Вчерашняя, сначала дружеская встреча, а в заключении разрыв с домом генерала Павлищева ошеломили его.

«Кретин, идиот, как я смел сожрать у них три пирожка, даже четыре! — пилил себя Антон. — Они наблюдали, как я лопал их пирожки, и генерал и лондонская Асина мама. Ведь у них там этикеты. К чертям! Ноги моей в их доме больше не будет. Да они и не позовут, аристократы, высший свет! А если бы даже позвали… нет уж, Асенька, мы не рóвня, я в друзья тебе не гожусь. И не рвусь!»

Погруженный в гневные размышления, Антон не сразу услышал реплики на свой счет; между тем его обсуждал чуть не весь вагон.

— Чистая срамота — молодежь наша! — уловил наконец Антон шамкающий голос. — Старуха больная, еле стою на ногах, а он нет чтоб место уступить — ведь в бабки, а то и прабабки тебе, бесстыжий, гожусь, — уставился в окно, будто не видит.

— В самом деле, стыдно, молодой человек, не уступить место пожилой женщине, — подхватил кто-то.

— Я не заметил! — пристыженно вскочил Антон.

— И врут, и врут на каждом слове, — укоряли его.

На место Антона, к окну, пробиралась сгорбленная старушенция, укоризненно тряся головой.

— Не заметил. Чего тебе надо небось замечаешь.

— Эгоистична наша современная молодежь, бездушна.

Некоторое время продолжалось обсуждение неблаговидного поступка Антона. Он молчал.

Все на одного. Эх вы, люди! Никто не поможет. Эх, вы!

Снова он жалел себя, одинокого. В обиде забыл: а мама? А Колька? А Славка? А Семен Борисович? А Хорис Абрахманович? А… Гри-Гри?

Из учителей своей бывшей школы Антон сейчас более всего помнил Гри-Гри. При всех его язвительных придирках и строгостях, он был интересным учителем. Его уроки не вызывали зевоты. Напротив, будоражили, поднимали что-то в душе, он был увлеченный, одержимый.

Антон помнил, папа говорил: талант всегда одержим.

А еще… разве забудет Антон письмо Гри-Гри, где он протягивает ему, девятикласснику Новодееву, руку? За эти несколько дней, перевернувших всю жизнь Антона, он понял, что значит дружеская рука.

В производственные мастерские Антон приехал раньше звонка, и миловидная женщина в светлом, складно сидящем на ней трикотажном костюме приветливо встретила его:

— Здравствуй, Антон. Директор предупредил, что придет новенький. Наш Семен Борисович все знает, все помнит, как только голова держит! А я мастер производственного обучения, веду мальчишечий класс, в девчачьих классах по тридцати, а то и больше учащихся, у меня всего двадцать. Не очень-то мальчишки в портные идут, а напрасно: работа красивая, самостоятельная, если котелок варит, конечно. Идем, покажу до звонка мастерские.

Мастерские занимали несколько комнат на первом этаже четырехэтажного здания.

— Наша, — вводя в одну из комнат, сказала мастер Лидия Егоровна, которая, проработав пятнадцать лет портной в ателье да десяток закройщицей, перебралась сюда учить и воспитывать будущих мастеров и новой работой довольна, потому что любит и жалеет ребят. Здесь, в ПТУ, больше ребят из неблагополучных семей, а у Лидии Егоровны было тяжелое детство, она понимает… — Типы вы все, перцы, а в каждом живинка, расшевелить только надо. Я по призванию педагог, немного припоздала свой талант разглядеть…

«„В одежде старайся быть изящным, но не щеголем. Признак изящества — приличие, а признак щегольства — излишество“. СОКРАТ». Такое начертанное крупными буквами наставление в деревянной раме висело на стене мастерской.

— Великие мудрецы о наших задачах высказывались, — толковала Лидия Егоровна.

«Даже Сократ!» — удивился Антон, понемногу уже располагаясь к своему ПТУ.

Неизвестно, как пойдет дальше, а пока он не испытывал разочарования и вчерашнее настроение Асиной мамы старался выбросить из головы. Он решил быть человеком твердого характера, не поддаваться чужим влияниям.

Как жаль, Ася… Но братья Гримм все сказали. Жаль, Ася…

— Теперь бегло поглядим оборудование, — предложила Лидия Егоровна.

