— Не прикидывайтесь, что не видели, я вам не верю.

— Клянусь, — сказал он.

Она поверила и стала говорить мягче:

— В номере, посвященном годовщине, снимок первой шеренги училища, и вы — третий с краю. На плече винтовка, белые перчатки и голова задрана, будто вы провожаете глазами самолет, на котором улетела ваша московская красавица. Очень там у вас смешное лицо. Даже старшина роты стал вас уважать после ваших спортивных успехов. Откуда же мрачность в стихах? Прочтите, я не верю на слово.

— Не стоит, — мирно попросил Антон. — Это не гейзер. Теперь я вам уже никогда не поверю, — сказала Нина.

— Ну, пусть, — решил он. — Прочту, чтобы вы убедились.

В безликой сутолоке дней

увял цветок души моей.

И, обрастая лопухами,

я положу его в альбом

с моими детскими стихами —

пусть будет память о былом.

В самом деле не гейзер, — сказала Нина. — Но со слезой.

— Меня зовут, — заметил Антон. — Пойду скажу, что поеду поездом.

— Нет, зачем же? Поезжайте в машине,

— Вы не хотите, чтобы я проводил вас?

— Не надо. Идите, Антон. Не нарушайте режим и не меняйте свой образ жизни. Кстати, когда начнутся соревнования?

— Ровно через неделю, — сказал он. — Мой первый бой в понедельник тринадцатого. Весело?

— Вообще зрелище драки меня удручает, — сказала Нина. — Не приглашайте меня смотреть, я не приду.

— Бокс не драка, — слабо возразил он.

— Только для знатока, — сказала Нина, положила лыжи на плечо и пошла не оглядываясь.

Он позвал:

— Нина!..

Она шла легкой, летящей походкой, которая показалась бы нарочитой, не будь вся ее фигура так естественно хороша. «Этой девушке и без меня неплохо живется…» — подумал Антон и побрел к машине.

— Крепи лыжи на крыше и залезай, — сказал лыжный тренер.

Антон закрепил лыжи.

— Он с нами не поедет, — решил Пал Палыч. — Трогай.

— И так бывает, — пожал плечами лыжный тренер. Машина ушла. Антон рванулся бегом и догнал Нину на аллее, недалеко от станции. Он взял ее под руку и сказал:

— Я решил, что вам не стоит ехать одной. Придавят в поезде.

— С вами в поезде будет еще на человека теснее, — сказала Нина. — Где ваши лыжи?

— Лыжи уехали в Ленинград. Давайте, я понесу ваши.

— Несите. — Она отдала ему лыжи.

— Вы хорошо провели день? — спросил он.

— Я не люблю таких разговоров, — ответила Нина.

В поезде, проломившись сквозь толпу и упрятав Нину в уголок, он начал оправдываться:

— Трудно разговаривать, когда столько времени не виделись. Приходится начинать с дежурных фраз.

Она смотрела на него внимательно и чуть насмешливо. Уперев руки в стену тамбура, Антон держал на спине толпу. Лица их были близко, и волосы выбившейся из-под шапочки челки шевелились от его дыхания.

— Не говорите, что мы с вами виделись один раз, мы с вами виделись трижды, — сказала она. — И каждый раз от вас пахнет по-иному. На вечере в училище пахло гаванской сигарой. У меня дома вы благоухали рижским одеколоном. Теперь от вас пахнет молочным шоколадом. После соревнований от вас запахнет кровью и лаврами?

— Надо победить Колодкина, — сказал Антон. — Тогда будет и запах лавра.

— Это приятель Дамира, я его знаю, — вспомнила Нина. — Как же вы можете его победить? Это человек-гора. Впрочем, весьма добродушная и застенчивая гора. Вы надеетесь на эти качества?

Антон потряс головой.

— На ринге я этих качеств не заметил. Колодкин работает перчатками, как паровоз поршнями… Вы часто видитесь с Дамиром?

— Часто, — ответила она дерзко. — Вчера Дамир сказал мне, что вы уехали в Кавголово тренироваться…

— Да?! — Антон вдруг позабыл сдерживать спиной напиравших сзади, и его придавили к Нине.

— Ах, кажется, я проговорилась, — улыбнулась она. — Нет, вы не очень заноситесь, Я все равно приехала бы сюда. Я люблю лыжи и люблю Кавголово. Я часто бываю здесь… Мне уже больно, Антон!

