— Петер прав! — упорно настаивал Костя.

— Это и ты бы от меня открестился, случись что со мной? — спросил отец.

— Я бы не отказался.

— Почему же так?

— А потому, что не смог бы. Нет у меня воли!

— Ишь ты, какой умный!.. Выходит, была бы воля…

— Хватит вам, — сказала ласково мать, ругая себя в душе за то, что поддержала этот разговор. Теперь примется отец пилить Костю.

— Сопляки вы все безмозглые, и одна вам цена! — отец в сердцах сплюнул раз и другой на пол и схватился за сердце.

— Ты, Костя, сбегал бы за хлебом, — мать вытолкала сына за дверь, чтобы положить конец этому разговору.

Косте было известно, что не одобрил Петерового поступка и Федя, который хорошо знал Чалкина-отца. Они вместе воевали в гражданскую и против басмачей. Костя слышал своими ушами, как Федя говорил Петру:

— Поспешил ты, Петька. Отец у тебя не тот человек, запомни! И я докажу это!

Но чего натворил сейчас Алеша Колобов? Что за сигнал поступил в комитет комсомола? И почему с Костей разговаривает об этом Петер, а не секретарь комитета?

Как бы угадав Костины мысли, Петер сказал:

— Мне поручили выяснить и доложить. А ты не либеральничай, не отмалчивайся. Выступи, как положено комсомольцу. Будь выше личных симпатий.

— А что такое?

— Узнаешь на собрании, — уклончиво ответил Петер.

Он явно не доверял Косте. Как-никак Костя — приятель Алеши.

— Ладно. Я выступаю, — неохотно пообещал Костя. — А это уж очень нужно?

— Вот ведь ты как…

— Чего?

— Пассивничаешь. А нам нужно драться за людей, Воробьев. За каждого комсомольца.

«Все-таки жалко ему отца или нет? — думал Костя, глядя в широкоскулое лицо Петера. — Должно быть, жалко. Я бы все-таки действительно не смог… И потом ведь сам Петер не знает толком, за что посадили его отца. Говорят, за какую-то давнюю историю, когда комбриг Чалкин еще воевал в Средней Азии».

Литератор Лариса Федоровна посмотрела на пустовавшее место, где должен был сидеть Алеша:

— Я вас прошу, Воробьев, сказать о поведении Колобова его родителям. Еще один прогул, и педсовет не допустит его к экзаменам. Где он бывает?

— В библиотеке, — солидно ответил Костя. — Читает стихи.

— Он все врет, этот Колобов, — крикнул Ротштейн.

— Заткнись, Сема! — не выдержал Васька, считавший своим долгом заступаться за всех.

— Панков, выйдите из класса! — нервно сказала Лариса Федоровна. Она терпеть не могла жаргонных словечек. За них не раз попадало ребятам.

Васька нехотя поднялся, стукнув крышкой парты, и направился к двери. Ему не хотелось уходить. Он шел не спеша, словно надеясь, что его остановят. Но Лариса Федоровна молча смотрела ему в спину до тех пор, пока за Васькой не закрылась дверь.

Дальше урок пошел нормально. О Ваське и Алеше, казалось, все забыли. Однако, когда Лариса Федоровна вызвала к доске второгодника Саньку Дугина и он ничего не смог ответить, она едко заметила:

— Мы говорили о Колобове. И вы, Дугин, посмеивались. Да-да. Конечно, вы аккуратно ходите в школу, но для чего ходите — непонятно.

— Я учил… — подавленно вздохнул Дугин, отводя в сторону растерянный взгляд.

— Плохо учили. Садитесь.

Дугин понуро сел. О чем-то пошептался со своим соседом Митькой Кучером и процедил сквозь длинные и острые, как у крысы, зубы, чтобы слышала Лариса Федоровна:

— Я тоже буду плановать.

— Сделайте одолжение, — взглянув на Дугина, сказала Лариса Федоровна, и брови ее круто переломились.

— Колобов идет в военное училище, — выкрикнул Ванек.

По классу пробежал сдержанный смех. Кто примет Лешку в училище, когда ни возраста, ни силенки — ничего нет? Парнишка еще, а лезет туда же. Да таких-то близко не пускают к самолету!

— Вы серьезно, Мышкин? — спросила Лариса Федоровна. — Но Колобов любит литературу. Передайте ему, что я хочу поговорить с ним.

