Сначала Антонина Николаевна пожалела инвалида, потом привязалась к нему и сама не заметила, как полюбила по-настоящему. Они поженились, несмотря на то что мать Антонины Николаевны, старуха своенравная и властолюбивая, пришла в ужас от такого союза.

Не только соседи по квартире и друзья по работе, не только сотрудники районной библиотеки, куда Антонина Николаевна приходила за книгами для мужа, — самый воздух, кажется, радовался их согласной жизни.

Антонина Николаевна нередко читала мужу вслух книги и газеты, с удовольствием отмечая, как все больше развивается вкус Ивана Семеновича. Новая книга или кинофильм, жизнь Китая и пуск Волжской ГЭС — все касалось его, до всего ему было дело.

По вечерам Антонина Николаевна гуляла с ним в сквере у дома. Зная былую «слабость» мужа, она первое время встречала Ивана Семеновича у ворот завода в день получки. Случалось, она уводила его от подгулявших дружков или приглашала веселую компанию к себе: пусть уж выпьют дома, под грибки и огурцы ее соления. И не спала по ночам, когда острая боль подбрасывала искалеченное тело мужа. На руках носила ослабевшего от высокой температуры больного, прижимая к себе, как большого ребенка...

Кто оценит до конца ежедневный подвиг жены — друга!

Шли годы. Тракторы бороздили целину, распахивали межзвездную целину неустанные спутники, жизнь становилась лучше. Улучшался и быт семьи Плужниковых. Уже не на тележке, упираясь палочками в асфальт, катил Иван Семенович по утрам на завод — трехколесная мотоколяска становилась в шеренгу машин, на которых приезжали динамовцы. Уже не в общей коммунальной, а в отдельной однокомнатной квартире жили супруги: Иван Семенович получил квартиру в новом заводском доме.

И вот, когда супруги Плужниковы отпраздновали десятилетие свадьбы, когда, кажется, оставалось только жить и радоваться жизни, Иван Семенович получил восьмое, самое тяжелое свое ранение.

В этот день, осенью 1958 года, он почувствовал себя худо: болела голова, в висках стучали молоты. Отпросившись у мастера, Плужников покатил в заводскую поликлинику. По дороге он раздумал идти туда: не подняться ему в таком состоянии на второй этаж, пусть лучше жена вызовет врача на дом. Как в тумане, разыскал Плужников свою мотоколяску, включил мотор, поехал...

Давно закончился рабочий день, обед на плите перестоял, а Ивана Семеновича все не было. Встревоженная жена позвонила на завод. Узнав, что муж отпросился с работы еще в середине дня, Антонина Николаевна совсем расстроилась: не случилось ли чего серьезного? Она позвонила в милицию, в «Скорую помощь», принялась обзванивать больницы и приемные покои.

Плужникова отыскали только на второй день в Люберецкой больнице. Приехав туда, Антонина Николаевна нашла мужа без сознания в приемном покое. Голова его была перебинтована, лицо рассечено. Оказав инвалиду, пострадавшему в автоаварии, первую помощь, врач, похоже, махнул на него рукой, не веря в его выздоровление. И то сказать, даже у здорового человека, попавшего в такую передрягу, немного шансов выкарабкаться, а тут инвалид...

— Да и ваш ли это муж, гражданка, не путаете ль вы? — усомнился дежурный врач. — По моим сведениям, это наш, люберецкий, житель.

— Боже, разве я могу своего Ивана Семеновича с кем-нибудь спутать?! Умоляю, скажите: чем ему можно помочь?

Немногим могла помочь мужу убитая горем, плачущая женщина. Но в тот же день в больницу вихрем влетела Галя Лапшина, страхделегат цеха, где десять лет проработал Плужников. Как она напустилась на всех! Почему с пострадавшего не сняли рабочую спецовку — выходит, они заранее отказываются лечить его? Да знают ли они, какой человек к ним попал? Им придется отвечать перед целым коллективом завода, если они не спасут, не поднимут их Семеныча!

— Может, вы еще потребуете, чтобы мы ему новые ноги приста... — Врач замолчал под взглядом двух пар женских глаз — полных слез и муки глаз жены и негодующих глаз Гали.

