых отрядов, как в ночное небо взлетали сигнальные ракеты. Не было передвижений — небо оставалось спокойным. Кто-то из Маньчжурии посылал русским сигналы, и Кудо надеялся разгадать кто.