Я срочно придумала ей задание. Жасминовое масло оставляет пятна на моей ванне. Она удалилась едва ли не с боевым кличем.

*

Я проснулась в шесть утра.

Послонялась по дому. Забрела в гардеробную. Вещей Сержа там практически не было: два-три пиджака, которые он не стал забирать, и зимняя обувь в коробках. Надо будет сказать, чтобы все убрали. Часов в десять я заснула опять.

Проснулась от телефонного звонка.

Приехала из Испании моя подруга Вероника.

— Дорогая, приезжай ко мне в гости. Я ругаю себя за то, что оставила тебя тут одну. Все это так ужасно. Когда ты позвонила, я проплакала целый день! Приезжай быстрей!

Вероника живет по соседству и является типичным обитателем нашей деревни. Про таких моя косметичка говорит: бедные, они же не могут расслабиться! Даже во время процедуры им надо держать руку на пульсе. На пульсе своего мужа. Потому что если он еще не ушел к молодой любовнице, то вот-вот уйдет. И страх перед воображаемой соперницей заставляет их получать по два высших образования в сорок лет, и учить пять иностранных языков, и простаивать двухчасовую очередь в Музей д’Орсе на выставку американских импрессионистов вместе с остальными парижанами, на общих основаниях.

Благодаря им наши садовники и домработницы признают классовое неравенство. В связи с нашим явным интеллектуальным превосходством.

Я подъехала к их белому дому, захватив с собой торт «Наполеон».

На шезлонге перед газоном сидела их шестнадцатилетняя дочь и с наслаждением курила.

— А что, родителей нет дома? — догадалась я.

— Не-а. — Она заглянула мне в глаза, ища в них понимания, и, видимо найдя, затянулась еще раз. — Папа в Москве, мама сейчас приедет. У нее что-то там кончилось, то ли хлеб, то ли крем.

— А ты как?

— Хорошо.

— Ты уже в каком классе? В десятом?

— В одиннадцатом.

— Совсем большая.

— Да. Я раньше смотрела на тех, кто в одиннадцатом, и думала: какие же они взрослые! Так странно.

— Что странно? То, что ты в одиннадцатом, а все еще не ощущаешь себя взрослой?

— Ага.

— Так будет и дальше. — Я заметила у себя интонации своей мамы. — Ты всегда будешь чувствовать себя ребенком. Только однажды, когда тебе будет тридцать или пятьдесят, ты вдруг поймешь, что уже давным-давно взрослая.

Она понимающе посмотрела на меня.

Мы помолчали.

Автоматические ворота распахнулись, и въехала машина Вероники.

Некоторые «мерседесы» похожи на акул.

Вероника кинулась ко мне с объятиями, в глазах ее были слезы.

Это всегда приятно.

Я тоже всплакнула.

Дочь Вероники тоже.

Мы пили чай с тортом.

Вероника рассказывала про Марбелью. Море холодное, арабов много, цены высокие. В следующем году поедет снова. Не хочу ли я присоединиться? Хочу. Отлично, Игорь будет очень рад. Он так хорошо относится и к тебе, и к Сержу. Бедный Серж.

— Да. А к любовнице Сержа?

Вероника замолчала и испуганно посмотрела на меня. Всего секунду.

— Ты ее знаешь?

— Не так хорошо, как ты.

— Дорогая, ты должна понять. Я была против.

— Конечно.

— Это мужчины. Я ведь не могла допустить, чтобы Игорь встречался с ними без меня. Она бы еще подружку привела.

— Конечно.

— Не сердись. Ты гораздо лучше ее. Это все сказали.

Мы лежали на диванах в гостиной. Работал кондиционер, и жара не чувствовалась.

— Давно она у него?

— Полгода. Ты действительно ничего не замечала?

— Нет.

Я замечала. Он стал гораздо внимательней. Чаще приносил цветы и дарил подарки.

— Он любил ее?

— Да ты что?! Он любил только тебя.

— Он везде с ней появлялся и со всеми ее знакомил?

— Ну, не со всеми… Ах, я совсем не хотела, чтобы ты об этом узнала!

Я тоже не хотела. Ноги сами меня принесли в тот ресторан. Я и голодна-то не была.

— А где они познакомились?

— На открытии нашего магазина. Помнишь, ты тогда не пошла?