В конце вторых суток Плужников пришел в сознание. Он так и не вспомнил, как столкнулся с грузовиком, подмявшим под себя мотоколяску. Ему не сказали, что от страшного удара переломаны кости глазницы, правый глаз серьезно поврежден, а кровоизлияние в мозг может привести в его состоянии к полной катастрофе.

Но врачи, осматривающие инвалида, на израненном теле которого, казалось, нет здорового места, не знали того, что успели хорошо узнать товарищи Плужникова по цеху и Антонина Николаевна: его железную волю. Не мог, не имел права погибнуть в результате нелепой автокатастрофы боец, которого за четыре года войны не смогли убить тонны выпущенного по нему врагами металла.

А давление крови все поднималось, достигая критического. Нужно было долбить кость, вынимать слезовой мешочек. Перед очередной тяжелейшей операцией, при которой нельзя даже сделать обезболивание, врачи боялись: выдержат ли нервы инвалида, не сдаст ли сердце?

— Вы за меня не бойтесь, люди добрые! — успокаивал их Плужников. — Когда надо, я нервы в кулак зажму. И сердце у меня ко всему привычное, выдержит.

— Если ты мне поможешь, Иван Семенович, я тебя вылечу! — твердо обещала врач Надежда Васильевна Хлебникова. — Знай: есть человек, который очень, очень любит тебя!

— Жинка? — не понял Плужников.

— Антонина Николаевна сама по себе, а я — сама по себе!

Врач говорила это от всей души: за время лечения она полюбила своего пациента за неистребимую волю к жизни, за его всегдашний оптимизм, за веру в будущее.

И поднялся с постели, справился со своей восьмой, самой тяжелой раной несгибаемый русский человек Иван Плужников. Как прежде, сидит он во главе стола, попивая крепкий чай, который так умело заваривает его супруга. В дверь стучит соседка: не надо ли чего купить — она собралась в магазин. Антонина Николаевна, прихварывающая последние дни, благодарит: только что ушла мать, давно уже примирившаяся с зятем, она помогла по хозяйству. А до нее приходили пионеры-тимуровцы со двора; один сидел до тех пор, пока не выиграл у Ивана Семеновича решающую партию в шахматы, другой унес домой в качестве образца шкатулку, сделанную Плужниковым: мальчик хочет научиться мастерить их.

Не умеет и минуты сидеть без дела этот рабочий человек. Выкатит во двор на прогулку, а там девчата роют траншею для водопровода.

— Дайте подсоблю, молодки! А то силушка по жилушкам переливается, девать некуда!

Людям, проходящим по двору, кажется, что ломом орудует здоровый человек, по пояс ушедший в землю от усердия.

И все чаще среди работы Иван Семенович заводит любимую: «Среди долины ровные...» Он поет не то чтобы очень голосисто или умело, но так душевно, как умеют петь русские люди. Соседи открывают окна послушать пение, а на душе Антонины Николаевны соловьи заливаются: хорошо, что он снова поет, значит, совсем на поправку дело пошло.

...Вечерком я сижу в гостях у Плужниковых. За столом разговор заходит о хороших людях — как же много верных друзей у супругов! Тут и товарищи по цеху, помогавшие Антонине Николаевне в самое трудное время болезни Плужникова, и врачи, восстановившие его здоровье (кроме Надежды Васильевны Хлебниковой, чаще других упоминается окулист Мария Кузьминична Бадзыма), и медсестры, которых он зовет по имени: Зина, Тома, Маша, и соседи по дому.

— А этого как звать, Тоня, который благоустройством в нашем районе заправляет? — силится вспомнить Иван Семенович.

— Михаил Иванович Гусев, — подсказывает жена.

Плужников объясняет мне: в день вселения в новый дом он минут пять промучался, осваивая высокую ступеньку подъезда, — никак не удавалось поставить на нее колесики тележки. Какой-то человек, выходивший из подъезда, видел его муки. А на другой день пришли рабочие и сделали рядом со ступенькой наклонный асфальтовый въезд. Как выяснилось, их прислал управляющий районным трестом благоустройства Гусев, между прочим, тоже инвалид войны.

И тут я вспоминаю о письме инвалида из Краснодара, которое специально прихватил с собой, идя в гости к Плужниковым. Мне хочется узнать, как Иван Семенович, именно он, отзовется на письмо товарища по несчастью.