Ребят вынесло к Зеленому базару. Стояла ранняя весна. Теплый ветер гонял по улицам пьяные запахи талой земли. А над рогатками карагачей и пирамидальных тополей искрилось солнце, и сонные верблюды подставляли ему клочкастые бока.

Из чайханы густо тянуло чадом. Чайхана гудела многоголосо, звенела пиалами. Ванек не утерпел, приподнялся на цыпочках и через решетчатое окно увидел бородатых смуглых людей в тюбетейках и пестрых халатах. И с нарочитым равнодушием шмыгнул вздернутым носом:

— Чай дуют.

— Шашлыки жрут, — сказал Алеша, с трудом глотая вязкую слюну.

Они вышли к торговым рядам. У кулей с картошкой, у пестрых мешочков с красным перцем и семенами скучали люди. Покупателей почти не было. Это ведь не осень, когда со всей округи свозят на базар арбузы, яблоки, дыни.

Ребята неторопливо шли вдоль рядов, провожаемые ленивыми взглядами торговок. Ребятам было наплевать и на перец, и на арбузные семечки. Алеша и Ванек завернули на базар случайно, от нечего делать. Просто он оказался у них на пути.

Дойдя до конца торговых рядов, повернули к выходу. И тут столкнулись с Федей, кругленьким, смуглым учителем Федором Ипатьевичем Гладышевым. Он удивленно и часто захлопал ресницами. Торжествующе усмехнулся и цепко ухватил Ванька за рукав спортивной куртки:

— Плануете?

Федор Ипатьевич был рад такой неожиданной встрече. Будто ребята очень уж дороги его сердцу! Будто не видел он их много-много дней.

А Ванек не радовался Феде. Ванек норовил улизнуть и тянул виновато:

— Что вы, Федор Ипатьевич…

— Плануете, — повышая свой тонкий, певучий голос, настаивал историк. — Я угадал.

Плановать — значило не ходить на уроки. Кто-то когда-то пустил в оборот это словцо, и оно прижилось в школе.

Федя не спеша достал дешевую папироску, разминая покатал ее в коротких пальцах. И смачно пыхнув дымом, повторил:

— Я угадал, — и потащил ребят к трамвайным путям, за которыми начинался небольшой скверик, густо поросший молодыми кленами и акацией. Здесь он остановился и с укоризной посмотрел сначала на Ванька, потом на Алешу. Мол, как же это вы, а? Ученики выпускного класса!

И ребятам стало жаль самих себя. Ванек не выдержал, тоскливо протянул:

— Если б не приступ у химички… Ведь «скорая» ее увезла…

— «Скорая»? И давно? — Федя откусил мундшук папироски и шумно выплюнул.

— Утром, — невесело ответил Алеша. — Говорят, часов в одиннадцать. А точно мы не знаем.

— Так-так… Приступ?

— Валерьянкой поили.

— А если я вам скажу, что сидел с нею рядом в учительской. Полчаса назад, а?

— Мы ничего не знаем…

— Ой, Мышкин!

Мышкин — фамилия Ванька, и она у него, как у всех, — одна. А имени два. Для одноклассников он Ванек, а для всех прочих — Мишка. Мишка Мышкин! Звучит здорово. Но Ванек ему больше подходит. По крайней мере, так считают ребята.

— Значит, вы все расскажете и нам влетит? — упавшим голосом спросил Ванек.

— У каждого свой долг перед обществом, — убежденно проговорил Федя.

— Это правильно, Федор. Ипатьевич, — согласился Алеша, щурясь от ослепительного солнца. — Я не пойму лишь одного: и чего нас потащило сюда! Будто мало других мест.

— А куда б вы пошли? — с интересом спросил Федя.

— У каждого свои места, — уклончиво ответил Алеша.

— Я не Иосиф Флавий.

— Не очень понятно, Федор Ипатьевич, — несколько осмелев, проговорил Ванек.

— Учи историю, Мышкин, все поймешь.

Алеша соображал: зачем Федя так поспешно вывел их в сквер? Уж не для того, чтобы читать мораль. Это он мог сделать и на базаре.

— И все-таки куда б вы пошли? — снова спросил Федя.

— По терниям — к звездам! — торжественно произнес Алеша.

— Это уже нечто стоящее!

Алеша приободрился и пристально посмотрел на Федю. На большую и круглую, как арбуз, его голову. На узкие плечи.

