Девушка замедлила шаг. Незнакомец бросил спичку и, не допуская вопроса Людвинской, проговорил:
— Держитесь мужчины в кепи… Да, да… Расстояние не менее двадцати шагов…
Людвинская и бровью не повела. Разговор стремительный, чтобы неискушённый человек ничего не смог разобрать.
Накануне в Териоках прошёл сильный дождь. Улицы, не вымощенные булыжником, были размыты. Ноги скользили, разъезжались по грязи. Синие плешины на небе заволокло дымными тучами, солнце скрылось, и только ветер бил косым дождём.
Людвинская чувствовала себя напряжённо. Мысль о том, что она может потерять из виду мужчину в кепи, пугала. Но что это? Мужчина скрылся в парадном. Странно, так быстро добралась до места! Она смахнула с лица капли дождя и устремилась к парадному. От дома отделилась женщина и, комкая в руке салфетку, проронила:
— По улице до конца. — Женщина пытливо всматривалась в лицо Людвинской. — Там встретят…
В конце улицы человек с салфеткой направил её в проулок, едва приметный и грязный. Дальше она шла полем, с трудом вытаскивая из глины ноги. Добралась до мрачного здания, напоминавшего сарай. Этот сарай отвечал всем требованиям конспирации: два входа и два выхода. Людвинская с благодарностью посмотрела на связного, пропустившего её в помещение. Ярко горела керосиновая лампа, подвешенная под самым потолком. К удивлению, делегаты почти все собрались. Значит, она приехала с последним поездом. Вот и Землячка, опередившая её. Она приветливо помахала рукой и продолжала спор с немолодым уже человеком.
Людвинская оглядела помещение. Накануне финские товарищи привели сарай в божеский вид: помыли, почистили, поставили скамьи. И всё же пахло сыростью, по стенам проступали грязные разводы.
Внимание её привлёк человек, которого она раньше не встречала в подполье. С открытым лицом. Крутым большим лбом. И удивительными глазами. Зоркими и умными. Одет он в поношенное пальто. Кепка засунута в карман. Незнакомец беседовал с товарищем Пека (он же Попов, секретарь городского комитета). Попов недоумённо приподнимал плечи, оправдывался. Незнакомец держал его за пуговицу пальто и чего-то настоятельно требовал.
Увидев Людвинскую, Попов поднял руку, приглашая подойти.
— Товарищ Таня, — представил он её незнакомцу. — Недавно прибыла из Одессы на подкрепление.
— Мы ещё потолкуем, и общими словами вам не отделаться, — сказал незнакомец Попову и повернулся к Людвинской: — Из Одессы? Это хорошо. Выкладывайте, что там у вас творят меньшевики?
Обаяние незнакомца было бесспорным. Карие глаза требовательно и внимательно ждали: «Кто-то из районщиков», — решила Людвинская и, забыв об осторожности, начала:
— Как всегда, демагогией занимаются. Нам работать мешают. Ну а мы меньшевиков из рабочих организаций вышибаем… — Людвинская увидела, как сузились глаза незнакомца.
— Это вы правильно делаете, — с лёгкой картавостью подтвердил незнакомец и повторил: — Очень правильно!
— В Петербург мне ехать не хотелось. К Одессе привыкла. Я там знала многие фабрики, да и с рабочими порта сдружилась. — Людвинская помолчала и, поняв, что незнакомец её слушает с вниманием, продолжала: — А сейчас рада, что в Питере обосновалась.
— В Питере работать проще? — поинтересовался мужчина, поглаживая лысеющую голову.
— Силы не приходится тратить на разговоры с болтунами да демагогами. Я на Путиловском. И наш кандидат в Думу тоже с Путиловского.
— С Путиловского? — переспросил мужчина. Правый глаз его прищурился, и на лице появилось испытующее выражение.
— Живёт в Московском районе, а работает на Путиловском. Полетаев… Тот самый, кого в Думу от большевиков прочат. — Она понизила голос и заговорила возбуждённо: — Владимир Ильич одобрил его кандидатуру. Полетаев — честный человек, народ его уважает. Я на заводе голос сорвала.
— Это почему?!
— Всё доказывала, что нужно голосовать за Полетаева, а не за Глебова, которого меньшевики прочат.
— А рабочие разве хотят голосовать за Глебова?! поинтересовался мужчина.
