Сейчас сыворотку после производства творога просто выбрасывают; значит, здесь затрат никаких. Затраты только на рекламу и пакетирование. Это примерно двадцать — двадцать пять процентов от продажной стоимости. Плюс транспорт.

Нужно поговорить с кем-нибудь из мужчин. Я позвонила паре своих знакомых. В конце концов, почему бы не снабдить Москву сывороткой?

Я встретилась с Олежеком в «Палас-отеле». Он пил кофе, курил сигару и говорил ерунду. Много денег ему не надо, говорил Олежек, вполне хватило бы миллиона.

— На что хватило бы? — спросила я снисходительно.

— Так, на жизнь.

— Дом на Рублевке, «Мерседес-220», не говоря уж о «Мазерати», и часы JVC — купил все это и сразу продал.

— Почему?

— Деньги кончились, а жить уже привык хорошо.

— Ну и не нужен мне дом на Рублевке.

— Пока не нужен. А как только миллион появится, все будет по-другому.

— Значит, нужно два миллиона. Я пожала плечами.

— А лучше десять, — догадался Олежек.

Для Олежека с его железными зубами десять миллионов долларов — это такая же абстрактная цифра, как для бродячей собаки — десять килограммов костей.

Он вспомнил своего одноклассника.

— Я видел его фотку в газете. Он член правления какой-то никельной компании. Они захватили завод на Урале, выгнали всю администрацию и поставили своих людей.

Олежек говорил о нем с уважением. Так, как говорят про своих родственников, достигших чего-то. Так, будто в его победах есть заслуга и Олежека тоже.

В детстве Олежек его бил. Потому что терпеть не мог очкариков. Но с тех пор, как сам заменил свой левый глаз на стеклянный, к физическим недостаткам людей стал гораздо терпимее.

— У тебя лицо грустное, — сказал Олежек. Я рассмеялась.

— И смех неестественный. — Я рассказала ему про ботокс.

Не всем мужчинам можно рассказать про такое.

Олежек, видимо, это понял, но не обиделся. Преимущество двадцатилетнего знакомства.

— Я нашел твоего Фетишиста, — сказал он, развалившись в кресле.

Я кивнула. Повеяло холодом.

Показалось, что человек, убивший моего мужа, где-то здесь.

Стало страшно.

Пришлось сделать над собой усилие. Слова не шли с языка.

Олежек стал глазеть по сторонам. Видимо, мое поведение не вызывало у него интереса.

— Как будем валить? — Олежек смотрел мне прямо в глаза.

В этой ситуации он чувствовал свое превосходство и получал от этого явное удовольствие.

— Ну а как ты думаешь? — Олежек в самом деле задумался.

— Можно закатать в бетон. — Я покосилась на официанта. Официант покосился на нас.

Я попросила еще мандариновый сок.

— Можно закопать на кладбище. По шейку. Дня на три. Ты подъедешь, посмотришь.

Глаза Олежека не блестели от возбуждения, как это бывает у сумасшедших. Он говорил спокойно, по-деловому, как моя Галя про салаты.

— Или вот еще неплохо: взять твой ботокс — и под кадык.

Мне это тоже показалось неплохо.

— Можно просто застрелить, конечно. Тогда я дам тебе фотографию.

Фотографию мертвого Фетишиста я бы вставила в семейный альбом. Там еще много пустых страниц. А может быть, даже носила бы с собой.

— Можно повесить, утопить, задушить. Мысленно Олежек загибал пальцы.

От такого огромного количества вариантов мне становилось легче. Как будто сознание того, что из десятка возможных преступлений я выберу всего одно, делало это преступление в моих глазах менее значительным.

— Можно скинуть с крыши, удушить выхлопными газами…

Олежек явно импровизировал. Я хотела тоже что-нибудь придумать, но не получалось.

— Ну, выбирай. И назначай время.

Я задумалась.

Попробовала представить ситуацию со стороны.

Я всегда так делала, когда реальность не устраивала меня.

Злодей убивает прекрасного, доброго принца. Принцесса в горе. Назначает награду за голову виновного. Подлый изменник пойман. Остается только выбрать казнь.

