«Театр — Игра — Жизнь» верит в вещи. Например, чтобы заставить детей рисовать, каждому выдается таинственная коробочка: в одной — ватка с запахом бензина, в другой — леденец, в третьей — что-то пахнущее шоколадом. Ведь вдохновение может прийти и через нос.

Что бы в этих играх ни происходило, дети всегда выступают одновременно как авторы, актеры и зрители. Ситуация содействует развитию творческого начала ежеминутно и в самых разных направлениях.

Ради игры «Выложим карты на стол» мы на время расстались с народными сказками. Давайте, однако, вернемся к ним напоследок еще раз, чтобы описать один технический прием. Возможно, этот разговор надо было завести раньше, до того, как мы остановились на «функциях» Проппа. Это было бы правильнее. Но исключения из правил тоже нужны — где это видано, чтобы грамматика обходилась без неправильностей! С другой стороны, техника, о которой пойдет речь, может быть с успехом применена и к самим «картам Проппа», а те в свою очередь будут содействовать ее уяснению.

Внутри каждой сказочной «функции» возможны, как уже говорилось, бесчисленные варианты. Но техника варьирования применима и ко всей сказке в целом, ведь вполне можно себе представить ее в ином ключе, транспонировать ее из одной тональности в другую.

Возьмем такую фантастическую тему: «Расскажите историю волынщика из Геймлина, но местом действия должен быть Рим 1973 года». Чтобы история зазвучала в новом ключе (точнее, в двух новых ключах, временном и пространственном), мы должны порыться в старой сказке и поискать место, с которого можно было бы начать модуляцию. Рим 1973 года, заполоненный крысами, можно вообразить, даже не особенно впадая в абсурд. Но зачем? Рим действительно заполонен, но не крысами, а автомобилями: машины запрудили все улицы, загромоздили малые и большие площади, они залезают на тротуары, пешеходам не пройти, детям негде играть. Таким образом, в нашем распоряжении оказывается фантастическая гипотеза, влекущая за собой в сказочную схему большой кусок реальности, — что может быть лучше? Вот примерная канва повествования в новом ключе:

Рим наводнен автомобилями. (Тут полезно было бы поупражняться — изобразить автомобильное «наводнение» по-сказочному, со стоянками аж на куполе собора святого Петра, но нет времени.) Тому, кто придумает выход из отчаянного положения, мэр обещает награду и собственную дочь в жены. Является к мэру волынщик, один из тех, что бродят со своей волынкой по Риму накануне рождества; он согласен освободить Великий город от автомашин, если мэр пообещает, что самые просторные площади Рима будут отданы детям для игр. Ударили по рукам. Парень заиграл на своей волынке. И со всех сторон, из всех районов, кварталов, предместий, из всех закоулков за волынщиком потянулись автомобили… Волынщик направляется к Тибру… Но тут автомобилисты — на дыбы (они тоже по-своему правы, ведь автомашины — плод человеческого труда, губить их вроде бы нехорошо). Волынщик спохватывается и меняет маршрут, направляется в подземелье. Под землей автомобили смогут и ездить, и стоять, предоставив городские улицы и площади детям, банковским служащим, торговцам овощами…

В одной из предыдущих глав мы уже изобразили Золушку в «межпланетном ключе», а Нино и Риту — в миланском. Теоретически возможностей для придумывания таких «ключей» сколько угодно. Все они или почти все подразделяются по принципу времени и места.

Старая сказка в новом ключе, приспособившись к новому типу исполнения, неожиданно зазвучит в совершенно необычных тональностях. В ней может даже объявиться «мораль», которую мы примем, конечно, если она будет органична и правдива; мораль никогда не следует навязывать сказке насильно только потому, что мы бы этого хотели.

