— Окстись, что мелешь-то? — оборвали его.
— А что? Запорожские казаки эдак с турками сколько разов управлялись.
Петр резко обернулся, ухватил солдата за плечо:
— Как звать?
— Минаев, ваше величество. Преображенского полка! — гаркнул тот.
— Со мной на лодках пойдешь?
— А как иначе, государь? Ить я солдат!
Петр молча поцеловал его, взглянул на Меншикова:
— Быстро две команды на лодки. Силком не тяни. Кто по своей воле. Быстро! Покуда туман не развеялся!
— Понял, государь! Мигом!
…Когда Петр вновь появился на берегу со шпагой в руке, в лодках уже сидели солдаты.
…Длинные, похожие на пироги, лодки покачивались на тихой воде.
— Минаев где? — спросил Петр.
— Здесь я, государь! — отозвался Минаев из первой лодки.
— Меншиков! Алексашка, черт тебя!..
— Здесь я, мин херц!
— Я на первую, ты — на вторую. Атакуй левый фрегат. Пошли тихо, веслами не шлепать! — Петр прыгнул в лодку, улыбнулся Минаеву. — Так, говоришь, у запорожских казаков этак с турками получалось?
— Очень даже лихо получалось, ваше величество! — расплылся тот в улыбке.
— Пошел, ребятушки! И не трусь! Кто голову сложит, так за отечество!
Лодки бесшумно скользнули по воде и скоро растворились в тумане.
…Двумя дугами приближались они к фрегатам.
— Тихо, черти косорукие! — шепотом ругался Петр, когда слышался слишком громкий всплеск весла, и блестящими глазами смотрел на шведские корабли. Обернулся к Минаеву: — Хороши, а? Красавцы! Погоди, Минаев, скоро и у пас такие будут!
— Жаль, Карлушки ихнего тама нету, — усмехнулся Минаев. — А то бы теплого, в постельке…
— Передай по лодкам… Готовьсь к абордажу! — отчеканил Петр. — Меншиков со своими атакует левый фрегат.
Солдаты осматривали ружья и мушкеты, вытаскивали из ножен сабли, ножи. Лица у всех хмурые, сосредоточенные.
— Выручай, пресвятая богородица…
— А шведы, братцы, тоже богородице молятся?
— Вроде бы…
— Бог-то один, да веры разные.
— Все люди-человеки, всем смертушка одинаково в глаза заглядывает.
Лодки мягко подошли к фрегату, и солдаты молча, дружно стали карабкаться почти по отвесному борту, цепляясь за снасти, закидывая абордажные крючья. Двигались они сноровисто, ловко. Петр шепнул после паузы:
— Все ж не как под Нарвой. Армия… Какая-никакая, а выучка.
Он сбросил плащ, расстегнул мундир, чтоб легче дышалось, выдернул из ножен шпагу, а за пояс сунул нож и Акинфиев пистолет:
— С богом, ребята-а! За матушку Ру-у-усь!
Петр, зажав в зубах шпагу, полез наверх, цепляясь за веревку с абордажным крюком на другом конце. За ним, перекрестившись, устремился Минаев.
ПОТОМКИ ПРЕОБРАЖЕНЦА ЕМЕЛЬЯНА МИНАЕВА: БАЛТИЙСКОГО ФЛОТА ЛЕЙТЕНАНТ АЛЕКСАНДР МИНАЕВ В ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ В БОЮ С ГЕРМАНСКИМ ЭСМИНЦЕМ ПОВЕЛ
КОМАНДУ НА АБОРДАЖ И ПОГИБ В РУКОПАШНОЙ СХВАТКЕ; ПРАПРАВНУК ПЕТР АНДРЕЕВИЧ МИНАЕВ, МАЙОР СОВЕТСКОЙ АРМИИ. ПОГИБ ПРИ ОБОРОНЕ СЕВАСТОПОЛЯ.
Нападавшие дрались остервенело. Им было некуда отступать и нечего терять. Шведы, захваченные врасплох, выскакивали на палубу полураздетые. Грохали выстрелы, слышался звон шпаг и лязганье штыков, короткие вскрики, брань.
Царь в ярости отбросил шпагу и разряженный пистолет, схватился в рукопашную со шведским офицером. Они упали и покатились по палубе, стараясь подмять друг друга. Петр оказался много сильнее — железными руками сдавил офицеру горло.
На втором фрегате тоже бились на штыках, на шпагах и ножах. Падали раненые, корчились, скатывались к кромке, бортов. Замирали в нелепых позах убитые.
Меншиков приставил нож к груди капитана— жилистого, с рыжей бородой.
— Командуй сдачу, не то всех перебьем, — тяжело дыша, проговорил Ментиков. — Ну!
На артиллерийских палубах тоже кипела схватка. Трупы шведских пушкарей преображенцы выбрасывали в море через огневые люки…
И вот уже на первом фрегате по вантам, зажав в зубах веревку с бело-голубым полотнищем, карабкался солдат Минаев. Вот он достиг верхушки мачты, ножом срезал шведский флаг и стал прикреплять русский. Секунда — и бело-голубое полотнище, подхваченное ветром, затрепетало над кораблем. Грянуло «Ура-а!».
— Что там у Меншикова? Что он там? — Петр с тревогой вглядывался во второй фрегат. Оттуда всё еще доносились стрельба и крики. Но прошло несколько томительных мгновений, и шведский флаг полетел вниз и со второго фрегата, забился на ветру русский — белый с голубым андреевским крестом.
— Алексашка… молодец!.. — прошептал Петр, улыбаясь сквозь слезы.
На «меншиковском» корабле, под только что водруженным флагом, морщилась в смехе калмыковатая физиономия какого-то мальчишки в Преображенском мундире.
…К лагерю русских войск на берегу Невы неспешно приближался длинный обоз. Телеги глубоко увязали в болотистой толще, лошади выбивались из сил. На переднем возу, со связками мушкетов, ружей и шпаг, восседали Никита Демидов и Вильгельм де Геннин. Уже издалека они заслышали катившиеся по угрюмой равнине «Ура-а!», выстрелы п крики.
— Наддай, Никита Демидыч! — заволновался де Геннин. — По всему видать, баталия была и наши верх взяли…
На заводском дворе перед Акинфием стояли оборванные, изможденные мужики.
— С Алапаевского завода бегли. От воеводы Кузовлева, — пояснил Акинфию приказчик Крот.
— Прими к себе, хозяин! Вконец измучил изверг проклятый, — загудели сразу несколько голосов.
— Сам жрет и пьет в три горла, а мы животы подводим!
— И в деле у пего никакого радения. Захирел заводишко-то.
— А вы думаете, Акинфий Никитич тута вам пироги да бражку приготовил? — ехидно улыбнулся Крот.
— У вас работа дельная и хлеба вдосталь. А пирогами мы пе набалованы.
Акинфий обернулся к стоящему позади Пантелею, весело подмигнул и тишком показал из кармана золотую фигурку, что постоянно таскал с собой.
— А ты… Зачем, мол, берешь… Вишь, как обернулось?
— Это еще не обернулось, — вздохнул Пантелей.
— Стало быть, захирел Алапаевский казенный-то? — уже не обращая внимания на Пантелея, не без удовольствия спросил Акинфий.
— Когда без сердца работу делают, она хуже каторги!
Загружали домну. На тачках катили руду, уголь, сбрасывали в ненасытное жерло печи. Гремели колеса, шаркали десятки ног. Акинфий ухватил одну тачку, покатил по доскам — тяжело: на лице выступил пот, дыхание стало надсадным.
…Потом Акинфия видели на плотине. Он обсуждал с мастерами-плотинщиками, как поднять гребень. Сидели кружком, что-то чертили прутьями по земле.
…Потом он осматривал новые пушки на стрельбище.
…До темноты работал он в кузне. От грохота закладывало уши, от жара печей и горнов сохло во рту, пот сыпал градом. На подвесках накатывали чугунные чушки — будущие пушки и мортиры.
…Поздним вечером, весь в копоти и саже, он притащился домой.
— Обедать-то, батюшка… К столу пожалуй, — прошамкала беззубым ртом старуха Самсоновна, что прислуживала ему.
— Не, спать хочу, — едва шевельнул потрескавшимися губами Акинфий. — Спа-а-а-ть…
Петр и Никита Демидов ехали в двуколке.
— Гляди, — пояснял царь, — тут прешпект будет. Так и назовем — Невский! А вот там адмиралтейство флота Российского!
— Коровы ишшо нету, а подойник уже сделали, — усмехнулся Никита.
— Адмиралтейство флота Российского! — чуть не с угрозой повторил Петр. — А вот на островке — крепость. Именами апостольскими освятим: Петра и Павла.
Никита глазел вокруг и повсюду видел одно и то же: унылую, болотистую равнину. поросшую чахлым кустарником, ольшанником и северным корявым березняком. На горизонте маячили еловые леса.
— Эх, государь, назвать-то как хочешь можно. Чтоб тут город построить? О-ох, многовато силушки надобно!
— Не веришь, стало быть? — зло спросил Петр.
