— Вы поете, Таня?

— Да. Я люблю петь. — И, не дожидаясь его просьбы, запела «Сормовскую лирическую». Голос у нее был несильный, но душевный. Борису нравилось, как она поет, как держит себя.

Жаль, что до города было всего девять километров — они так быстро кончились. Вот и ее домик на окраине, залитый лунным молоком.

— Боря, я схожу успокою маму. Тогда мы сможем посидеть немножко на крыльце. Хотите?

Хотел ли он этого? Борис был просто в восторге от ее находчивости.

Молодые люди проговорили до тех пор, пока небо на востоке не посветлело.

С того вечера Борис зачастил в районный центр. Ему нравилось сидеть где-нибудь в заднем ряду просторного зала Дома культуры, тайком пуская дым в окно, и слушать, как уверенно распоряжается на сцене Таня Павлова. Даже заносчивый, с буйной шевелюрой и модно подстриженными височками исполнитель роли героя-любовника (позже Борис встретил его в исполкомовской парикмахерской, где районный Фигаро брил какого-то командировочного) слушался девушку беспрекословно.

От внимания парикмахера не ушло, кому улыбается руководительница драмкружка. На одной из репетиций он категорически потребовал, чтобы помещение было «очищено от посторонних», иначе он не может сосредоточиться. И Борису пришлось курить уже на лавочке у входа в Дом культуры, слушая Танин голос через открытые окна.

Лейтенанту понравилась мать девушки, преподавательница литературы Вера Евстигнеевна, души не чаявшая в дочери. Рассказывая Борису о школьных годах Тани, она припомнила однажды, как та, получив пятерку за сочинение, вбежала в дом с криком: «О, счастье битвы!». Влюбленный офицер стал после этого звать девушку «Счастье битвы».

Вера Евстигнеевна с вниманием присматривалась к молодому человеку. Парень, кажется, не плохой и в Танюшку влюблен, это видно. Но почему в сердце матери нет веры в него?.. Не потому ли, что легковат он как-то, слишком наряден, что ли, в своей форме с иголочки, с неизменным хлыстиком в руках и фотоаппаратом через плечо... А может быть, внешний вид обманчив?

За день до концерта самодеятельности в село, где жил Борис, приехала на райкомовском «газике» взволнованная Таня. Она разыскала дом Клычковых. Лейтенант, поставив ногу на табуретку, наводил последний глянец на сапог — он как раз собирался к Тане.

— Я за тобой, Боря, выручай, вечер срывается! Наш главный герой-любовник забастовал, а я не хочу идти к нему на поклон. Мог бы ты сыграть помещика Смирнова в чеховском «Медведе»?

— «Двенадцать женщин я бросил, девять бросили меня», — зарокотал лейтенант, вспомнив манеру парикмахера. Сколько раз он слышал эту фразу, поджидая Таню у Дома культуры!

— Замечательно! И текст учить не надо!

Девушка усадила его в «газик», и уже по дороге, к удовольствию шофера, молодые люди приступили к репетиции. В этот вечер они задержались в Доме культуры допоздна. Борис никогда не играл на сцене, но дело вроде шло на лад.

Чувство это оказалось обманчивым. Перед началом спектакля лейтенант так разволновался, что пистолет, который он поднимал, повторяя за кулисами текст роли, ходуном ходил в его руках. А когда, выйдя на сцену, он увидел в первом ряду парикмахера, скрестившего руки на груди и с мефистофельской усмешкой глядевшего ему прямо в глаза, дебютант начисто забыл текст роли.

С грехом пополам он все же довел дело до конца. Впрочем, никто в публике, кроме разве парикмахера, назубок знавшего водевиль, не заметил тех накладок, которые он допустил. Зрители долго вызывали Клычкова и Таню, исполнявшую роль вдовы Поповой.

Из клуба они вышли последними.

— Как все-таки жизнь несправедлива! — сказал лейтенант со вздохом. — Я послезавтра уезжаю, а он остается.

— Кто? — не поняла девушка.

— Твой влюбленный Фигаро!

Она улыбнулась.

— Это, конечно, опасный для тебя соперник...

— Есть и еще более опасный соперник — время. Ведь раньше чем через год мы вряд ли увидимся... — Он хотел обнять девушку, но Таня отстранилась.

— Мы с тобой друзья, Боря, да?

«Черта лысого!» — подумал он, а вслух сказал:

— Друзья до гроба, дураки оба. Вот уже три недели прошло со дня нашего знакомства, а ты дичишься меня!

— Т о л ь к о  три недели, Боречка.

— Это три четверти моего отпуска.

— Твоего. Но я тоже работаю, и мой отпуск еще впереди.

— Ты приедешь ко мне, Таньча?! — Обрадованный, он снова хотел обнять ее, и снова девушка уклонилась.

— Мы успеем обо всем договориться, Боря. Время не только соперник, оно может быть и союзником. Спокойной ночи!

Войдя в комнату, девушка обняла мать, вернувшуюся из клуба раньше.

— Мне так хорошо игралось сегодня, мама! Легко и весело...

— Я рада за тебя, дочка! — Вера Евстигнеевна задумалась. — На сцене вы были отличной парой, это все заметили. А вот как в жизни все сложится? Ведь жизнь прожить — не спектакль сыграть!

Девушка смутилась.

— О чем ты, мама? Мы ни о чем таком не думали даже.

— А почему же ты говоришь «мы»?

Таня смутилась еще больше.

— Разве нельзя с человеком просто дружить?..

О дружбе говорила Таня, провожая Бориса Клычкова в часть. Но почему она тайком отворачивалась и смахивала платком слезинки? И почему у бравого офицера дрогнул голос, когда он спохватился вдруг, что ничего толком не сказано, не закреплено, а он уезжает от нее далеко и надолго?..

Недосказанное Борисом вслух при встречах, стало бурно выливаться на бумаге. Таня была сдержаннее, свои письма она подписывала: «Твой друг». Но когда девушка, выполняя просьбу Федора Зайцева, прислала ему свою фотографию с надписью «Другу моего друга», Борис категорически запротестовал.

«Нет, Таня, дружба хорошо, а счастье лучше, — заявил он в очередном письме. — Другом зовут того, кого не могут назвать любимым. Мне мало дружбы, мне нужна твоя любовь. Если ты любишь меня, считай это мое письмо официальным предложением. Я сделаю все, чтобы мы скорее встретились. Но это зависит теперь и от тебя».

Девушка впервые всерьез задумалась: как узнать, пришло ли большое чувство, на всю жизнь? Любит ли она Бориса так, чтобы прожить с ним век счастливо? И любит ли он по-настоящему?

— Ты ошпаришь себе руку, Татьяна! — вывел ее из раздумья голос матери. — Чашка давно полна.

Таня поспешно завернула кран самовара; она наливала чай.

— Ой, что-то у меня сегодня все из рук валится... Мне нужен твой совет, мама. Боря написал мне... сделал предложение.

— Какое предложение? — Мать не хотела показывать, что ей все понятно; так она хоть время протянет. Но Таня не заметила ее маневра.

— От моего ответа зависит его приезд. Если я отвечу «да», он постарается выхлопотать внеочередной отпуск, чтобы приехать за мной.

Вера Евстигнеевна считала себя подготовленной к тому, что однажды дочь скажет ей это, и все же Танины слова заставили материнское сердце сжаться. Значит, скоро девочка бросит дом, оставит ее. Муж — военный, следовательно, семейное гнездо придется вить там, где его служба... Обо всем этом успела подумать Вера Евстигнеевна, но вслух спросила только:

— А вы хорошо знаете друг друга, доченька?

— Мы переписываемся больше полугода.

— Это не так долго. И ведь в письмах не узнаешь до конца характер человека.

Таня задумалась:

— А как узнать, мама, когда полюбишь по-настоящему?

— Когда приходит настоящее, не задают вопросов. Так, наверное, и понимаешь, что это — настоящее... Я моложе тебя была, когда впервые увидела твоего отца. И ни о чем не спрашивала ни себя, ни свою мать. Я любила как дышат, не думая об этом. И Петр Владимирович — твой отец — говорил то же самое о своем состоянии. Мы были очень счастливы, хотя жили трудно, особенно вначале. И если б не война-разлучница... — Она всхлипнула. — Неужели и с тобой расстанусь?

Таня обняла мать, зашептала ласково, успокаивающе. Войны больше не будет, никогда не будет. И вовсе незачем расставаться, можно ведь придумать так, чтобы всем вместе жить.