После уроков Костя остановил Ванька на крутой пыльной лестнице, когда тот сверху летел к раздевалке. Костя ухватил его за рукав куртки так, что она затрещала. И Ванек обозлился:

— Чего лапаешь?

— Слушай. Что Алеша наделал?

— Не знаю.

— А где он сегодня?

Ванек неопределенно дернул плечами. Мол, откуда мне знать. Затем сказал с обидой:

— Ты говори прямо…

— Это я у тебя спрашиваю. Мне Чалкин сказал…

— А иди ты со своим Чалкиным! — отрезал Ванек.

Из школы Костя вышел следом за Владой. Надевая демисезонное клетчатое пальто, она на минуту задержалась на ступеньках крыльца. Костя взял у нее черный кожаный портфель и ждал, когда она застегнет пуговицы. Затем они пошли по аллее пирамидальных тополей, мимо стриженых акаций. Было тепло, а Косте даже жарко. Но Влада куталась в воротник пальто: очевидно, боялась простуды.

— Скоро мы уедем, — с грустью сказал Костя. — Всей компанией…

— И ты в училище? Все с ума посходили!.. А я осенью поеду в Москву, в университет. Ты будешь писать мне? Каждый день? И даже тогда, когда станешь знаменитым летчиком?

Костя не успел ответить. За спиной у них раздались торопливые знакомые шаги, и когда Костя резко повернулся, он увидел догонявшего их Илью Туманова. На Илье было напрочь распахнуто старенькое пальто, из которого он давно уже вырос, и полы развевались где-то сзади. Илья вытер веснушчатый нос платком и недобро посмотрел на Костю. И тут же смутился, согнал с лица выражение явного неудовольствия.

— Вы о чем-то спорили? — спросил Илья лишь для того, чтобы как-то вступить в разговор.

— Ты догадлив, — слегка усмехнулась Влада. — Ты будешь мне писать, Илья, когда уедешь? Ну хоть раз в месяц или чаще?

— Каждый день!

— Пожалуй, — спокойно согласилась она. — Ты будешь. А с Костей мы поссоримся в первых же письмах.

— Нам недолго и помириться, — с иронией в голосе ответил Костя. — Верно?

Но Влада думала уже о другом. Она не слышала, что сказал Костя, спросила:

— А что такое настоящий человек? Я хочу быть настоящей, мальчики! Вот если бы девушек брали в военное училище!..

— В медсестры берут, — заискивающе сказал Илья.

Он все принимал всерьез, даже сумасбродство Влады. И Костя знал, что это наигрыш, а уж такой он есть, Илья Туманов.

— Нет, я хочу в танкисты или летчики, вот как Алеша Колобов.

— Он трепач, он никуда не поедет, — убежденно, с явным превосходством проговорил Илья.

— Ему трудно, — сказала Влада. — Он страдает, а хочет казаться беспечным.

— Алеша — сирота. У него нет матери, — нахмурился Костя.

— И у меня нет мамы, — тяжело вздохнула Влада. — Я страшно несчастна.

— Ну ты — другое дело. — Илья осторожно взял ее под локоть.

— Почему другое?

— А потому, что ты девушка.

— Ну и что?

— Тебе труднее.

— Вы молодцы, мальчики! В училище едете! — звонко воскликнула Влада. — Я буду гордиться вами. Вы — настоящие, вы не хлюпики.

— Армия то, что надо, — медленно, сквозь зубы сказал Костя. — Мужчина должен воевать, быть защитником Родины.

— Современные войны кончаются очень скоро, — с глубокомысленным видом заметил Илья. — Так было на Хасане, на Халхин-Голе, так было на финской и в Польше. И чтобы не опоздать, надо идти в армию сейчас.

— Да, — живо согласился Костя, глядя куда-то в пространство.

— Это великолепно! Я приду провожать на вокзал! — сказала Влада, поправляя упавший на лоб локон.

Владины слова воодушевили Костю. Он почувствовал себя необыкновенно счастливым. Пусть рядом с Владой вышагивает долговязый Илья, пусть. Это еще ничего не значит. Влада останется с ним. Он никому не отдаст ее, потому что она для Кости самая дорогая, самая необходимая.

Возле трехэтажного белого здания школы был небольшой сквер. Лет пять назад здесь посадили приземистые клены и вязы, разлапистые карагачи и бронзовоствольную акацию. Деревца накрепко ухватились корнями за землю и так разрослись, что трудно было пролезть через тугие узлы колючих ветвей даже сейчас, когда сквер не закучерявился листвою.