— Глебов — меньшевик… Заядлый… Его в Государственную думу от рабочих? Да Ленин нам голову оторвёт, — убеждённо закончила Людвинская. — Оторвёт и будет прав!
— Пожалуй, и правда оторвёт, — быстро ответил мужчина, и в глазах его вспыхнул весёлый огонёк. — А какие шансы у Полетаева?!
— Шансы! Фигура из трёх пальцев. — Людвинская, заметив недоумение на лице мужчины, мрачно подтвердила: — Шиш!
— Это в том случае, если большевики завалят агитацию. Нужно объяснить рабочим, почему важен свой депутат в Государственной думе.
— Конечно, пора начать агитацию не только на словах, но и на деле. — Людвинская подобрала прядку волос, упавшую на лоб, и, радуясь, что её мнение совпадает с мнением такого располагающего человека, решила порасспросить и его: — Вы из какого района? Ни в Московском, ни в Путиловском я вас не встречала. Память на лица у меня отличная, а вот вас не помню… Так откуда вы, товарищ?
— Да я там же работаю. — Мужчина старался уйти от прямого ответа. — В Петербурге и виделись…
— Конечно, в Петербурге… Это ясно. Дела-то все питерские. Нехорошо, товарищ, получается… Некрасива… Я всё откровенно выложила, а вы ничего не хотите рассказать, даже назвать себя не желаете.
Мужчина смягчился. В карих глазах полыхнули лукавые смешинки. Сказал примирительно и пожал руку:
— Ещё поговорим… Конференция-то не закончилась.
Хлопнула дверь. Потянул сквознячок. В сарай вошёл новый делегат. Незнакомец быстро взглянул на вошедшего и, чуть картавя, остановил его:
— Одну минуточку, товарищ! — И прежде чем отойти, вновь обратился к Людвинской: — Спасибо… Встретимся, и непременно, а пока будем драться за Полетаева. Да, именно драться!
Незнакомец хотел уйти, но Людвинская придержала его за рукав.
— Обождите, товарищ, — Людвинская оглянулась по сторонам и, боясь, что их могут услышать, сказала: — Ленин будет?! Не знаете?! — Вздохнула и закончила мягко: — Очень бы хотелось его послушать. Ещё в Одессе мечтала.
Мужчина развёл руками.
Людвинская села в уголок, стараясь, не выпускать из поля зрения своего недавнего собеседника. Кто он? По говору свой. Простой и приветливый. Дела знает хорошо. Сосед прервал её раздумья.
— Уходим… уходим… Передали распоряжение… Полиция может пожаловать…
В сарае началось тихое волнение. «Уходить… Уходить… Уходить…»
По небу проносились тучи, спасались от преследования неведомых и грозных сил. Дождь с остервенением лил.
Людвинская подняла воротник пальто и втянула голову. Глаза её следили за хрупкой цепочкой, которая вот-вот грозила распасться. Каждый шёл на расстоянии двадцати шагов. Она держалась своего соседа. Тот шёл, тяжело припадая на правую ногу.
Впереди показался недостроенный дом.
В доме большие комнаты. В одной оказались скамьи, в другой — круглый стол. Значит, финские товарищи приготовили и запасной вариант. Людвинская в изнеможении присела в последнем ряду. Ситцевым платком обтёрла лицо. Платок стал мокрым, пустила в ход и салфетку с заветной каймой.
— Слово для доклада предоставляется товарищу Ленину…
Слова донеслись издалека. Девушка подалась вперёд. Наконец-то Ленин! Забылся и долгий путь, и блуждания по городку.
— …Для чего большевики идут в Думу?! — Ленин говорил тихо, резко подчёркивая слова жестами. — Только для того, чтобы высоко держать знамя социал-демократии, чтобы вести непримиримую борьбу против контрреволюционеров всех видов и оттенков, начиная с союзников и кончая кадетами. И конечно, идут не для того, чтобы поддерживать октябристов и кадетов…
Людвинская с трудом приходила в себя. В выступавшем она узнала того незнакомца, с которым она только что откровенничала в сарае. Это был Ленин. Собранный. С волевым лицом. Ленин! А она-то обижалась да любопытством его донимала…
На мгновение ей показалось, что она поймала его взгляд, и вновь глаза полыхнули знакомой хитринкой. Лицо его побледнело, стали заметнее широкие скулы, а голос становился всё твёрже:
