– Гм… Рандалл, – обратился к нему Ник.

– Да, сэр?

– Эта леди…

– Леди Августа Хайд, сэр. Незамужняя сестра графа.

– Ах вот оно что. – Рандалл кашлянул.

– У ее светлости несколько необычная память, сэр.

– О да, теперь я понимаю.

– Да, сэр.

– Кажется, леди Августа думает, что леди Джорджиана французская шпионка.

– Разумеется, сэр. Это обычная реакция ее светлости на появление в доме незнакомых людей. Граф вменил мне в обязанность предупреждать гостей относительно некоторых необычных наклонностей ее светлости. К сожалению, я не успел сделать это вовремя, сэр.

– Ничего страшного, Рандалл.

– Благодарю вас, сэр. – Рандалл остановился перед роскошной, белой с позолотой двустворчатой дверью и открыл ее. – Ваша комната, носящая имя Чарльза Второго, находится в мужской половине главного здания. Покои его светлости дальше по коридору. Леди Лавиния и леди Джорджиана занимают комнаты в восточной половине напротив, а члены семьи проживают в северо-западном флигеле.

Ник вошел в комнату и сразу поразился ослепительно белой мебели и обилию позолоты и золотых украшений, каких не видел с тех пор, как купил свой последний дом пять лет назад. Он подождал немного и, когда Рандалл ушел и дверь закрылась, бросился через гостиную.

– Пертуи, ты где, Пертуи?

– Я возле платяного шкафа, сэр.

Пертуи, его камердинер, вешал брюки в позолоченном платяном шкафу. Его рыжие волосы были смазаны маслом и прилизаны; на ленте, прикрепленной к пиджаку, висел монокль. Как всегда его одежда была чистой и без единой складки. Ник не мог понять, как это ему удавалось – ведь они ездили в одних и тех же поездах и в одних и тех же экипажах. Возможно, причина была в том, что к порядку его приучил отец, требовательный школьный учитель.

– Пертуи, скорее. Я должен переодеться и немедленно увидеться с этим чертовым Трешфилдом.

Пертуи осторожно закрыл дверцу платяного шкафа.

– Сэр желал, чтобы я сообщал ему, если он заговорит или поведет себя так, как он привык. Сейчас сэр разговаривает как уличный торговец.

– К черту мою речь! – Ник начал срывать с себя одежду. Пертуи не сдвинулся с места и начал протирать свой монокль. Ник швырнул рубашку на огромную кровать с тяжелым балдахином. – Черт возьми! Ладно, ладно.

Он несколько раз глубоко вздохнул и начал снова. Он распрямил плечи, поднял подбородок и заговорил тоном, который можно было слышать в фешенебельном лондонском Мейфере, на Гросвенор-сквер или во время официальных приемов при дворе.

– Пертуи, мне нужно принять ванну и переодеться к чаю. Пожалуйста, поторопитесь, его светлость ждет меня.

– Сию минуту, сэр.

Пертуи бесшумно выскользнул из комнаты, словно двигался на смазанных колесах. Ник принялся мерить комнату шагами. Пертуи раздражился бы, если бы он попытался сам отыскать свою чистую одежду. Джентльмены не раскладывают свою одежду и не наполняют ванну. С тех пор как Джоселин много лет назад вытащил его из той ямы, он усвоил, что джентльмены делают для себя чертовски мало, если находят того, кто делает это за них.

Он осмотрел спальню. Даже шнурок колокольчика был расшит золотом. Легкие маленькие стулья в стиле Людовика XV, барочный платяной шкаф и сундук, украшенные причудливыми узорами. Он смотрел на эту роскошную мебель, и его вновь охватило знакомое чувство, с которым он жил уже долгое время. Это было странное чувство раздвоенности.

Лишь недавно он понял, почему оно появилось. Здесь, в Англии, он вел жизнь богатого джентльмена. Его сельские дома были даже больше, чем Трешфилд-хаус, его городской дом мог сравниться с домом любого герцога. Он привык к роскоши, но в глубине души ему по-прежнему были близки трущобы восточного Лондона с их улочками, покрытыми слоем навоза, смешанного с угольной пылью и гниющим мусором. Его постоянно терзал контраст между окружающей его роскошной обстановкой и этой вонючей слизью, приставшей к его сердцу.

Именно поэтому он принял приглашение Джоса посетить Техас. В этой суровой стране контраст был не таким сильным. Ему нравилось смотреть на склоны холмов, покрытые васильковой вуалью, купаться в прозрачных речках, пенящихся быстринами, ездить верхом под толстыми дубами, обвитыми виноградной лозой; он был рад тому, что не слышит правильной английской речи и не видит карет с гербами, которые напоминали бы ему о его прошлом.

Но теперь он вернулся в страну, которая была королевством, а не нацией. Вернулся туда, где родился, где его отец из-за своего пристрастия к спиртному терял все места работы, какие находил, и потом вымещал злобу на жене и детях. К тому времени, когда ему исполнилось восемь лет, его отцу уже не нужно было терять работу, чтобы найти повод избить свою жену.

Мать выводила его и сестру Тесси из их однокомнатной квартиры в Сент-Джайлзе каждый раз, когда их отец впадал в ярость. Ник всегда незаметно возвращался, припадал к двери, слушал доносившиеся из квартиры звуки ударов и крики и плакал. Так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось пятнадцать. В тот день он убежал с Тесси, оставил ее у соседей и, как всегда, вернулся домой. Только на этот раз он не жался у двери, а вошел внутрь.

На этот раз он взял дубинку, и когда отец бросился в очередной раз на мать, он преградил ему дорогу. Вид сына с дубинкой еще больше разъярил отца.

– Я покажу тебе, как поднимать руку на собственного отца, молокосос! – кричал отец, брызгая слюной. – Проклятый гаденыш! Не жди теперь от меня пощады!

Отец был почти двое больше него, но Ник вырос и продолжал жить среди воров и хулиганов Уайтчепела. Он жестоко избил отца и сказал, чтобы тот убирался из дому и не возвращался, если хочет жить. После этого он, мать и Тесси свободно вздохнули. Отца не было, и некому было пропивать деньги, которые Ник добывал воровством и жульничеством.

– Никакой пощады, – тихо сказал Ник самому себе. – Заканчивай это дело, Ник, дружище. Скорее заканчивай его и сматывайся. Здесь тебе не место.

Он нахмурился, вспомнив взгляд изумрудных глаз Джорджианы, когда она смотрела на него с повозки так, словно он был мухой, севшей на ее платье. Она напоминала ему одну из статуй. Но какую именно? Ах да, статую Афины, богини войны. Он представил леди Джорджиану с ее величественной осанкой в бронзовом шлеме и с мечом в руке.

«Готов держать пари, что она с большим удовольствием отрубила бы мне голову этим мечом, – подумал он. – Вот это был бы поединок! Как бы она выглядела, когда нападала бы на него в коротком белом платье, размахивая мечом. Ее ноги и руки были бы голыми, а грудь свободной от бюстгальтера… Черт меня подери, о чем это я думаю?»

Ник схватил сапог, который только что снял, и швырнул его через всю комнату. Он ударился о стену возле двери в тот момент, когда в нее входил Пертуи. Слуга охнул, схватился за горло и закрыл глаза. Ник слышал, что он посчитал до десяти, прежде чем открыл их снова и сердито уставился на своего хозяина.

– Сэр, ванна готова. Если я смогу без риска для своей жизни войти в комнату, то я подготовлю один из дневных фраков сэра.

– Извини, Пертуи.

– Сэру нужно успокоиться. Возможно, если сэр согласится прочитать вслух небольшой отрывок из Платона, которого мы читали вчера вечером…

– Нет.

Пертуи наградил его суровым взглядом, которого Ник уже начал побаиваться.

– Прошу вас, сэр. «Возлюбленный Пан и все другие боги»…

– Ох, ну ладно! «Возлюбленный Пан и все другие боги, навещающие это место, придайте красоту моей душе; и пусть моя бренная плоть и внутренний мир обретут покой. Пусть мудрость сделает меня богатым и пусть у меня будет столько золота, сколько мне необходимо». – Ник помолчал и затем посмотрел на своего слугу. – Ты ужасно назойливый тип, Пертуи.

– Да, сэр.

– Почему ты со мной возишься?

– Я смотрю на вас как на испытание, сэр.

– Это потому, что ты обещал Джосу присмотреть за мной, не так ли?

– Маркиз действительно попросил меня занять эту должность, но я не остался бы, если бы счел эту ситуацию неприемлемой.