В одной средней школе, где в результате «бюрократического» подхода к изучению «Обрученных» [12] (пересказы, разбор предложений, опросы, сочинения) царила довольно-таки унылая атмосфера, ребята сперва отнеслись к моему предложению изложить содержание романа в современном ключе без особого восторга. Но, обнаружив, какие в предлагаемой игре таятся возможности, — кстати, все, не сговариваясь, провели параллель между мандзониевскими ландскнехтами и нацистами, — они взялись за дело вполне серьезно.

Лучия (в новом варианте — работница текстильной фабрики) все там же, в ломбардской провинции. Но время действия — 1944 год, год нацистской оккупации, и Ренцо вынужден уйти в партизаны, иначе бы его угнали в Германию. Чуму заменили бомбежки. Местный князек, досаждавший Лучии своими ухаживаниями, оказался не кем иным, как местным главарем «черных бригад». Священник дон Аббондио остался верен себе, никак не мог решить, на чьей он стороне, с партизанами или с фашистами, с рабочими или с хозяевами, с итальянцами или с чужеземцами. «Безымянный» превратился в крупного промышленника, в прошлом пособника фашистского режима, а теперь, во время оккупации, предоставившего свою виллу беженцам, людям, оставшимся без крова…

Не думаю, чтобы Алессандро Мандзони, окажись он с нами, был бы в претензии за то, как ребята обошлись с его героями. Наверное, только помог бы им чуть тоньше оттенить некоторые аналогии. И лишь он один мог бы подсказать реплики, подходящие для новой ситуации дону Аббондио.

Давайте назовем «фантастическим анализом» сказочного персонажа расчленение его на «первичные факторы» — расчленение, необходимое для того, чтобы обнаружить те элементы, которыми мы будем оперировать для создания новых «фантастических биномов», то есть для придумывания новых историй с участием данного персонажа.

Возьмем Бефану [13]. Бефана — не совсем сказочный персонаж, но это неважно, это даже лучше: производя наш эксперимент на ней, а не на обычной ведьме из сказки, мы докажем, что наш анализ применим к любому персонажу, от Мальчика-с-Пальчик до Улисса и Пиноккио.

С точки зрения «функций» Проппа мы можем зачислить Бефану в категорию «дарительниц». При ближайшем рассмотрении оказывается, что она состоит из трех частей — как «Галлия» Юлия Цезаря и «Божественная Комедия». Это:

Метла,

мешок с подарками,

рваные башмаки (упоминаемые, причем весьма кстати, также в популярной песне итальянских партизан «Белла, чао!»).

Кто-нибудь другой расчленит Бефану иначе — пусть, я не возражаю. Мне важен принцип тройственности.

Каждый из трех «первичных факторов» — источник творческого вдохновения, но при одном условии: надо владеть соответствующим методом, чтобы знать, как использовать заключенные в них возможности.

Метла. Как правило, Бефане она нужна, чтобы на ней летать. Но если мы изымем предмет из его обычного контекста, встанет вопрос: а что делает Бефана с метлой после того, как крещенская ночь миновала? На этот вопрос можно ответить множеством предположений.

а) Завершив облет Земли, Бефана направляется в иные миры Солнечной системы и Галактики.

б) Бефана пользуется метлой у себя дома, во время уборки. А где она живет? И чем потом весь год занимается? Получает ли письма? Любит ли кофе? Читает ли газеты?

в) Бефана не одна, Бефан много. Живут они в стране Бефан, где самый главный магазин — это, само собой разумеется, тот, который торгует метлами. Им пользуются Бефана из Реджо-Эмилии, Бефана из Оменьи, Бефана из Сараева. Метел расходуется порядочно. Бефана, владелица магазина, увеличивает товарооборот, все время вводит новые фасоны: сегодня модны «мини-метлы», через год «макси-метлы», потом «миди» и т.д. Разбогатев, хозяйка магазина стала торговать пылесосами. Отныне Бефаны летают только на этих электроприборах, отчего в космосе начинается порядочная неразбериха: пылесос всасывает звездную пыль, засасывает птиц, кометы, целый самолет вместе с пассажирами (которые будут доставлены домой через дымовые трубы, а где нет труб — через кухонные балконы).