— На площади рубят лозу! — сказал Алеша.

Федя встрепенулся, живо заблестели серые глаза. Он сам служил когда-то в коннице. И еще говорили, что дома у Феди есть настоящий красноармейский клинок и сабля с черными арабскими письменами.

— Мелкое плутовство. Шулерство, мой юный друг.

— Должны рубить, Федор Ипатьевич.

Ребята понимающе переглянулись и молча зашагали прочь. А Федя посмотрел им вслед оторопело, совсем по-мальчишески.

— Куда же вы? Постойте! Мне нужен ответ на один вопрос. На чрезвычайный вопрос… Я иду с вами!

— По четвергам рубят, — твердо сказал Ванек.

— Но сегодня среда.

— И по средам, и по субботам.

— Я знаю: вы — обманщики, но, признаться, мне хорошо с вами. Честное слово. Уроков у меня больше нет. А дома скверно, — устало поморщился Федя. — Вам тоже бывает когда-нибудь скверно?

— Еще как! — вздохнул Ванек. — Сейчас, например.

— То-то и оно. А у меня сегодня такой день! Такой день!..

Рубки, конечно, не было. Втроем они пересекли безлюдную площадь, расчерченную утоптанными, успевшими подсохнуть тропками. И Федя молча показал на новое здание железнодорожного вокзала, что виднелось в конце проспекта.

Позванивая, туда ходко катился полупустой красно-желтый трамвай. Там тупик. Трамвай, скрежеща колесами и искря, сделает разворот и снова уйдет вверх, к горам. К самому Головному арыку, где сжатая гранитными плитами шумит и пенится вода.

«Хорошо бы прокатиться», — подумал Алеша. Но денег на билет не было ни у него, ни у Ванька.

— Идемте к вокзалу, — сказал Федя. — Или вы в школу? Да-да, вам нужно сейчас в школу.

— Нет. У нас контрольная по химии. А мы не готовы.

— Ясно. Боитесь получить «плохо». Эх, вы, герои! Выпороть бы вас как следует.

Потом они долго, словно на экскурсии, разглядывали новое здание вокзала с его непривычно огромными, полыхавшими на солнце окнами, с массивными дубовыми дверями, с электрическими часами у входа. И Алеша сказал:

— Здание строили вредители. Видите вон ту трещину, которая в самом центре?

Федя усталыми, тусклыми глазами поглядел на черную змейку трещины, подошел поближе, еще поглядел, склонив лысеющую голову набок.

— Ты уверен? — медленно, как бы нехотя, спросил у Алеши.

— А пошто щель? — вопросом ответил Ванек.

— Законное любопытство.

— Сначала было все как надо, а тряхнуло землетрясение… — увлекаясь, продолжал Алеша.

— Да, да. А хотите, я угощу вас обедом? — мягко предложил Федя. — Хотите?

— Не стоит, — сказал Ванек, забегая вперед.

Ребята прошли в небольшой ресторан при вокзале. Остановились в растерянности. Им никогда не приходилось бывать здесь. Седобородый швейцар неотступно наблюдал за ребятами, пока не понял, что они с Федей.

В ресторане было бело от скатертей, салфеток и шелковых портьер на окнах. Было так удивительно чисто, что ребята положили руки на стол и тут же отдернули их, будто ужалились. А Федя весело засмеялся, подмигнул:

— Да вы что!

Он долго рассматривал меню. А когда подошла официантка, заказал всем по борщу и котлете. И еще две бутылки пива.

— Как вы насчет жигулевского? — спросил он.

Ребята только усмехнулись. В душе они были очень рады Фединому заказу и еще больше тому, что пришли сюда.

Когда принесли пиво, Федя налил стакан и взял его двумя руками.

Потом он осторожно, боясь расплескать содержимое, поставил стакан, но снова поднял и выпил пиво залпом.

— Сегодня ей было бы сорок. А была она рыженькая и светлоглазая. Комбриг Чалкин подарил ей браунинг, маленький, с костяной ручкой, да, — Федор Ипатьевич вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Кто это? — после паузы шепотом спросил Алеша.

— И немножко картавила. Это мне нравилось в ней, да и не мне одному… Любил я ее, мои юные друзья. А она подшучивала надо мной. Веселая была, озорная. Да что там. А пуля ей прямо в переносье… Вот сюда.