Вдоль стен большой, в несколько окон комнаты, стояли швейные ножные машины незнакомого устройства, совсем не похожие на ту, что когда-то выиграл папа (Антон поразился, вспомнив сейчас выигранную папой швейную машину, будто судьбу сыну выиграл, как странно…).

— Быстроходная машина, обмерная… — одну за другой называла Лидия Егоровна, но, понятно, незнакомые названия не задерживались сразу в голове.

Антона удивило: и здесь, в швейном производстве, передовая современная техника. Борис Сергеевич мальчишкой умучивался, «сидя на утюге», а здесь в мастерской водружены три больших утюжных стола с механическими утюгами. Борис Сергеевич с утра до вечера топтался в темном полуподвале, а здесь в широкие окна льется дневной свет и семь электрических осветителей льют с потолка дневной свет, и кажется, в мастерской стоит летний солнечный полдень.

— На первый раз довольно знакомства, в дальнейшем познакомимся глубже. Кстати, звонок, — сказала Лидия Егоровна.

Толпа мальчишек с гамом ворвалась в мастерскую.

— Здрась… Здрась… Здрась…

В мастерской нет парт и отдельных столиков. Два просторных стола тянутся вдоль комнаты, оставляя между собой проход. Мальчишки расселись по местам. Кто-то кого-то толкнул. Кто-то гикнул, кто-то протрубил в кулак.

— Тихо. Призываю к дисциплине, — не сердясь, сказала Лидия Егоровна. — Занимайтесь каждый своим делом, а я займусь новеньким.

Она прошлась для порядка между столами, проследив, пока ребята вытащат из портфелей небольшие квадратные лоскуты плотной материи и примутся на них что-то шить.

— Перед тобой орудия нашего производства, — возвратилась к новенькому производственный мастер, раскладывая на столе иголку, нитки, наперсток, портновскую линеечку, сантиметр, восемь штук ножниц. — У ножниц номера, каждый имеет свое назначение. Что к чему, запомнится не вдруг, а после не позабудешь. Опытный мастер вслепую возьмет, что ему надо. Дальше — иголки и нитки. Обыкновенный человек, не профессионал, вдевает нитку правой рукой, сравняет, завяжет узелок. Секунда, что секунду жалеть? Глядишь, из секунд наберутся минуты, из минут часы. Время понапрасну потеряно. Незачем. А как профессионал поступит? Профессионал-портной держит иголку в правой руке, нитку левой вдевает. Левой же и узелок завяжет, безо всяких откусываний. Недельки две, нерасторопные и весь месяц тренируются, а в конце овладевают. Первый портновский навык, на всю жизнь. Попробуй, — велела Лидия Егоровна.

Антон попробовал, пыхтел, надувая от усердия щеки.

— Щеки не дуй, не поможет, — посочувствовала она. — Видать, ты не из ловких. На дом задание: полчаса упражняться. Переходим к начальной учебе. Начинается портной со стежка. Надо учиться быть виртуозом. Расстояние между стежками семь миллиметров (вот зачем сантиметр), но разве намеряешься? Если будешь один от другого стежок отмерять — шить тебе не перешить. Настоящий мастер так набьет руку, что сантиметр в сторону, шьет на глазок. Дальше. Стежки бывают: косые, прямые, обметочные, стегальные, крестообразные, стачные, петельные подшивочные, потайно подшивочные. Каждым надо овладеть, вмиг знать, где какой применить. А делать стежок надо меленьким, чтобы шов тонким был. Бери лоскут, иглу, начнем с косого стежка.

Не так-то легко оказалось обметывать косым стежком край лоскута. Антон искоса поглядывал, как шьют ребята. Практикуются всего три недели, а иглы мелькают проворно, будто без труда. Значит, и он сумеет.

Но пока у Антона получались косые стежки нескладные и кривые, разных размеров, разных между собою расстояний.

— Плохо, — сказала Лидия Егоровна. — Плохо. Но сразу хорошо не бывает. А будет. Руки осилят, научатся. Рукам — работа. Душе — праздник.

— …душе праздник! — озорно подхватили ребята.

— Притомились, — заметила производственный мастер.

Зазвенел звонок на перемену.

— На линейку! — захлопала в ладоши Лидия Егоровна. — Для разминки физкультзарядка. Наклон корпуса вправо, наклон корпуса влево…