Не было никакой особой причины не ходить туда. Просто я была на даче. Лень было одеваться, ехать в Москву. Машина стояла, заметенная снегом. Серж заехал туда всего на полчаса, потому что я ждала его к ужину.

— Глупо сопровождать своего мужа каждый раз.

— Необходимо, если хочешь сохранить семью.

Я почувствовала себя виноватой.

— Это было предательство — общаться с любовницей моего мужа.

— Прекрати. Что бы ты сделала на моем месте?

— Позвонила тебе и рассказала.

— Я не знала, захочешь ли ты это знать.

— А ты?

— Не знаю. Наверное, да. Может, лучше договориться прямо сейчас? Если ты увидишь моего Игоря с девкой, сразу скажи мне об этом. Ладно?

Мы договорились. Правда, договор вышел односторонним. Вероника всегда умела устроиться.

Приехал Игорь.

Поздоровался со мной из холла. Подошел, крепко обнял и держал несколько минут.

Мне стало ужасно жалко себя. Снова захотелось плакать. Наверное, это нервы.

Я бы предпочла остаться у Вероники. Посмотреть с ними телевизор. Обсудить планы на выходные. Стать частичкой их монотонного семейного вечера. Их единственным на сегодня развлечением.

Я приехала домой.

Небо было такое звездное, что казалось ненастоящим.

Зато если видишь что-нибудь действительно уродливое, никогда не сомневаешься в подлинности.

Я заснула прямо на веранде. Первый раз за все это время мне приснился Серж. Он отлично выглядел, был абсолютно живой, и я ощущала его почти физически.

Я проснулась на рассвете и не хотела ни спать, ни вставать.

Птицы пели рядом с моим плетеным диваном.

Если закрыть глаза, то можно представить себя в лесу, на траве.

Зачем закрывать глаза и что-то представлять себе? Я и в самом деле была в лесу, вокруг меня были сосны, и весь дом буквально утопал в зелени.

Я позвала Галю, чтобы она натерла мне тело кокосовым скрабом.

Хорошо, что есть Галя, всегда есть чем заняться.

После скраба я приняла душ и намазала лицо зеленовато-коричневой кашицей. Это называлось: «маска — моментальный эффект». Моментального эффекта надо было ждать 20 минут и не разговаривать. Я закрыла глаза, а Галя начала монолог на тему: «Почему в Москве не продается сыворотка?»

Оказывается, в Донецке она продается на каждом шагу, и люди делают на ней блины. А в Москве просто неизвестно, на чем делать блины. А свиньи? Гале вообще было непонятно, как в Москве умудряются выращивать свиней без сыворотки. Она в четыре раза дешевле молока. Ею можно умывать лицо. И ополаскивать волосы.

К тому моменту как Галя стала смывать маску, я всерьез задумалась о том, почему в Москве не продают сыворотку.

В четыре раза дешевле молока — значит, ее будет покупать каждый. На всякий случай поинтересовалась у домработницы. Будет? Домработница мечтательно заулыбалась. Будет. Срок хранения сыворотки — одна неделя, значит, семья будет покупать в среднем четыре пакета в месяц. В Москве примерно пять миллионов семей. Нужна хорошая дилерская сеть. Можно договориться с теми, кто торгует продуктами питания. У меня есть такие знакомые.

Сейчас сыворотку после производства творога просто выбрасывают; значит, здесь затрат никаких. Затраты только на рекламу и пакетирование. Это примерно двадцать — двадцать пять процентов от продажной стоимости. Плюс транспорт.

Нужно поговорить с кем-нибудь из мужчин. Я позвонила паре своих знакомых. В конце концов, почему бы не снабдить Москву сывороткой?

Я встретилась с Олежеком в «Палас-отеле». Он пил кофе, курил сигару и говорил ерунду. Много денег ему не надо, говорил Олежек, вполне хватило бы миллиона.

— На что хватило бы? — спросила я снисходительно.

— Так, на жизнь.

— Дом на Рублевке, «Мерседес-220», не говоря уж о «Мазерати», и часы JVC — купил все это и сразу продал.

— Почему?

— Деньги кончились, а жить уже привык хорошо.

— Ну и не нужен мне дом на Рублевке.

— Пока не нужен. А как только миллион появится, все будет по-другому.

— Значит, нужно два миллиона. Я пожала плечами.