— Четвертовать, — сказала я, и Олежек подавился сигарным дымом.

— Ты имеешь в виду расчлененку?

Подкатила тошнота.

— Нет. — Я вздохнула. — Просто убей его.

— Как?

— Чтобы он знал, за что это.

Олежек кивнул.

— О'кей. Ему скажут.

— У него есть дети? — спросила я.

В глазах Олежека замер вопрос.

Он решил, что я имею что-то против детей Фетишиста.

Я покачала головой.

— Ладно. Не важно.

— Когда?

— Сам решай. Я не хочу знать точное время.

— Договорились.

— Как я узнаю о том, что он — все?

— Я предлагал тебе фотографию.

— Нет. Я узнаю из газет. Придумай что-нибудь, чтобы это попало в криминальные хроники.

— Ладно.

Я попросила счет. Мы попрощались.

Я не могла поверить, что сделала это.

Это был банный день.

Среда. Самое подходящее время.

В начале недели приходится делать то, что накопилось за выходные.

В конце недели хочется сидеть в ресторанах и ходить по клубам.

В среду можно собраться с девочками и затопить баню.

У меня — турецкая.

Приехала Вероника. Ее муж Игорь простудился, сидел дома под присмотром охраны и домработницы, и она могла расслабиться, не волнуясь, где он и с кем.

Приехала Лена. Ее муж ушел к секретарше два года назад. В ушах у нее были фальшивые бриллианты, но в нашей деревне никому не могло прийти в голову, что бриллианты бывают ненастоящие. Так же как, например, в хозяйственном магазине в Мневниках никто бы не понял, что круглая стекляшка у меня на пальце стоит дороже, чем весь их магазин.

Приехала Катя. Ее друг Муся, известный в Москве тусовщик и гомосексуалист, терпеливо ждал, когда Катя отчается найти себе мужа и, будучи близка к критическому для деторождения возрасту, согласится родить от него. Потому что никто из его прекрасных мускулистых возлюбленных не мог рожать просто по природе своей.

Мы зажгли свечи, завернулись в простыни, и Галя налила нам чай, который заваривался только по средам, — специальный сбор трав и цветов.

Никто не говорил о Серже.

Катя рассказывала про уникальную бабку, которая умела загадывать сны. Целый день читала молитвы и в результате ночью во сне получала ответ на волнующий ее вопрос.

Вопросы ее волновали все больше одни и те же.

После Катиного посещения бабке приснилось, будто Катя стоит на берегу океана и с рук кормит хлебными крошками мелкую океанскую рыбку.

Что означало беременность.

Катя была бабкой довольна.

Единственное неудобство состояло в том, что, приезжая к бабке, всегда рискуешь встретить каких-нибудь знакомых. Потому что к бабке ездит вся Москва.

Интересно, что бы ей приснилось про меня?

Кто-то давно сказал мне, что ездить к гадалкам нужно только в том случае, если терять уже нечего.

Я к ним никогда и не обращалась.

Вероника вышла из парилки и с визгом прыгнула в холодную купель.

Галя встретила ее с огромным махровым полотенцем, в которое Вероника завернулась и уютно устроилась на мягкой лежанке.

Галя положила ей на лицо ярко-голубую маску с очищающим эффектом.

Бывают женщины, которые выглядят шикарно даже с косметической маской.

Лена, за которой недавно начал ухаживать симпатичный мужчина на «БМВ», мучилась вопросом его финансовой состоятельности.

— А что бы приснилось бабке, если ее спросить, сколько у него денег?

— Если десять миллионов, то две акулы. — Катя легла под массаж. — Если пятьдесят миллионов — три.

— А если пятьсот миллионов — то джек-пот, — развеселилась Вероника, хотя разговаривать с маской не рекомендуется. — Представляете бабку, которой снится джекпот, а она не знает, что это такое, потому что никогда не была в казино?

Галя не принимала участия в наших разговорах.

Я запретила ей это строго-настрого.

После второго захода в парилку настала моя очередь делать массаж.

Вероника сидела с чашкой чая, а Катя с Ленкой плескались в холодной купели.