Он уперся руками в стену и отодвинул толпу.

— Значит, для меня не все еще потеряно?

— Перестаньте об этом, — сказала она. — Неужели все ваше мужество истрачено на бокс?

Ему стало весело.

— А сообразительность на математику, — засмеялся он. — Хорошо, я больше не буду об этом.

— Никогда? — спросила она.

Он смотрел на нее и смеялся. Все было ясно, и впервые за много недель стало легко на душе. В том ее уголке, который отведен под нежные чувства. Он сказал:

— Никогда в жизни. Зачем делать то, что вам не нравится? Она промолчала.

Антон проводил ее до дома. Выразительно взглянул на темные окна, и она поняла его взгляд.

Отдавайте лыжи, — сказала Нина. — Желаю вам победы. Видите, как я незлопамятна.

— Это я давно вижу, — сказал он. — Когда мы встретимся?

— А зачем?.. Сегодня так получилось потому, что вы меня догнали и мне некуда было деваться. Идите, Антон.

— Да, да, — сказал он. — Тогда, значит, я на днях позвоню.

Она пожала плечами.

На тренировке Колодкин обращался с ним странно деликатно, а потом вывел в коридор, в дальний угол.

— Есть разговор, малый, — начал он. — Противный для меня разговор, но я обязан. Ради друга.

— Слушаю, товарищ мичман, — вежливо сказал Антон Колодкину, которого только что дубасил.

В этом он находил своеобразную прелесть. Но Колодкин сморщился:

— Брось. Зови меня Николаем. И на «ты». Все мы на одной отопительной системе караси сушим… Так вот… Тебя вчера видели с определенной девушкой. Было такое?

— Происходило, — сказал Антон, распрямив грудь.

— Какие у тебя с ней отношения, скажи честно.

— Подобные отчеты унизительны для мужчины, — сформулировал Антон. — А посему я воздержусь.

— Зря. Я спрашивал для общего представления. Молчи, мужчина.

— Вы с Дамиром друзья, — сказал Антон.

— Вернемся к делу. Слушай внимательно, — раздельно произнес Колодкин. — Если тебя хоть раз с той девушкой приметят, жизнь твоя станет тебе в тягость. Вот такой разговор…

— Разговор противный, — согласился Антон. — Тебя просили передать мой ответ?

— Меня просили высказать тебе вышеизложенное в ультимативной форме. Впрочем, ответ интересует меня лично. На ринге, например, ты интересный человек.

— Ну так слушай, что я отвечаю: пусть он пойдет со своим ультиматумом… — и Антон выговорил самый изысканный из известных ему адресов.

Колодкин довольно ухмыльнулся.

— Там уже полно народу… Ладно, иди с миром. Попробую убедить твоего старшину, чтобы он не шибко свирепствовал. Честно говоря, не понимаю, что это за манера — «добиваться девушки ультиматумами. Но ты оглядывайся! У него тяжелый характер.

— И у меня не из легких, — заявил Антон.

— Петушок, — ласково произнес Колодкин. — Твой характер еще не прорезался. Не рассчитывай на него, ибо его еще нет. И это позволяет мне надеяться, что двадцатого я тебя поколочу.

— Не говори гоп, пока не огреб, — возразил Антон.

Колодкин ушел. Антон стоял и глядел в окно на продскладовский двор, заметаемый сухой декабрьской вьюгой. Он думал, почему это люди не в первый раз замечают, что у него нет характера.

Обидные мысли прервал знакомый голос:

— Товарищ курсант, почему вы стоите к офицеру спиной? Он резво развернулся к капитану второго ранга Скороспехову.

— Виноват! — доложил — Антон. — Задумался.

— Задумываться следует, сидя в классном помещении, — сказал командир третьего курса. — И будучи по форме одетым.

Антон извинился за спортивный костюм:

— Я член секции бокса, только что с тренировки…

— А если бы вы были членом секции плавания… — начал Скороспехов.

— Говорите, что передать командиру роты, — вздохнул Антон.

— Надо помнить устав и его требования, — сказал командир третьего курса. — Устав всегда избавит вас от ложного шага, он всегда поддержит вас, как костыль поддерживает старого ветерана. Вот вы пишете стихи. Насколько я осведомлен, дрянные. А знаете, какие стихи писал Александр Васильевич